Я смотрю на него через плечо.

— Просто возвращаюсь тем же путем, каким пришла.

— Ах, да. Щель в заборе. Так и не удосужился ее исправить.

«Почему?» — хочется спросить. Но, конечно, я не спрашиваю.

Он все равно ничего мне не скажет.

Выхожу за дверь, хватаюсь за ручку, чтобы закрыть ее за собой. Но он стоит у меня за спиной, в дверном проеме.

Отпустив ручку, отступаю в сторону.

— Ты куда-то собрался? — спрашиваю я.

Его бровь поднимается вверх, открывая темный глаз.

— Я провожу тебя домой.

— Я живу рядом. — Я показываю на свой дом.

— И что?

— И, полагаю, смогу отлично справиться сама.

— Считаешь, с людьми не случается ничего плохого, даже на самых коротких расстояниях?

— Нет, я так не считаю. — «Точно знаю, что случается. Семь долгих лет я не находилась в безопасности в собственном доме». Но я не нуждаюсь в том, чтобы за мной присматривал мужчина. Я сама могу о себе позаботиться. — Но я без проблем добралась сюда. И также могу вернуться.

— О, правда? С верными садовыми граблями в качестве защиты?

Тут понимаю, что граблей у меня нет. Они все еще лежат на полу, где я их уронила, когда ушибла палец. Но не хочу возвращаться за ними в его дом. Пусть остаются там.

— Иногда ты ведешь себя как настоящий придурок.

— Знаю. И все же я провожу тебя домой.

Я вздыхаю.

— Как хочешь.

Я топаю через его сад. Нелегко ходить в обуви размеров на пять больше.

— Какой у тебя размер? — спрашиваю я.

— Тринадцатый, — доносится из темноты за моей спиной. (Тринадцатый размер мужской обуви в США соответствует сорок шестому в России — прим.).

Поправка: на семь размеров больше.

— У меня шестой. (Шестой размер женской обуви в США соответствует тридцать шестому в России — прим.).

— Спасибо за эту захватывающую информацию. Теперь я буду лучше спать сегодня ночью. — Его тон шутливый.

Хочу отметить, что причина, по которой я оказалась в его доме, в первую очередь заключалась в том, что он плохо спал.

Протискиваюсь сквозь щель в заборе. Это занимает у меня больше времени, чем обычно, потому что его большие дурацкие кроссовки мешают.

От моих усилий забор трясется.

Когда оказываюсь в своем саду, смотрю вверх и вижу, как Ривер перелезает через забор.

— Что ты делаешь? — интересуюсь я.

Он останавливается на полпути и смотрит на меня, будто на тупицу.

— Взбираюсь. На. Забор, — слова он произносит медленно, словно разъясняет идиоту.

— Это я поняла. Я имею в виду, зачем?

Спрыгнув с забора, он легко приземляется на ноги. Слишком грациозно для человека его роста. Он стоит передо мной, темные глаза сверкают в темноте.

— Затем, что в щель я никак не пролезу.

— Ох.

— И поскольку кому-то не нравятся парадные двери или калитки, это мой единственный вариант.

Умора.

Закатываю глаза и шагаю по траве, направляясь к ступенькам, ведущим на заднюю террасу.

У подножья останавливаюсь.

Выбираюсь из его кроссовок, поднимаю их и протягиваю ему. Он их забирает.

— До самой двери, — говорит он мне и жестом показывает, чтобы я поднималась по ступенькам.

Я вздыхаю, но спорить не собираюсь.

Подхожу к задней двери и открываю ее. Свет врывается на террасу вместе с Бадди, который выскакивает из двери, обнюхивая мои ноги, издавая ворчание, будто говорит, что беспокоился.

— Я в порядке, Бад. — Наклоняюсь к нему и глажу.

Он пристально смотрит на меня. Затем, по всей видимости, замечает присутствие Ривера, и его глазки устремляются на него. Несколько секунд он глядит на Ривера, будто приходит к какому-то решению касательно него. Затем, приняв его, виляет хвостом и обнюхивает ему ноги.

Ривер его игнорирует.

Это меня раздражает.

— Значит, шавка все еще у тебя.

Это раздражает меня еще больше.

— Конечно, Бадди все еще у меня, — делаю акцент на его имени, хотя знаю, что это бессмысленно. Он будет звать его, как хочет.

Поняв, что от Ривера он ничего не получит, Бадди рысцой возвращается в дом.

— Ну... спокойной ночи, — говорю я.

— Зачем ты ко мне пришла?

Я снова вздыхаю. Кажется, рядом с этим парнем я часто так делаю.

— Я уже говорила.

— Я знаю, что ты говорила. Я имею в виду, почему ты просто не позвонила кому-нибудь?

— Кому, например?

Он проводит рукой по своим густым волосам.

— Копам. — Слова звучат тише. — Если кто-то думает, что в доме посторонний, и происходит что-то плохое... Обычно звонят в полицию. А не идут туда на свой страх и риск. С гребаными граблями в качестве единственного оружия.

Я не могу рассказать ему всех причин, по которым не вызвала полицию.

Пожимаю плечами, избегая лжи.

— Видимо… я не подумала.

Его густые брови сходятся у переносицы.

— И никаких других причин?

— А какие еще могут быть причины?

Он отступает из освещенного дверного проема в темноту ночи.

— Никаких.

Засунув руки в карманы джинсов, Ривер направляется к ступенькам.

— Кэрри, — останавливает он меня, когда я закрываю дверь.

Впервые он назвал меня по имени.

И это кажется важным по причине, которую не могу понять.

Я не отвечаю, потому что, такое чувство, что голос меня покинул, но я знаю, он понимает, что я слушаю.

— Спасибо... что пришла.

«Когда никто другой не пришел».

Он не произносит этих слов вслух, но я почему-то знаю, что он хочет сказать.

— Пожалуйста, — говорю я темноте, когда он в ней исчезает.

Кэрри

Я не ожидаю увидеть сегодня Ривера. Обычно сосед может не показываться днями или неделями. И полагаю, особенно после событий прошлой ночи, что, возможно, пройдут месяцы, прежде чем я снова его увижу.

До сих пор не могу поверить, что ворвалась в его дом, думая, что на него напали или что-то в этом роде, вела себя, как дубина, унизилась до чертиков, порезала палец о его стол, и все это с садовыми долбаными граблями в руке. Полная дура.

И я определенно не думаю о том, что видела его голым.

Очень голым.

Нет, определенно не думаю об этом сейчас.

Особенно когда он идет прямо ко мне, потому что это жутко и необычно. Жутко, потому что думаю о нем голым. Необычно, потому что он подошел поговорить со мной.

Мы с Бадди стоим на тротуаре перед нашим домом.

Ривер останавливается передо мной. На нем фланелевая рубашка и джинсы. На ногах те же ботинки, что и вчера. На голове шапка, прикрывающая густые волосы.

Сегодня прохладнее — к счастью. На мне длинный, толстый темно-зеленый свитер поверх черных леггинсов и ботинки для прогулок, купленные на днях на распродаже, а вокруг шеи повязан шарф в черно-белую клетку, волосы распущены и живут своей жизнью.

— Рыжая, — говорит он низким, мрачным голосом.

— Ривер, — я улыбаюсь ему.

Он не улыбается в ответ. И больше ничего не говорит.

Просто стоит и смотрит на меня из-под опущенных бровей в своей мрачной, задумчивой манере. Но я замечаю, что в выражении его лица есть что-то еще. Вижу это по его сжатым челюстям и напряженным глазам. Похоже на дискомфорт.

Ему неудобно.

Не знала, что он может испытывать эмоции.

Этот парень без проблем стоял передо мной голым прошлой ночью. И говорил все, что приходило ему в голову. Так что я должна задаться вопросом, отчего он испытывает неловкость.

«Может, это потому, что вчера вечером он тебя поблагодарил», — раздается голос в голове.

Может, и поэтому. Не могу представить, чтобы Ривер привык кого-то за что-то благодарить.

Но он не должен испытывать из-за этого неловкость.

Хочу спросить, так ли это. Убедить, что он не должен из-за этого чувствовать себя не в своей тарелке. Но я не так прямолинейна, как он.

Поэтому вместо этого решаю спросить, чего он хочет — не грубо, конечно, — когда замечаю в его руке свои грабли.