Толкен Синсалида, Генеральный инженер мэра, также привлекал внимание Диего. Этот человек, невысокий и худощавый, с умными глазами и забавной седой каймой вокруг лысой макушки, обладал умом, равно восприимчивым как к практическим, так и к теоретическим аспектам своей деятельности. Диего он заинтересовал долгими разговорами о плачевном состоянии технологий в Городе и перспектив перемен и совершенствования.
— Не мы создавали ту искусственную среду, в которой пребываем, мы только унаследовали ее (во всяком случае, об этом как будто свидетельствуют архивы), и потому находимся в положении ребенка, которому дали изучить радиоприемник, а потом поручили воссоздать его из кучи разрозненных безымянных деталей. Теоретических представлений о большей части Города не существует. У нас нет инструментов, чтобы изготовить инструменты для изготовления других нужных нам инструментов!
Диего чувствовал, что его кругозор расширяется после каждой лекции Синсалиды, и уже представлял себе, как по возвращении домой использует в своих произведениях полученные запасы знаний.
Мейсон Джинджерпейн, знаменитый фоторепортер из «Ятагана», возглавлял коллектив любителей незамысловатых, но забавных игр, связанных с картами, пением и потреблением алкоголя.
Юпл Бабаян пугала Диего. Казалось, что эта каменная, бесполая женщина, профессор философии из Колледжа Гритсэвиджа, полностью лишена эмоций, что она — не более чем мыслящая машина, которую не трогают никакие внешние обстоятельства. К тому же она умела задавать такие вопросы, которые заставляли активно работать даже профессионально натренированный мозг Диего.
— Петчен, вы верите в Нулевой Квартал?
— Как? Что вы имеете в виду?
— Номера кварталов в Гритсэвидже относятся к одиннадцатому миллиону, и их отсчет начинается от некоего исходного пункта. Чтобы попасть в Палмердейл, нам предстоит миновать около двух процентов от числа этих Кварталов. А если бы мы продолжали двигаться дальше? Существует ли Нулевой Квартал? Или принятая у нас нумерация — только камуфляж? А если Нулевой Квартал существует, то что бы мы увидели с его дальней границы?
Диего показалось, что его разум и язык парализовало. Он ретировался под каким-то предлогом и с тех по возможности избегал общения с Бабаян.
Даже прилипчивому Кегни Пассуотеру, вопреки его попыткам завязать легкий флирт с заманчиво непринужденной Волузией, удавалось развлечь Диего огромным запасом сальных анекдотов.
Все эти люди, равно как и еще ряд соотечественников (все они были яркими представителями своего круга), способствовали тому, что время текло незаметно.
Но самой привлекательной стороной путешествия была возможность общаться с Рамболдом Прагом.
Невозмутимо приветливый музыкант подолгу сидел в своей отдельной каюте, и Диего подозревал, что эти долгие часы он проводит в объятиях героина. Но, с другой стороны, находилось немало женщин, которые приходили к Прагу и развлекали его. Когда же он появлялся и присоединялся к остальным, то неизменно являл собой воплощение любезности. Праг не рисовался излишне, не был особенно разговорчив, и все-таки играл жизненно важную роль во многих беседах. Как-то Диего представилась возможность в открытую схлестнуться с Прагом в дискуссии о некоторых направлениях художественного творчества; а началось все с раздражавшего Диего редактора Уинслоу Компаунса.
Праг терпеливо выслушал тревоги Диего, после чего наклонил голову — и Диего увидел над его темными очками два налитых кровью полукруга глаз. Музыкант пророкотал своим хорошо поставленным басом:
— Если это сидит в тебе, брат, то оно должно выйти наружу. И выходит оно в виде стиля. Но стиль рождается всем, что ты видел, делал или думал. Ты не сможешь отойти от своего стиля или покончить с ним по желанию. Самое большее, что ты сможешь сделать, это несколько сгладить кой-какие острые углы. Отделать марку своей фирмы.
Диего почувствовал, как безмерный груз, который он невольно тащил на своих плечах, испарился. Слушая в тот же вечер, как Праг в одиночестве репетирует на палубе (его самозванные слушатели собрались в темноте, на почтительном расстоянии от трубача, тем самым обеспечив ему желанное одиночество и в то же время не позволяя себе пропустить ни единой изысканной ноты из тех, что разносились во влажном воздухе), Диего нашел это подкрепление ранее изложенной теории музыканта даже более убедительным, чем его рассуждения.
Единственными, кто составлял противовес этому гармоничному сообществу, были мэр Моасир Куин и его небольшая команда. Четверо или пятеро выходцев из Палмердейла, одетые в свои причудливые наряды, предпочитали не смешиваться с гостями из Гритсэвиджа. Обедали и ужинали они отдельно. Они вежливо разговаривали, произнося слова на свой странный манер и используя местный жаргон, но сами никогда не начинали бесед. И естественно, они никогда не принимали участия в игре в покер, шарады или «двадцать ответов».
На вопрос об их обособленности Джобо Копперноб только пожал плечами.
— У них в Палмердейле все по-другому. Другие привычки, другие взгляды, другие ценности. Только поверите, беседы с Куином убедили меня в том, что они очень даже хотят иметь с нами дело. В конце концов, какой смысл проделывать такой путь, чтобы встретить людей, во всем похожих на нас?
К середине октября уровень воодушевления на борту теплохода возрос. До Палмердейла оставалось лишь две тысячи Кварталов. Вскоре гостям предстояло высадиться на берегу, не похожем ни на какую землю, на которую ступала их нога.
Засыпая на узкой кровати, Волузия так крепко обнимала погрузившегося в задумчивость Диего, что он почувствовал, что готов к взрыву и в то же время защищен ее любовью.
Первая неделя в Палмердейле прошла без происшествий. Сразу после отмеченного изобилием вина октябрьского утра и высадки на берег на Стапеле Палмердейл-35 гостей приветствовала музыкой и почти беспрерывными радостными возгласами большая толпа пребывающих в приподнятом настроении горожан и чиновников. Не были забыты никакие почести, а каждое слово вновь прибывших воспринималось как проникающее до глубин души.
По прибытии в трехзвездочный отель «Паво армз» группе гостей из Гритсэвиджа был предложен краткий отдых перед вечерним приемом. Волузия и Диего с радостью рухнули на удобную кровать. Их смешила невероятность того, что они оказались здесь, в такой дали от дома.
— Пожарный и писака! Честное слово, мы надули весь мир!
— Говори за себя, Ди. Мои природные таланты сейчас получают достойное признание.
Довольные тем, что могут побыть вдали от товарищей по путешествию — тесные пространства «Янна» под конец стали терять свое очарование, — они вдвоем насладились длительным душем и заказали в номер обильный обед. После этого они заснули, а около пяти часов их разбудил звонок управляющего, напомнившего о вечерних обязанностях. Они оделись подобающим образом и присоединились к своим в фойе. Диего нашел шифоновое платье Волузии очаровательным; по-видимому, так же считал и Пассуотер, судя по его плотоядному взгляду. Их провели к автомобильному кортежу, и они направились в Центр, к особняку мэра.
Оказавшись в обширном, шумном, многолюдном зале приемов, Диего испытал мощное, хотя и странное ощущение deja vu[221]. Вся сцена живо имитировала, пусть и с большими отклонениями, событие, имевшее место дома, когда Диего был назначен участником этого вот визита. Ощущение было столь ярким, что Диего почувствовал, будто его сознание раздваивается. Точнее, ему казалось, что его воспоминания исказились, и настоящее вторглось в прошлое, чтобы его изменить.
В Палмердейле многое отличалось, пускай даже совсем чуть-чуть от аналогичных деталей в Гритсэвидже. Благодаря новейшим архитектурным изыскам здание снаружи и изнутри казалось сверхъестественно чуждым. Девиз Района, помещенный на фронтоне, содержал некоторые непонятные символы. Необычные фасоны платьев также вносили свою лепту в ощущение диссонанса. Но более всего Диего коробила речь обитателей Палмердейла. Те немногие разговоры, которые он уже успел провести с местными жителями, начинались довольно гладко, но через каждые пять или десять слов проявлялись признаки непривычного словоупотребления. Порой эти препятствия удавалось обойти, но в иных случаях они складывались в барьер непонимания.
