На предрассветных улицах уже появились первые прохожие. Керри идёт лёгкой беспечной походкой, с любопытством глядя по сторонам и явно наслаждаясь жизнью. Через несколько кварталов от Диаверде взгляд её привлекает витрина турагентства. На большом, красочном плакате — тропический пейзаж: золотистый песок пляжа, морской прибой, белые паруса яхт. За пальмовой рощей виднеется бар с напитками. Дальше начинаются джунгли — не смотрят ли оттуда янтарные кошачьи глаза? Внизу плаката есть текст, и Керри, с удовольствием попробовав во рту новый язык, громко читает вслух:

— БАИЯ ЖДЁТ ВАС!

На кредитной карточке охранника хватает денег, чтобы купить билет на челночный автобусный рейс до аэропорта. Там, пройди сквозь строй вооружённых солдат, Керри направляется к ближайшему туалету. Пока ещё рано, пассажиров почти нет, и ей приходиться ждать несколько минут, прежде чем появляется первая посетительница — миниатюрная рыжеволосая женщина латиноамериканского вида в платье с ярким цветочным рисунком. Она катит за собой большой чемодан на колёсиках. Керри с улыбкой кивает. Видя перед собой молодую симпатичную охранницу, пассажирка улыбается в ответ.

— Вы присмотрите за моими вещами? — показывает она на чемодан.

— Конечно.

Открыв дверцу кабинки, женщина оборачивается. Керри стоит у нее за спиной.

— Что случилось?

— Ничего.

Лжеохранница вталкивает её внутрь, затем затыкает рот жарким поцелуем. Ещё один язык, ещё одно бездыханное тело. Керри усаживает свою жертву на унитаз и начинает раздевать, одновременно уничтожая отслужившую своё форму. На этот раз растворённая органика исчезает в водостоке туалета вместе с излишками биомассы самой Керри. Её тело сжимается и корчится, сотрясаясь в волнах деформации, пока не становится точной копией тела незадачливой пассажирки.

В новой одежде, с документами и багажом Керри направляется к автомату и покупает билет по кредитной карточке латиноамериканки.

Офицер у стойки проверяет паспорт.

— Счастливого пути, мисс Йемана!

— Спасибо.

Расположившись в комфортабельном кресле первого класса, Керри расслабляется. Кондиционер что-то уютно бормочет, стюарды разносят еду и напитки. За иллюминатором сквозь разрывы в облаках виднеется неразрывная гладь океана, под которой бурлит тайная жизнь невероятных существ. Поглаживая с мечтательной улыбкой мягкую обивку сиденья, Керри с улыбкой подносит к губам бокал со звякающими кубиками льда и по-кошачьи подбирает капельки ароматной жидкости кончиком языка — уже четвёртого по счёту, но пока ещё соединённого с телом. Она на мгновение прикрывает глаза, и гладкая ткань под её пальцами становится грубой мешковиной, которой прикрыто деревянное сиденье неуклюжего дребезжащего автобуса. В открытое окно врывается горячий ветер, слепящее солнце обдаёт жаром скопища деревянных лачуг вдоль дороги. Люди в автобусе, смуглые и бедно одетые, что-то тараторят на непонятном языке. Керри снова закрывает глаза, теперь рука перебирает жёсткую шерсть мула, ноги сжимают его мощные ребристые бока. Впереди другие всадники, они неспешно двигаются гуськом по изрытой просёлочной дороге, окаймлённой густыми зарослями. Прохладный ветерок доносит из джунглей пряные экзотические запахи. Вокруг поднимаются силуэты зданий, Керри вылезает из повозки, уверенно шагает по булыжной мостовой, по тротуару, вымощенному гранитными плитами, и входит в дверь гостиницы.

Из стационарного радиоприёмника, громоздкого как вебсервер (веб-сервер?), несутся задорные карнавальные мелодии. За стойкой — крепко сбитый мужчина средних лет с густыми чёрными усами, один рукав его рубашки пуст и заколот булавкой. Улыбаясь, он произносит несколько слов — очевидно, своё имя: «Арлиндо Кинкас» — и явно интересуется именем гостьи. Приветливо улыбаясь в ответ, но не говоря ни слова, Керри дотрагивается до его руки, блестящей от пота, и впитывает немного влаги кончиками пальцев. Нежное прикосновение очаровательной миниатюрной девушки делает улыбку мужчины ещё шире, он продолжает говорить. Через несколько секунд смысл его слов фокусируется в сознании Керри:

— …рады вам, сеньорита. Добро пожаловать в Баию!

Пo трём сторонам просторной белой веранды с колоннами, окружавшей гостиницу «Ясный полдень» — на северной стороне, отделенной от улицы изгородью, валялась сломанная мебель и всякий мусор, — тянулась высокая живая изгородь. Сочные густые побеги с широкими листьями, напоминавшими зелёные отпечатки пальцев, отрастали с невероятной скоростью, сводя на нет ежедневные усилия индейца-садовника. Нацепив старую соломенную шляпу, обтрёпанные поля которой едва прикрывали лицо цвета красного дерева, он и сегодня, несмотря на палящий послеполуденный зной, занимался привычным делом — ленивое «чик-чик» длинных садовых ножниц то и дело доносилось до веранды. Пышный кустарник, вцепившийся в жирную почву сильными корнями, похожими на пальцы, поражённые артритом, пропускал через себя прославленный океанский бриз Баии, обогащая его аромат оттенками древесной смолы, эвкалипта и розмарина.

На веранде, за стеклянным столиком с коваными железными ножками рядом с парадным входом, откуда легче всего было видеть проходящих мимо торговцев, служащих и туристов, в удобных плетёных креслах расположилась компания местных жителей. Здесь присутствовали всевозможные оттенки кожи, от молочно-белого до кофейно-коричневого, однако вели себя собравшиеся непринуждённо и беседовали вполне на равных. Цветастые рубашки из лёгкой бумажной ткани, расстёгнутые на груди, свободные парусиновые брюки, плетёные сандалии на босу ногу. У каждого в руке высокий бокал с коктейлем изумрудного цвета: крепкий ликёр из гуавы, лёд, ананасовый сок. В центре стола — запотевший кувшин с той же смесью. Лениво прихлёбывая напиток, они вытирали вспотевшие лица тонкими батистовыми платками, которые любовница или жена, мать или сестра украсили затейливо вышитыми инициалами, и с видимым равнодушием, но весьма внимательно разглядывали всех входящих и выходящих. Легкий ветерок резвился, как игривый котёнок. Бокалы пустели и вновь наполнялись.

— Говорят, сеньор Арлиндо Кинкас завёл себе женщину, прямо здесь, в гостинице. — сказал тощий костлявый человек с глубоко запавшими глазами.

— О таких вещах сразу становится известно всему городу, — кивнул собеседник постарше, представительного вида. В чёрных зарослях на его груди поблёскивала седина.

— Она иностранка. — с энтузиазмом подхватил тему третий, моложе всех, со свежим румяным лицом. — Приехала сюда без единого пера, после первой же недели не смогла заплатить по счёту и уговорила Кинкаса принять плату в другой валюте.

Мужчины обменялись понимающими улыбками. Четвёртый собеседник, круглый как шар и с жирными складками на лице, спросил:

— Её кто-нибудь видел?

— Нет, она не выходит из номера.

— Я слышал, у неё кровотечение, — продолжал самый молодой.

— Такое, как при месячных?

— Вроде бы. Уже целую неделю.

— Может, больная?

— Вряд ли. Так или иначе, Кинкас всё равно с ней развлекается.

— Может, другим способом?

— Наверное.

— А как она ест… — возвёл глаза к небу толстяк.

— Ест? А что такое?

— Очень много. Даже мне столько не одолеть. И очищает все тарелки до последней крошки.

Друзья замолчали, размышляя о пикантной новости, нарушившей ежедневную рутину. Потом юркий остроносый человечек, похожий на хорька, который до сих пор лишь слушал, спросил елейным голосом:

— А известно ли об этом уважаемому сеньору Реймоа?

— Разве на свете существует что-нибудь, до чего не дотянутся жадные лапы Овида Реймоа? — процедил костлявый с кислой гримасой. — Ему непременно надо заграбастать всё, будь то вещи, золото или что-то иное. А если не дотянется сам, подберут его алчные сынки.

— Моты и бездельники, что один, что другой, — кивнул самый старший. — Овид, по крайней мере, сам заработал свои деньги, а его сыновья… Даже не знаю, кого из них я презираю больше — Эрмето или Жетулио.