Может, это и жестоко. Парень, может быть, в шоке, теряя единственное родное существо, скрывая страх под личиной безразличия и юношеской бравады. Но почему-то Джэй думал, что это не так.

Парень рассматривал его. Из-под вороха взъерошенных красных волос глаза надменно изучали Джэя. Джэй отметил, что они фиолетового цвета, такие темные, что выглядят почти черными.

Под яркими люминесцентными лампами комнаты ожидания госпиталя они смотрелись лужицами фиолетовых чернил.

– Я – не ребенок, – известил Джэя Блэйз. – На Такисе я был бы уже не на женской половине.

– Понимаешь, – сказал Джэй, – как только ты становишься достаточно взрослым, чтобы быть там, тебя выкидывают.

В туннелях было темно, пустынно и очень тихо. Бреннан рассчитывал их найти. Он знал, что полиция держит «Хрустальный дворец» под контролем, но надеялся, что она не знает о построенном Хризалис секретном выходе.

И они тоже. По крайней мере до сих пор казалось, что они тоже. Бреннан оставил отца Сквида в его доме присматривать за спящей Дженифер и спустился под землю в двух кварталах от «Дворца». На Генри-стрит он свернул с главного туннеля в тот, через который он входил во «Дворец» той ночью, когда натолкнулся на Чудо-Юдо в спальне Хризалис.

Здесь, как он помнил, от туннеля отходил короткий отросток, им не исследованный. Он остановился в раздумье, единственным светом здесь был тусклый луч фонарика, который он держал в одной руке. В другой был лук в собранном состоянии.

Он стоял и спорил сам с собой, когда услышал шум впереди в туннеле. Это был негромкий, легкий шум, будто от множества ног, старающихся идти тихо. Он направил луч в темноту без особого результата.

Он не хотел, чтобы свет от фонарика освещал его в темном туннеле, превращая в идеальную мишень, но мысль о том, чтобы выключить его и оказаться в полной темноте, была непереносима.

Он положил фонарик на пол и отступил назад, достал стрелу из колчана и положил ее на тетиву.

Когда он вышел из круга тусклого света фонарика, послышался голос. Ее голос.

– Даниэль, дорогой мой лучник. Ты не должен меня бояться.

Это был голос Хризалис – или ее духа. Это было несомненно.

Двойные двери комнаты ожидания открылись с хлопком.

– Вы – члены семьи? – спросил усталый голос.

Джэй встал.

– Я – друг, – сказал он. Он указал на Блэйза: – Он – внук.

– Внук? – Голос доктора свидетельствовал о замешательстве.

– А, все в порядке, – наконец произнес он. – Я как-то забыл, что пациент старше, чем он выглядит, не так ли?

– Вопрос не в том, насколько он стар, – сказал Джэй, – а в том, станет ли он еще старше.

– Он страдает от массивной потери крови, не говоря уже об общем шоке всего организма, – сказал доктор. – Прежде всего он находится в страшно ослабленном состоянии. По счастью, первая помощь была оказана уже на месте, в этом все дело. Если бы потерял больше крови, оказался бы между жизнью и смертью. Мы начали вливать плазму, как только он прибыл. Рука… боюсь, он ее потерял. Понимаете, это же был не чистый срез, санитары принесли нам два пальца, но при том, как ткани были, ну, изжеваны… э… просто нет руки, которую можно было бы пришить. Ампутация – единственная воз…

– О’кей, – нетерпеливо оборвал его Джэй, – значит, он потеряет одну варежку, невелика важность. Будет ли он жить?

Доктор подмигнул ему, затем кивнул.

– Да, – сказал он. – Да. Полагаю, мы его вытащим. Его состояние мы считаем серьезным, но стабильным.

– Я хочу его видеть, – заявил Блэйз самым требовательным тоном.

– Извините, мы не пускаем посетителей в отделение интенсивной терапии, – сказал доктор. – Завтра, возможно, мы сможем переместить…

– Проведите нас к нему немедленно, – сказал Блэйз. Его темно-фиолетовые глаза чуть сузились. Он по-мальчишески ухмыльнулся.

Доктор повернулся на каблуках, распахнул двойные двери и, не говоря ни слова, повел их в реанимацию. По одну сторону кровати висел пакет с плазмой, по другую – еще одна капельница. Одни трубки были присоединены к рукам Тахиона, другие шли в его нос, везде были провода. Глаза его были закрыты, но Джэй заметил, что его грудь под тонким хлопком больничной рубашки работает.

– Большая доза успокоительного, – мягко сказал доктор. Блэйзу пришлось его отпустить. – Из-за боли.

Джэй кивнул и посмотрел на Блэйза. Мальчик смотрел на своего деда с выражением явной свирепости. Его глаза блестели, и на мгновение Джэй подумал, что он видит в них слезы. Потом он сообразил, что в его глазах просто отражаются меняющиеся показания монитора.

– Пошли, Блэйз, – сказал он. – Мы здесь не сможем ничего сделать.

Выходя из госпиталя, им пришлось опять проходить через комнату ожидания. На телевизионном экране вверху съезд превратился в сумасшедший дом. На сцене стоял Джесси Джексон. Люди кричали, размахивали плакатами, шары падали с потолка, оркестр играл воодушевляющий хор «Снова настали счастливые дни». Джэя посетило нехорошее предчувствие. Он остановился у сестринского поста.

– Что случилось? – спросил он у дежурной сестры.

– Джесси только что произнес речь. Вам надо было ее слышать, она вызвала у меня слезы. Он отдал своих делегатов Хартману. Все кончилось, осталось лишь голосование.

Кончилось? Джэю захотелось ей сказать: «Леди, это только начало». Но он закусил губу и ничего не сказал.

Блэйз стоял перед телевизором и выглядел почти счастливым. Когда Джэй вернулся к нему, тот с энтузиазмом смотрел вверх.

– Они собираются номиновать Хартмана, как то и говорил Джордж.

Передача переключилась с зала съезда на улицы Атланты. На улицах танцевали тысячи джокеров. За пределами Омни все громче и громче нарастал крик «Харт-ман». На Пичтри образовался импровизированный парад, вереница танца конга росла по мере движения. Парк Пиедмонт превратился в сплошное выражение удовлетворения. Картинка переключалась с парка на улицы и снова на зал съезда, давая без комментариев осознать момент. Джэй положил руку Блэйзу на плечо и уже готовился сказать, что пора возвращаться в отель, когда мальчик сказал:

– Эй, смотрите. Саша.

Джэй всмотрелся. Показывали парк Пиедмонт, где с дюжину джокеров плясали вокруг костра, а с полсотни наблюдали. Он стоял сразу за пляшущими, пламя костра освещало слипшиеся темные волосы, ниточку усов и это бледное безглазое лицо.

– Сукин сын, – сказал Джэй. Он почти забыл о Саше. А не следовало бы: у этого тощего мудака были ответы на интересующие его вопросы. Он уже хотел было сказать Блэйзу, чтобы тот возвращался в «Мариотт-отель» один, но вспомнил, что парень способен делать, контролируя сознание. Внезапно Джэю пришла в голову идея получше.

– Эй, парень, – сказал он. – Хочешь поиграть в детектива?

Бреннан не верил в привидения, но, что бы ни приближалось к нему из темного туннеля и ни говорило голосом Хризалис, не могло быть Хризалис. Хризалис мертва. Он видел ее в гробу. Лицо в окне – это был всего лишь сон.

Он отступал, пока не уперся в стену туннеля, так что двигаться далее было невозможно.

– Даниэль, – сказал голос. – Я хочу помочь тебе, – и говорящая выступила на свет.

Ошеломленный Бреннан опустил лук. Он не мог поверить своим глазам. Это была Хризалис. Миниатюрная Хризалис, совершенная во всех деталях, но не более восемнадцати дюймов роста.

Теперь он понял, почему в том, что считал своим сном, окно показалось таким большим.

Он присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть ее, бесстрашно приближающуюся. Карлица в совершенстве воспроизводила ее, вплоть до красных накрашенных ногтей, до маленького сердечка, бьющегося в клетке ребер, до сползшей с плеча лямочки, обнажившей одну маленькую грудь, невидимую за исключением крошечного темного соска, размером меньше карандашной стиралки.

– Кто ты? – спросил Бреннан.

– Пойдем со мной, и я все тебе расскажу. – Она улыбнулась ему, повернулась и начала удаляться в темный туннель.