Мокрая шерсть облепила стройное тело Чокнутого Кошака, уши были прижаты к черепу. Вылитый байроновский антигерой. В нем было одновременно и нечто царственное, и нечто дикарское — стоит ли удивляться, что этот облик пленил столь многих?

— Кошак, сдавайся, — пошел я на блеф. — Обещаю, ничего плохого тебе не сделаю.

У него вздрогнули усы, из горла вырвалось мурлыканье напополам с урчанием:

— Да, только посадишь в клетку и заставишь лизать сапоги низшим по развитию!

— Лучше быть живым, чем мертвым.

— Не на таких условиях!

— Ты сделал свой выбор! — Я выставил перед ним ладонь, как перед транспортным кибом.

Из моих экзокринных желез ударил противопехотный спрей — слепяще-удушающе-нарывного действия. Струя угодила Кошаку прямо в лицо. Он взревел и, превозмогая боль, бросился на меня. Мы ударились грудная пластина в грудную пластину, я почувствовал его зубы в своей шее — они разрывали чешую. Я вонзил пальцы в его плечи — а ему хоть бы что.

Сейчас я узнаю, сколько надежны неогоретексовые вены. Все чернело перед глазами — неужели отказывает зрение?

Нет — просто над головой собираются тучи. Я с изумлением смотрел, как разверзается ад.

Молнии, гром, ливень, а затем — главный удар: микропорыв ветра, вроде того, что оставлял за собой в лесу просеки в догэфовские времена.

Станция поднялась на дыбы, нас с Кошаком снесло в море. И под волнами мне удалось наконец вырваться — или это он меня выпустил? Не важно, главное, я был свободен.

Я устремился вверх, из последних сил вынырнул на поверхность. Огляделся — его нигде не видать. Но зато приближается целая флотилия водопланов. На один из них меня и затащили, не слишком церемонясь. Мы несколько часов искали Кошака с помощью приборов, роботов и собственных глаз, но бешеной помеси и след простыл. Кошак отправился кормить обитателей разгневанного моря, а может, и выжил. Хотя второе казалось невероятным.

Перед возвращением мы нашли на дне океана и подняли Сынка. Киб самостоятельно добрался до якоря станции; может, он и вылез бы по тросу, если бы не отказал источник питания. Как только меня заштопали, я связался с Пристли и получил очередные порции: скупую — похвалы и щедрую — упрека.

Потом я связался с Ксули Бет.

— Глобальная регулировка климата — это просто здорово! — проговорила она со слезами радости на глазах.

— И друзей «наверху» иметь — тоже здорово! — добавил я.

— А точнее — в стратосфере, — сказала Ксули Бет.

Макгрегор

1. Сказка о кролике Питере

Кролик Питер потушил сигарету о камень, на котором сидел, щелчком короткого когтя отправил окурок кувыркаться прочь и вздохнул.

Стояла ночь. Благоухающий сельский воздух приносил явственные звуки нетрансгенной жизни: шорохи, крики, писк, оханье…

Лягушки — но не Джереми Рыболовы. Совы — но не мистеры Брауны. Барсуки — но не Томми Броки. Ежи — но не Ухти-Тухти.

Носящие эти имена его товарищи-трансгены сидят в загоне. Они не имеют прав, они не могут бродить, где им вздумается, как это делает кролик Питер.

Он взялся за кончик длинного левого уха. Два года назад, вскоре после того, как Питер сбежал из Поместья, ухо подверглось хирургической операции. Только так можно было удалить силикробовое тавро, логотип компании «Уорн». Силикробов вкололи под кожу в лаборатории биофабрики «Шеринг-Плау», и они выстроились в татун, подтверждающий право мистера Макгрегора на владение кроликом Питером. А затем Питера отправили к покупателю.

Искалеченное ухо регенерировало, но все-таки то, что выросло, казалось чужим. У Питера вошло в привычку щупать кончик уха, когда он нервничал. Как сейчас.

Он сидел на высоком холме в Западном Биорегионе Европейского сообщества. Внизу лежала деревня Саури, освещенная нежным сиянием слабых фотонных излучателей. На юге виднелась территория Музея Беатрикс Поттер, также известная под названием Поместье Хилл-Топ.

Когда-то и он там жил. Провел в Поместье всего лишь тринадцать месяцев, а кажется, целую вечность. Дурацкие спектакли, зеваки, понаехавшие из ЕЭС, САС, Со-Про, безвкусная еда — искалеченные протеины и бросовые пептиды. Но в конце концов он понял, что совершенно непригоден для такой службы.

Прошло два года — пятая часть гарантированного жизненного срока — с тех пор, как он сбежал, и за это время скучать ему не приходилось ни разу. Когда до голодной смерти было уже рукой подать, он наткнулся на лондонскую ячейку ФОТ.

Он прошел стандартный курс обучения под воздействием тропов и подвергся соматюнингу, после чего был готов сыграть свою роль в освобождении трансгенов.

Он участвовал в печально знаменитой Corrida de la Muerte[206] в Мадриде — помог уничтожить совет директоров «Гедоникс-плюс», алчных человечишек, собравшихся в Женеве на саммит. Он угодил в перестрелку с бразильским полицейским спецназом в «Хибаро Макси-Молле», едва ноги оттуда унес. Еще он помогал лидеру ФОТ, легендарному бешеному трансгену по прозвищу Чокнутый Кошак, в Чикаго — там они пытались зомбировать Едоков и с их помощью затопить город. Короче говоря, последние два года Питер жил полноценной жизнью. Увиденное и содеянное сделало его крутым кроликом. Однако сейчас он раздумывал о предстоящей встрече с Макгрегором, и крутизна отступала, и брала верх прежняя, заложенная на фабрике натура, делая его беспомощным, как котенок.

Он сам напросился на это задание. Но теперь — не радовался.

Питер порылся в кармане видавшего виды синего пальто с медными пуговицами в поисках дозы «воодушевина», проглотил всухую и затеребил ухо, пытаясь сосредоточиться на задаче. Внизу, возле Поместья, мигала большущая голореклама, отъезжали последние туробусы.

В парке теперь остался только один человек (не имея пятидесяти одного процента человеческих генов, он все же получил этот статус) — Макгрегор. А он — из тех, кто умеет получать полное удовольствие от своего положения. И значит, помеси уже трепещут от страха. Питер подавил гнев, представив, что сейчас начнется в Поместье. Хорошо, что зарядился «злобогасителем» — а то нервы могли бы и не выдержать. Спуститься можно будет только после того, как Макгрегор уйдет спать. Остались считанные часы.

Питер зажег новую сигарету. Дрянная человеческая привычка. Впрочем, со здоровьем у него все в порядке. У Кролика слишком короткий век — нажить рак просто не успеваешь.

2. Сказка о двух Мышках-Шалунишках

Макгрегор опирался о клюку и махал отъезжающему туробусу. Поглядишь со стороны — старый фермер с печалью и надеждой на возвращение провожает дорогих гостей. Когда машина скрылась за поворотом, Макгрегор велел голорекламе погаснуть. Затем он выпрямился.

Разогнувший спину Макгрегор больше не казался ветхим вредным старикашкой. Он как будто раздулся, заполнил коричневый костюм из псевдодомотканой материи конечностями и туловищем, мощными, как работавшие на окрестных полях автожатки «Дир-Голдстар». Белая бородища, спадавшая на обтянутую рубашкой грудь, теперь выглядела совершенно неуместно, как и его усы, как и клюка. И вдруг с жутким воплем Макгрегор запустил палкой в небо. Она взлетела выше колпака дымовой трубы. Взметнулись очки и борода, а заодно вся одежда, шляпа в том числе. Аниматронная борода проползла несколько дюймов по траве и замерла. Обнаженное туловище было покрыто крепкой чешуей, как у броненосца. Руки и ноги перевиты мускулами, как у Обезьяны-грузчика. На безволосом черепе под кожей пульсировали силикробовые рисунки, электромиографически синхронизованные с корковым веществом. Втягивающиеся гениталии были спрятаны. Макгрегор повернулся лицом к потемневшему хлеву:

— Мерзавцы! Провалили представление!

Хлев не ответил ни единым звуком. Казалось, подсознательная эмоциональная дрожь исходила холодными волнами из постройки.

Макгрегор зашагал к ночлегу трансгенов.

Пинком распахнул большую дверь.