Вуринам и Шэм стояли на мостике локомотивной надстройки, сразу за ревущими двигателями. Забыв об удаляющемся чудовищном трупе, они во все глаза разглядывали маячащую впереди неведомую страну Камбеллию. Затем посмотрели друг на друга. По очереди. Причем лишь на секунду, улучив момент, когда другой отвернется. Фигура на носу поезда — традиционный человек в очках — летел над рельсами, деревянно уставившись вперед, чтобы не быть свидетелем неловкой сцены.

До Боллона оставалось уже немного. По шепоткам команды Шэм заключил, что это малолюдное место, расположенное слишком близко от ядовитых нагорий, и что тамошние редкие обитатели готовы продать хоть родину, хоть мать родную первому встречному, лишь бы цена была подходящей.

Шэм давно понял, что кротобои, если они уроженцы Стреггеев, будут говорить плохо о ком угодно, кроме своих. На них ничем было не угодить: один народ слишком мал, другой велик, эти распущенные, а те слишком чопорные, или скупые, или моты, или простаки, или безрассудные. Не было такой страны или такого правительства, которые заслужили бы их одобрение. Наукократы Роквейна были для них спесивыми интеллектуалами. Кабиго, драчливая федерация слабых монархий, была слишком драчлива и слишком монархична. Военные вожди, правившие в Камми Хамми, были слишком жестоки. Кларионом управляли жрецы, чья набожность была непереносима, а вот далекому Морнингтону не повредила бы прививка религиозной веры. Манихики, самый большой и сильный город-государство рельсоморья, слишком злоупотреблял своей силой, рассылая свои военные поезда повсюду, считали ворчуны. А их хваленая демократия, о которой они громко каркают на весь свет, есть не что иное, как обман, на самом деле у них всем заправляют деньги.

И так далее и тому подобное. И ничего, что их собственный дом мало чем отличался от прочих. На Стреггее, как на многих других остовах архипелага Салайго Месс, что в восточном рельсоморье, правил тот же совет старейшин, опираясь на выдающихся капитанов и философов, но уроженцы острова фыркали, задирая нос, что, мол, только у них правление осуществляется как следует.

Шэм потыкался носом в свою мышь. Та все еще делала попытки укусить его время от времени, но чем здоровее она становилась, тем реже и слабее они делались. Иногда, когда он поглаживал ее, как сейчас, зверушка начинала подрагивать, издавая звук, похожий на мурлыканье. Мышиное счастье.

— Ты там был? — спросил Шэм.

— В Камбеллии? — Вуринам поджал губы. — Да что там делать-то?

— Исследовать, — сказал Шэм. Он понятия не имел, кто правил в Камбеллии и чем ее правительство могло погрешить против законов Стреггея. Неизведанная земля манила его сама по себе.

— Вот поездишь с мое… — начал Вуринам. Шэм округлил глаза. Боцман был ненамного старше его самого. — Наверняка ты слышал. Дурной народ, дикари, — продолжал он. — Чего там только не творится!

— Иногда мне кажется, что в рельсоморье только и есть, что плохие страны, дурные народы и дикие звери, — отвечал Шэм. — Только о них все твердят.

— Ну, — подтвердил Вуринам. — А чего ж, коли так? Взять вот хотя бы Камбеллию — она же такая здоровая, земли мили и мили. А у меня, стоит мне на день пути от рельсов отъехать, чешется во всех местах. Мне всегда надо знать, что в любую минуту, как только на земле станет не все ладно, я прибегу в гавань, покажу свои бумаги, и тут же на любом поезде отвалю куда подальше, только меня и видели. Жизнь на колесах. — Он сделал глубокий вдох. Шэм снова вытаращил глаза.

— А если пойти через Камбеллию на северо-запад, ты знаешь, куда, в конце концов, придешь?

Отрывки географических знаний, сведения со школьных уроков географии замелькали в памяти Шэма.

— В Нузландию, — сказал он.

— В Нузландию. — Брови Вуринама поползли наверх. — Вот ведь черт, а?

Рельеф Камбеллии постепенно поднимался, уходя далеко за границу атмосферы, выше, чем обитали резные Каменноликие боги Стреггея, вглубь верхнего неба. Там и начиналась Нузландия, ровная, как стол. Во много раз превосходящая размерами Манихики или Стреггей. Да, Шэм слышал рассказы о том, что где-то в верхнем небе существовали целые плато мертвых. Города мертвецов. Высокогорный ад, от которого стыла кровь. Как в Нузландии, которая лежала где-то там. Шэм видел ее край.

Вуринам что-то буркнул себе под нос.

— Что? — переспросил Шэм.

— Я говорю, извини меня, — сказал он, по-прежнему глядя в море. — Извини за то, что я тебе тогда наговорил. Ты не виноват в том, что случилось со Стоуном. Может, это я виноват, я же толкнул его тогда, когда прыгнул в дрезину. — «Такая мысль, — сказал про себя Шэм, — мне тоже приходила в голову». — Или сам Ункус виноват, нечего было стоять у меня на дороге. Да и держаться надо было как следует. Или виноват тот капитан, который разбил свой поезд и подбросил его нам, чтобы мы его обследовали. В общем, тут кто угодно может быть виноват. Я не должен был орать на тебя.

Шэм моргнул.

— Да ладно, — сказал он.

— Ничего не ладно, — настаивал Вуринам. — Я всегда бешусь, когда расстраиваюсь. И мечусь, как загарпуненный крот. — Наконец он посмотрел прямо на Шэма. — Я надеюсь, что ты примешь мои извинения. — И он подчеркнуто любезно протянул Шэму руку.

Шэм вспыхнул. Не знал, куда девать мышь, которую держал в ладонях. Наконец, освободив свою правую, неловко протянул ее для пожатия.

— Ты настоящий джентльмен, Шэм ап Суурап, — сказал Вуринам. — Так как ее зовут?

— А?

— Твою летучую мышь.

— О. — Шэм посмотрел на нее. Расправил ей крылья. Мышь возмущенно зачирикала, но вырываться не стала. Шэм долго ломал голову над ее крылом, вспоминая уроки Фремло, с нехарактерным для себя рвением роясь в справочниках по медицине. Наконец, нежно обследовав разноцветный костисто-кожистый лоскуток самыми кончиками пальцев, он нашел то место, где один осколок кости терся о другой, вправил дефект и наложил самодельную шину из щепочек.

— Ее зовут… Дэй… би, — сказал он, наконец. — Дэйби. — Имя пришло к нему из ниоткуда, родилось из паники, вызванной неожиданным вопросом, и он едва не застонал, услышав его впервые. Но поздно. Вылетел воробышек, не поймаешь.

— Дэйби. — Вуринам моргнул. — Дневная летучая мышь Дэйби. — Он почесал затылок. — Ладно, не мне судить. Дэйби так Дэйби. Как она, поправляется?

— Да, ей лучше.

— А Ункус?

— Как сказать, — ответил Шэм. — Доктор Фремло говорит, все зависит от того, как скоро мы доберемся до Боллона.

— Значит, нам надо спешить.

У них кончался дизель. Двойная причина стремиться в порт — и ради того, чтобы пополнить запас горючего на припортовых заводах, и ради бедного Ункуса, который попеременно то горел в огне лихорадки, то дрожал, то снова пел, но совсем не приятно. Скорее, завывал в наркотическом забытьи.

В один дождливый день команда увидела поезда на фоне затянутого мелкой моросью горизонта. Два, три, шесть, они были разбросаны среди отдельно торчащих скал, островков и каких-то холмиков всего в несколько ярдов в поперечнике, иногда с кривыми деревцами наверху, иногда усеянных птичьими гнездами. Еще они увидели в небе белые строчки паровозного пара. Надо всем этим возвышался потухший вулкан, его плоская вершина и изрытые каньонами склоны, на которых расположился такой же пересеченный город-порт Боллон.

Западная часть острова, обращенная к Камбеллии, была в основном пуста, на ней рядами стояли телескопы. Восточную занимали внушающие некоторое опасение бетонно-деревянные джунгли самого Боллона. Казалось, что город отвернулся от края света, не желая даже видеть его. Дома и складские помещения сбегали вниз, к гавани, где встречались с железом, камнем и деревом путей, по которым кое-как ползли паровозы и дизельные локомотивы. Шэм различал старые замки, где, как уверяли члены команды, заседали гильдии шпионов и других бедокуров, обмениваясь слухами и сплетнями.

— За несколько медяков здесь можно приобрести сомнительную помощь какого-нибудь пропойцы. — Это сказал Фремло.