— Фот и фсем так кажется! Абер иштина в том, что не фее рыцари согласились с решением Альберта. Заклеймив его предателем, некоторые остались верны старым обетам, принятым еще во времена крестовых походов, фот они-то и создали тайное ядро нового ордена. Они так и не оставили мысли отфоевать Пруссию, которая когда-то принадлежала им. Смерть унд разочарование унесли фсех, кроме одного — Ганса Боппа. И сейчас ему кажется, что он нашел ключ к тому, как обратить в реальность древние мешты, — и видит его в маринованном сраме Саартье.
Агассис тревожно оглянулся по сторонам, но Джейн в комнате не было.
— Прошу вас, сэр, следите за своими словами! Я понимаю, что ваша так называемая жена — из первобытного племени, но в моем доме есть и другая женщина, пусть она всего лишь прислуга.
Цезарь подмигнул.
— Правду сказать, женщины ф таких делах хуже мужчин. Абер мы отклонились от темы. Бопп сейчас тоже в Америке. Он убедил своего короля, что идет по следу Костюшко… Он действительно ненавидит фсех поляков за поражение, которое они нанесли рыцарям при Данненберге в тысяча четыреста десятом году, но на самом деле вознамерился заполучить дер талишман!
Голова у Агассиса пошла кругом.
— Позвольте, я подытожу ваш рассказ. Некоего готтентотского колдуна, владеющего магической реликвией, которая должна быть активирована где-то на моей второй родине, преследуют польско-ирландский террорист и средневековый крестоносец. И всех их мы должны перехитрить, чтобы первыми завладеть реликвией.
— Фот именно!
Агассис прищурился на могучего бура.
— А как все это стало известно вам, ведь живете вы на краю света?
— Ах, профессор Агассис, я не дурень и, когда события начинают угрожать мне или моей стране, штараюсь узнать фее, что могу. Не думайте, будто я отрезан от информации только потому, что живу на краю Каффрарии [93]. Наш мир не так велик, как был когда-то. Ешли пароход способен за девятнадцать дней пересечь Атлантику, ешли земной шар расчертили тысячи миль рельсов, ешли самые темные уголки мира начинает освещать дуговая лампа науки, возглафляемой такими гениями, как фы, то… яволь, даже простой фермер вроде Якоба Цезаря сможет узнать, что ему нужно.
Агассис надулся как индюк (Meleagrisgallopavo).
— Верно, такие, как я, бесценны на ниве избавления мира от невежества… Знаете, вы кажетесь разумным человеком, Якоб. Не могли бы мы обсудить этичность расовой чистоты?… Вижу, что нет. Ну, быть может, придет день, и вы одумаетесь. Тем временем, полагаю, нам нужно заняться делами.
Повелительным криком (в своей обычной манере давать распоряжения) Агассис призвал из кухни Джейн. Та прибежала вся красная.
— Ей-богу, сэр, поговорили бы вы с мистером Дезором, пусть он придержит свой нечестивый язык! Что он мне такое рассказывал… знаю, это научные факты, но, сдается, девушке их слушать не пристало. Например, вам известно, что у среднего кита мужской член длиной в десять футов?
Цезарь подмигнул Агассису: «А, что я вам говорил?» Агассис же был раздосадован.
— Довольно пустой болтовни! Джейн, сегодня утром вы отложите обычные дела, поскольку у нас для вас наитруднейшее задание. Поглядите на это… это первобытное создание. Мне нужно, чтобы вы его помыли и одели так, чтобы с ним можно было показаться на улицах Бостона.
— Как прикажете, сэр. А человеческое имя у нее есть? Агассис от вопроса отмахнулся.
— Ба! Какое это имеет значение. Тут подал голос Цезарь:
— Конечно, у дамы есть имя. Ее зофут Дотти.
— Ах как мило. У меня есть кузина по имени Дотти, она осталась дома в Летчуорте. Ладно, помогите мне вскипятить воду, Дотти, а потом мы вытащим старый жестяной чан.
— Давайте пройдем в мой кабинет, Якоб, и оставим Джейн ее титаническим трудам. Мы должны обсудить наши планы и методы.
В кабинете Агассис открыл было рот, чтобы обрисовать, до какого предела бур может рассчитывать на его сотрудничество, но Цезарь его опередил:
— Почему фы так жестоки с майне фрау, Луи? Рашве фы не понимаете, что Дотти так же вошприимчива и чувствительна, как мы с вами? Она ведь неплохо знает английский, унд даже если не понимает каждое фаше слово, то все равно может почувствовать фаше отношение и обидеться. Наверное, знай фы ее историю полностью… Дотти родилась за год до того, как ее мать уехала в Европу, и девочку отдали на попечение тетушки. Эта женщина была майне кормилица…
Агассиса передернуло. Ему придется призвать на помощь всю выдержку, которая позволяла ему учиться ночи напролет, пока его однокашники бражничали в мюнхенских пивных…
— Мне было тогда пять лет. Майн фатер уехал, мейне мутер умерла от укуса рогатой гадюки, унд я снова оказанся на попечении старой кормилицы. А потому мы с Дотти росли вмеште, как родные брат и сестра.
Однажды, когда мне было десять, а Дотти пять, мы играли на берегу реки Бреед, и я соскользнул с отвесного глинистого берега в воду, прямо в стадо зи-коэ, у вас их называют гиппопотамами. Решив, что я нападаю на детенышей, самки подплыли ко мне и стали меня топить.
Унд когда я ушел с головой под воду уже в третий раз, что-то ткнуло мне в макушку. Я инстинктивно за это схватился.
Это была ветка, которую нагнула мне Дотти. Унд я смог выбраться из реки.
В то мгновение, когда она спасла мне жизнь, я понял, что женюсь на ней. Зо я и сделать.
Я дал ей наилучшее, какое смог, образование. Она говорит, читает и пишет по-голландски, по-французски и на своем родном языке. Всю дорогу сюда она упражнялась в английском и уже готова взяться за «Первую хрестоматию» Макгаффи. Иными словами, несмотря на сфою внешность, которая фам, возможно, неприятна, она умная, сообразительная женщина и так же достойна фашего уважения, как фаша жена.
Упоминание Цецилии — точно укол в синяк — стало последней каплей. Сквозь стиснутые зубы Агассис процедил:
— Герр Цезарь, я бы посоветовал вам никогда больше не позволять себе вольностей с именем моей спутницы жизни, особенно в столь возмутительном сравнении. Достаточно того, что я терплю присутствие вашей дикой подруги в моем доме. Вам не следует требовать, чтобы я уравнял ее с теми, кого Творец создал по Своему истинному подобию!
Цезарь только развел руками.
— Ах зо! Череп у фас толще, чем у слона, а сердце жестче, чем алмазы майне страны! Больше я шпорить не стану, профессор Агассис. Абер помяните майне слова: настанет день, и фы раскаетесь в своем предубеждении.
Агассис одернул жилет, словно приглаживал перышки.
— Тем не менее мы будем сотрудничать на моих условиях или не будем сотрудничать вовсе.
— Как фам угодно.
— Прекрасно. Так вот, вы должны понять, что мое время полностью распределено между научными исследованиями, которые я не могу оставить ради ваших вздорных поисков. Я исподволь наведу справки среди моих знакомых и корреспондентов и тех, с кем веду дела, касательно местонахождения этого мошенника Т'гузери и, может быть, даже сам проверю некоторые сведения, буде это совпадет с той или иной моей экспедицией за новыми образцами. Однако главным образом вы будете действовать самостоятельно, хотя я позволяю вам воспользоваться моим далеко не безвестным именем. Можете на меня ссылаться.
— Ах, профессор, какая честь!
— Пустяк. Далее, вы упомянули о некоем месте, которое обладает определенными уникальными свойствами, коии ваш колдун считает полезными для его ритуалов. Где это место? Очевидно, что, если мы его определим, вор быстро окажется у нас в руках.
— Ну, точно я не знаю. Здесь я надеялся на фашу помощь. Может, если я его фам опишу… Это одно из тех мест, где жизнь возникает спонтанно…
Агассис вскочил.
— Что вы сказали?! Вы в этом уверены?
— Ja, софершенно уферен.
В споре о происхождении жизни на Земле соотечественники Агассиса разделились на два лагеря. Одна группа считала, что жизнь таинственным образом зародилась одномоментно в некоей неизвестной колыбели и оттуда распространилась на весь земной шар. Эти доверчивые простаки, к числу которых принадлежали Аза Грей, Джозеф Хукер и Чарльз Лайл, также верили в некую туманную теорию, называемую «эволюция» (лучше всего объясненную в эпохальных трудах «Zoonomia» [94] Эразма Дарвина и «Systeme des animaux sans vertebres» [95], согласно которой существо одного вида будто бы может каким-то образом со временем превратиться в существо другого!
