На диво сохраняя спокойствие, Типтри спрашивает:

— Такое раньше бывало?

— Нет.

И тут пришельцы набрасываются на Старджона, Бестера и Типтри.

Воздух с хлопком заполняет опустевшее пространство. Чип стоит на месте, рисунки на его лице вновь неподвижны…

…падает на колени…

…и плачет навзрыд.

Она снова двенадцатилетняя девочка, телом и душой, еще юная и неиспорченная.

Однако в ее голове каким-то образом присутствует израненная и напуганная пятидесятилетняя женщина. На ранней стадии полового созревания, еще совсем ребенок, она недоверчиво озирается по сторонам — визуальная картинка и звуки поступают в мозг, сохраняя ощущение путешествия во времени.

Нет, только не это, подумала Алиса Шелдон. Я не смогу пережить это снова, зная все наперед, и не сойти с ума.

На дворе 1927-й. Она в лачуге неизвестного ей кенийского племени — бедных пастухов, изнуренных кочевников; восемь лет назад туземцы взяли к себе осиротевшую белую девочку, найдя ребенка рядом с погибшими родителями. (Алиса не знает, какой тропический жук укусил Шелдонов, пощадив ее, что за вирус или яд убил смелую, но безрассудную пару, которая не побоялась взять дочку в опасную экспедицию. В невозвратном прошлом и ее безымянные спасители. Девочку вернули в цивилизацию члены родезийского сафари, однако к тому времени ей был нанесен невосполнимый урон. На родине Алису ждали наследство и пожилая тетка.)

Сейчас она вновь подкидыш, удочеренный племенем.

И у этого племени принято делать девочкам обрезание.

Зачем лицемерить? Назовите вещи своими именами.

Увечье женских гениталий. Клитеродектомия, как прочла в учебнике студентка медицинского колледжа Алиса Шелдон.

Каждый день чувствуешь боль при мочеиспускании, каждый день видишь увечье в зеркале.

В зеркале девственницы. Даже полвека спустя оно — ее единственный друг.

Девочка-подросток трется бронзовой голой попкой о грубую ткань. Она несколько встревожена. Что здесь затевается? Успокаивает присутствие знакомых женщин. Запах костра и свет навсегда запечатлелись в памяти девочки, из глубины которой кричит, надрываясь, взрослая Алиса.

Беги! Спасайся! Борись! Сделай же что-нибудь!

Но ребенок, которым она была, не слышит.

Подходит шаман, напевая обрывистые слова ритуала, а женщины — предательницы! — прижимают ее плечи к одеялу. Слишком поздно, ужас!

Кто заставляет меня пережить это снова? Наверно, свабхавикакая. Будь они прокляты! Сколько раз я приставляла к виску пистолет и ни разу не выстрелила. Зря.

Теперь над ее разведенными ногами нагибается мужчина. В его руках нож, который скоро отрежет и поглотит все ее будущее…

Кто-то хватает шамана за руку.

— Брось нож!

Инструмент падает на ткань.

Алиса видит, что ее спаситель, как ни странно, Бестер.

Она — нагая, взрослая женщина — встает на ноги в огромной светлой капсуле, походящей на выстланное пухом яйцо с серым туманом внутри. Отовсюду рассеянный свет.

Корабельный отсек?

Алиса опускает руку и недоверчиво ощупывает себя. Хотя она не знает, каковы на ощупь нормальные взрослые органы, у нее нет сомнения, что все цело. Неуверенные пальцы погружены в безупречную органическую симметрию.

Бестер стоит рядом, тоже обнаженный. Но он уже не тот, как и Алиса. Альфи словно был сломлен и возрожден заново, обретя душу и тело человека, не изуродованного превратностями судьбы.

— Это все творят с нами инопланетяне? — спрашивает Алиса.

— Кто же еще?

Она робко протягивает руку и касается груди Бестера.

Вдруг некоей силой их прижимает друг к другу, словно непреодолимой волной. «Космическое насилие?» — думает Алиса. Но сразу же находит оправдание своим действиям, которые подчиняются законам любви и смерти. Исчезает напряжение, копившееся всю жизнь. Приятно покинуть обреченный мир.

В Алисе просыпается желание, в Бестере тоже. Их дыхание сливается в поцелуе. Она чувствует, как из нее выделяется липкая влага, берет в руку его отвердевшую плоть и сжимает ее.

Они падают на пол: Бестер на спину, Алиса сверху, контакта пока нет.

Затем она со всей силой садится, чтобы взять его в себя и через незначительную боль и кровь получить удовольствие, о котором и не мечтала.

Алиса играет со своей маленькой грудью.

Кто-то сзади шепчет ей в ухо, нежно водя пальцем по спине. Это Старджон, второй соблазнитель, необходимое дополнение к Бестеру, ангел, противостоящий дьяволу. Она замирает, внемля сладкому голосу.

— Я разговаривал с ними, — сказал гуру свабби. — Со свабхавикакая. Они гештальт-личности. Пытались найти себе подобных среди людей. Не знаю зачем. У них ничего не получалось. До нас. Неким образом мы втроем сольемся в единое божественное тело, наделенное дарами и обязанностями. Вас пришлось сначала немного подкорректировать.

Старджон замолкает. Алиса чувствует, как кончик его пениса скользит вниз по ее спине, оставляя дорожку мужской смазки.

И она воссоединяется с ними, открыв вечный вкус существования.

Опустошенные, онемевшие свабби поднимаются с досок пристани. Их лидер и два гостя исчезли. Как и корабль инопланетян. А с ними, как понимают свабби, и все межзвездные утробы на планете.

Парень по имени Чип запрокидывает к небу заплаканное лицо. В облаке над заливом он видит трехликую голову, как у тибетского бога. Она расплывается под ножом неспешного ваятеля — ветра, превращаясь в двуполую маску.

Матерь в небе.

Трубочка из сверкающей латуни, прикрепленная зажимом к лабораторному кронштейну, торчала вертикально над углом письменного стола с ножками в виде львиных лап и обтянутого сверху наилучшим сафьяном. На высоте пятнадцати дюймов шарнир подсоединял к ней вторую трубочку, обеспечивая ей почти полное сферическое движение. Третья трубочка, подсоединенная к первым двум еще одним шарниром, завершалась насадкой, подогнанной по руке пишущего, — паз для большого пальца и четыре противолежащие выемки для остальных четырех. Из конца насадки высовывался кончик пера автоматической ручки.

Мерцающий свет газовых рожков, шипящих по стенам уютного увешанного картинами кабинета, озарял этот механизм по всей его длине, придавая ему зыбкий маслянистый блеск. За пышными гардинами больших окон царствовал насыщенный холерой лондонский туман: густые клубы раскручивались и расползались наподобие византийских заговоров. Тоскливый бесприютный перестук копыт упряжки лошадей, влекущих последний омнибус линии Уимблдон — Мертон — Тутинг, доносился в кабинет едва-едва, усиливая ощущение приятной уединенности от всего мира.

Под кончиком пера, завершающего систему трубок на кронштейне, помещалась наклонная платформа. Платформа эта ползла по сложной системе зубчатых рельсов на крышке стола и приводилась в движение вращением ручки слева. В чугунной скобе у верхней части платформы медленно вертелся рулон бумаги. Бумага, проползая пространство, отведенное для письма, затягивалась валиками в нижнем конце платформы. Валики эти также вращались ручкой синхронно с движением платформы по рельсам.

На полу в глубоком пространстве между тумбами обширного стола стоял многогаллонный стеклянный жбан, полный чернил. От плотной крышки жбана резиновый шланг тянулся к латунным трубкам и, следовательно, к перу. Ножной насос гнал чернила из жбана в систему, сколько их требовалось.

В центре этого механизма для письма помещался его хитроумнейший, эксцентричный двигатель.