Бежав из осажденного Серингапатама, Чатинг-Пейн затем путешествовал по другим независимым индийским государствам — Синду, Раджпутане, Пенджабу — до смерти Георга Третьего в 1820 году. Каким-то образом он приобрел достаточное состояние, чтобы подкупить короля Георга Четвертого и добиться отмены давнего распоряжения о своем аресте. Он вернулся на родину более десяти лет назад — окутанный загадочностью Востока, осмугленный солнцем, скорее черномордый, чем лимонщик [52].

Несправедливо обездоленный дедом Виктории Чатинг-Пейн проникся сокрушающей ненавистью ко всему их роду. Как Мельбурн дал понять Каупертуэйту, этого человека более чем устроил бы любой скандал вокруг трона.

— Мистер Каупертуэйт, если не ошибаюсь, — сказал сереброносый лорд странно резонирующим голосом. — Не думаю, что мы когда-либо имели удовольствие познакомиться. Мое имя, полагаю, вы знаете. Разрешите представить вам моего слугу Ганпатти.

Ганпатти поклонился, Каупертуэйт что-то просипел. Эта необычайная пара совершенно выбила его из седла.

— Что увело вас так далеко от ваших реторт и перегонных кубов, мистер Каупертуэйт? Ищете новых амфибий для новых опытов в мутной тине? Кстати, а где сейчас находится ваше последнее творение? Я заметил, что у де Малле ее больше нет.

— Она… Мне… То есть…

— Не важно, она ведь не единственная пропавшая уникальная особа. Во всяком случае, так докладывают мои соглядатаи.

— Я… я не понимаю, о чем вы…

— Да неужели? Позволю себе не согласиться. Собственно говоря, полагаю, мы оба заняты одними и теми же поисками, мистер Каупертуэйт. Чтобы оставить в неведении весь этот сброд, будем между собой называть ее Ви, согласны?

— Вы… вы галлюцинируете.

— Отнюдь, мистер Каупертуэйт. Хотя не могу утаить, что ваш меднолобый болван-слуга, видимо, незаконнорожденный отпрыск дикаря Нового Света и бородавочника, действительно напоминает некоторые из моих наименее приятных кошмаров.

— Щас я тебе покажу, Жестяная Рожа! Давай на кулаки. Чатинг-Пейн подергал свои белые перчатки, чтобы они плотнее облегали руки.

— Скажите вашему слуге, Каупертуэйт, что последний, кто вступил со мной в кулачный бой, теперь кормит могильных червей и что ему лучше держаться подальше от тех, кому он неровня. Ганпатти, подай экипаж. Мистер Каупертуэйт, пока прощайте. Я чувствую, что наши пути опять «крестятся.

Минуту спустя фаэтон лорда Чатинг-Пейна загромыхал прочь. Каупертуэйт почувствовал, как к нему понемногу возвращается способность мыслить, и испытал горькое унижение из-за того, что позволил Чатинг-Пейну обойтись amp;ним и с Макгрошем столь презрительно.

Видимо, не менее смущенный, Макгрош сказал:

— А я думал, вы сказали, что усовершенствовали энту вашу трость.

— Я осуществил то, что намеревался, — величественно возразил Каупертуэйт. — Если бы она поразила этого ласкара, так он бы рухнул замертво.

— На будущее советую тактику попрямее, Кос. Ганпатти энтот не из тех, кого подшибешь летающей палкой.

— Совет учтен, Коготь.

Каупертуэйт намазал мятный джем на булочку. Прозрачная зеленоватая субстанция напомнила ему икорный мешок гуляки. Он еще не забыл трепетный экстаз, который испытал, получив от своего американского компатриота С. Д. Гулда, гарвардского профессора, ящик со стеклянными пробирками, наполненными свежей икрой гуляк и уютно покоящимися в деревянных подставках, засыпанных опилками и обложенных соломой для трансатлантического путешествия. А после — множество ночей, занятых лихорадочными экспериментами, бесчисленные неудачи и тератологические [53] кошмары, которые приходилось уничтожать, уточнение приемов, доведение очистки до совершенства — все, что привело к созданию несравненного чуда, которым явилась Виктория… Его захлестнула волна грусти и ностальгии. Увидит ли он когда-нибудь вновь свое творение, или она останется навеки замурованной внутри Букингемского дворца, рабыней государственных нужд?

Единственный выход — отыскать подлинную Викторию, существо не менее сказочное, чем ее земноводная копия. Где, о, где она может быть? В течение трех дней после их визита к Навозингу Каупертуэйт ломал голову и напрягал мозг, пытаясь вообразить, в каком убежище могла она укрыться, но тщетно. Даже и в эту минуту Макгрош по распоряжению Каупертуэйта обыскивал столицу в поисках.

В дверь кабинета загремел стук. Каупертуэйт одернул под халатом свой натуропатический корсет, поправил шелковый шарф, окутывавший шею, и отозвался:

— Да? Кто там?

Дверь распахнулась, и вошел Макгрош, толкая перед собой гнусного субъекта. Субъект всеми пальцами обеих рук выставлял перед собой мятую фуражку, прижимая ее к груди почти у горла. Такая позиция его головного убора определялась тем, что правая рука у него имела в длину всего несколько дюймов. В компенсацию его нормальная рука являла собой грузное чудо мускулатуры.

— Кос, энто вот Короткоручка. У него швейное заведение в Севен-Дайлс. Короток, расскажи командиру, что рассказал мне.

Короткоручка попытался придать своим чертам подобие невинного простодушия, но только приобрел сходство С лисой, чью морду облепили куриные перья.

— Это, значит, так вот. Есть у меня дочка, такая милашечка…

— Бедняжка у него от старшей дочки, так что она ему приходится и внучкой, — перебил Макгрош.

Каупертуэйт брезгливо поморщился.

— Да-да, продолжайте.

— Это, значит, ей уже шесть сровнялось, так я подумал, ена уже в возрасте свой хлеб отрабатывать. Не то пришлось бы ей кушать воздушный пирог, если понимаете, о чем я. Ну, я и посадил ее в мастерскую брюки шить…

Тут перебил Каупертуэйт:

— Вам, конечно, известно, что таким образом вы прямо нарушили Фабричный закон лорда Олторпа, касательно найма несовершеннолетних.

Короткоручка наморщил лоб в искреннем недоумении.

— Да вроде бы я, сэр, ни про какой Фекричный закон не слышал, и она у меня как раз совершенно летом родилась…

Каупертуэйт вздохнул.

— Прошу вас, продолжайте.

— Ну, значит, вечером, к семи дело шло, как раз, когда девочки работу кончали и получали на заедки ремня, врываются, значит, эти две бабы. Одна, дама постарше, а лицо остроносое, сразу видать, что добродейка, ну, я и понял, что плохо мое дело. Другая так вроде много помоложе, но точно не скажу, потому как на ей вуаль была, да не кружевная, а вроде из муслина, и дырки для глаз прорезаны.

Я и оглянуться не успел, как старшая стервоза… звиняюсь, сэр, дама, завернула мою хорошую руку с ремнем мне за спину, чуть не сломала. Сильна, черт!

«Сестры, — говорит она, — я здесь, чтоб предложить любой из вас, кто захочет, убежище в моей школе. Кто из вас пойдет со мной?» Не успел я и глазом моргнуть, как все мои девочки вопят-надрываются: «Меня, меня! Я пойду, меня возьмите!» Даже собственные мои две дочки вопили в этом трагическом хоре.

Короткоручка умолк, похлюпал носом и утер слезу.

— Выразить не могу, хозяин, как меня в самое нутро это поразило. Только подумать, сколько внимания, и денег, и жратвы самого высокого качества я на них тратил, и чтоб они так против меня пошли. В самое сердце ранило.

— Коготь, не понимаю, какое все это имеет отношение к нашим поискам…

— Потерпи, Кос, сейчас-сейчас! — Макгрош ткнул Короткоручку, и тот продолжил свой рассказ:

— Старшая поворачивается ктой, что под вуалью, и говорит: «Викки, проводи девушек к экипажам». А как моя мастерская опустела, она пинает меня так, что я бьюсь головой об стену. Прочухался только через полчаса, а их тогда и след простыл.

Едва Каупертуэйт услышал имя помощницы под вуалью, по его нервам пробежала молния. Стараясь не выдать своего нетерпения, он порылся в кошельке, чтобы вознаградить владельца потогонной мастерской, и извлек пятифунтовую банкноту.

— Черт, пятерочка! Премного вам благодарен, сэр. Этого будет достаточно, чтоб пополнить мою рабочую силу, так сказать. — Короткоручка повернулся, чтобы уйти, но остановился. — Э, коли отыщете моих девочек, старшая ваша, и на здоровье. Она маленько поистрепана. А вот младшенькая… — Короткоручка непристойно почмокал губами.