— Интересно, и почему же? — Лондон с обезоруживающей улыбкой смотрел на меня, изогнув густую бровь. — Я тоже разгильдяй, лишенный цели и приоритетов, могу нарушить правила и…

— Да! Но есть одно существенное «но»! Ты не трус, Лондон! И ты не такая безвольная амёба! Я запрещаю тебе сравнивать себя с этим неудачником! — перебила его, раздувая ноздри от негодования, — немедленно возьми свои слова назад! — приказала ему. — Повторяй за мной. Я не Холден Колфилд! Ну же!

Лондон, закинув голову, заливисто смеялся надо мной, поэтому от увещевания мне пришлось перейти к активным мерам, и с кличем «Повторяй, а то пожалеешь!» я опрокинула его на спину, забравшись сверху. Пригвоздив руки парня к изголовью кровати, я пыталась испепелить его негодующим взглядом. Лондон с задорной улыбкой выразительно смотрел на меня, не предпринимая очевидных попыток освободиться, чем взбесил ещё больше.

— Скажи это! — угрожающим тоном проговорила, склонившись к его лицу.

— А что я получу взамен? — этот любитель американской классики, провел по губам языком, вводя меня тем самым в когнитивный диссонанс, о котором ранее за ужином упоминала мама.

С одной стороны, я боролась с желанием придушить его за то, что он настолько несправедливо к себе относится, а с другой – нестерпимо хотелось его поцеловать.

— Я… что-нибудь придумаю, — ответила, уставившись на его губы, сбавив обороты, — просто скажи мне это. Скажи, что ты никогда не станешь таким, как он.

— Ладно, — Лондон без труда освободил свои руки, которые я больше не удерживала, и обхватил меня за бёдра. — Я не Холден Колфилд. И никогда им не буду. — произнес он. — Теперь ты довольна?

— Более, чем, — ответила я, едва коснувшись его губ прежде, чем наградить парня за его сговорчивость…

С чем можно сравнить первый после каникул учебный день? С психологическим апокалипсисом? Или эмоциональной санкцией за бесполезно и праздно проведенные каникулы? Лично я, склоняясь к двум вариантам сразу, встретила понедельник с ощущением лёгкой обречённости и смутной тревоги. Пороховой дым той истории с безнравственным поступком Лондона еще стоял в воздухе, и пусть я больше не злилась на парня за его патологическую самоуверенность и страсть к азарту, сомнений в том, что сестры Фернандес не дадут мне скучать, у меня не было.

Риторику в присутствии Зиты я пережила без осложнений. Видимо, свою роль сыграл тот факт, что на ней Фернандес была в катастрофическом меньшинстве. Чего не скажешь о столовке.

Сестры в окружении бройлеров, перешедших на сторону О’Брайена, сидели за столом школьной элиты и, сверля нас презрительными взглядами, даже не пытались скрыть, что думают о нашем квартете, который после дня рождения Магуайра трансформировался в квинтет. Том Уилсон теперь обедал с нами, с раздражением косясь на Зиту Фернандес. Впрочем, та тоже не казалась радостной и довольной жизнью, тоскливо посматривая на Тома. А чего она ожидала? Подсунуть в пару собственному парню собственную сестру? Ну и нравы у этих девок! Снимаю шляпу перед их находчивостью и решимостью идти ва-банк.

Но мое восхищение ими длилось недолго, ровно до того момента, пока Гита не заявила во всеуслышание:

— Эй, Лондон! Так что там с вашим спором? Настало время выяснить, кто из вас победил. Мы тут все просто умираем от любопытства.

Меня так и тряхнуло от ее слов. Ну какая же гадина! Никак не успокоится!

Лондон взял меня за руку и, откинувшись на спинку стула, размеренно, но громко произнес:

— Я бы не очень расстроился, если бы от слов вы все перешли к делу. Что насчет массового самоубийства?

Привычный гул в столовке сошел на нет, все даже жевать перестали и с любопытством наблюдали за тем, что же будет дальше.

— Нет, спасибо, — ухмыльнулась Гита, отбрасывая с плеч волосы, — как-нибудь в другой раз, — и перевела на меня взгляд очковой кобры, — а что ты скажешь, Кейт? Кто кому торчит те две сотни?

Взяв пример с Лондона, я тоже решила забить на ее провокацию, и нацепив свой самый лучший poker face, ответила:

— Тебе следует по утрам сцеживать свой яд, глядишь – и люди потянутся. И еще… я отсюда чувствую, что ты так и не разобралась с пародонтозом. Или это твой обычный запах, Шейла?

Уилсон заржал, стоило мне только договорить, а Лондон с Куртом многозначительно хмыкнули. По столовке прошёлся лёгкий гул. Он не был одобрительным, скорее, каким-то изумленным. Гита не сразу нашлась, что ответить на мое обвинение в ее небезупречности, и, вытаращив глаза, открывала и закрывала рот, как рыба, оказавшаяся на берегу. Очень ядовитая и злая рыба.

— Джас, — Курт кивнул О’Брайену, — твоя девушка задыхается, сделай ей уже искусственное дыхание, как ты делал это раньше… за моей спиной.

— Позволь мне самому решать, что делать со своей девушкой, — ответил Джаспер, закидывая руку на плечо Гиты.

— Смотрите, кто заговорил! — к той всё-таки вернулся дар речи. — Курт, разве ты не опаздываешь на очередную липосакцию?

Несколько бройлеров-кретинов поддержали Фернандес идиотскими смешками, но Магуайр и бровью не повел. Зато Олли, которая до этой поры сидела молча, тут же соскочила со стула и выпалила:

— Засунь свой гадкий язык себе в задницу, стерва! Не то я снова…

— Олли, не обращай на нее внимания, — Курт приобнял девушку за талию и посадил к себе на колени. — Мне плевать, что она говорит.

— И давно ли тебе стало на меня плевать? — не унималась Гита, но Курт даже не взглянул в ее сторону. — Вот он – твой уровень, Курт, — та ещё и пальцем на Олли указала. — Жирдяй и коротышка! Только посмотрите на них, какая гармоничная пара!

Теперь не выдержала я и, решив забить на бесполезные разговоры, перешла от слов к делу, как ранее советовал Лондон. Схватив первое, что было под рукой, а именно, надкусанный шоколадный маффин, я замахнулась и швырнула его в Гиту. Снаряд попал ей прямо в грудь и, развалившись при ударе на несколько кусочков, скатился по ее голубому топу.

Народ в столовке начал входить во вкус наших разборок, и многие даже заржали, оценив мои снайперские качества.

— Отличный бросок, Китти, — похвалил меня Лондон за секунду до того, как Олли в плечо прилетела банановая кожура.

— Упс, промазала! — хохотнула Гита, отряхивая коричневые крошки с топа, — но так даже лучше.

Олли соскочила с коленей Курта и вернула кожуру туда, откуда она и прилетела, но тоже промазала, зарядив О’Брайену прямо между глаз.

Так и началось это спонтанное пищевое побоище, которое также спонтанно переросло в драку. Курт, уже по традиции, метелил Джастина, Лондон сцепился к другим бройлером. Том тоже не остался в стороне и после того, как в него прилетела тарелка риса с овощами, отстреливался всем, что попадалось ему под руку. Такую картину и застала наша завуч, мисс Андерсон. Эта тучная женщина в строгом сером костюме с суровым видом и двумя охранниками нарисовалась в столовке в самый разгар нашего эпичного сражения, и вот уже минут пять, как вопила на нас, пытаясь выяснить имена зачинщиков драки.

— Или вы скажете мне, кто начал это безобразие, или все сегодня останетесь после уроков! — визжала она. — Я немедленно сообщу обо всём вашим родителям и тренеру! Не думайте, что вам сойдёт с рук подобное поведение!

— Не надо тренеру, — простонал кто-то из бройлеров.

— Только не родителям, — едва слышно произнес Лондон, смахивая с моей юбки прилипший рис. — Мне точно конец.

Вот именно в эту минуту меня и переклинило. Я не могла допустить, чтобы Лондона отправили в этот лагерь для трудных подростков, как и того, чтобы у Магуайра были проблемы с тренером в разгар футбольного сезона. Поэтому, недолго думая, я подняла руку, как меня учили в родной челябинской школе, и поймав на себе скептический взгляд завуча, решительно проговорила:

— Я – зачинщик драки, мисс Андерсон.

Но, стало понятно, что переклинило не одну меня, потому что Лондон тут же взял слово и заявил:

— Не слушайте ее, мисс Андерсон. Это я виноват.

— И я тоже, — сказал Магуайр.