— Вот значит как, — пробормотала я, припоминая строки из письма Лондона. — И что же он тебе на это сказал?

— Ничего. Он оказался, на удивление, понятливым. Даже извинился… бедный парень, — мама снова тяжело вздохнула. — Роуз звонила сегодня, спрашивала, не знаешь ли ты, что могло на него так повлиять. Ной решил бросить школу и уехал в какой-то лагерь… Но это ты и без меня знаешь… Кать, если бы я только могла предположить, как остро и слишком уж буквально он воспримет мою просьбу…

— Я хочу уехать, — я снова ее перебила, — домой… в Россию.

— Этого я боялась больше всего, — обречённо проговорила она, прижимая к лицу ладонь. — Дочка, скажи, что я могу сделать?

— Ты уже все сделала.

— Все испортила?

— Нет, — ее несчастный и покорный вид вызвал у меня смутную улыбку. — Ты меня вырастила и воспитала… И я очень ценю это правда! Но ты не сможешь всю жизнь думать за меня и оберегать от всего… Посмотри на себя, мам, и подумай, могла бы ты жить такой жизнью, как сейчас, если бы тебя держали на привязи? Ты потому и добилась многого, что была свободна в выборе. Ты ошибалась, но от этого не стала хуже. Так почему у меня должно быть иначе? Сама подумай, как я вообще смогу чему-то научиться, если не сделаю ни одного промаха?

— Я все это понимаю, — она несколько раз кивнула и криво улыбнулась, — я всего лишь хотела, чтобы ты ни в чем не нуждалась и не столкнулась с моими трудностями, но, кажется, перестаралась… И почему нигде не учат быть родителем? Мне точно не помешают курсы, это дилетантство меня просто нервирует! Я ужасная мать.

В ее словах было столько сожаления и безнадёжности, что мне захотелось подбодрить и успокоить ее. Как бы там ни было, она всего лишь желала мне добра.

— Неправда, — я протянула руку и обхватила ее ладонь. — Ты самая лучшая мама на свете, ты моя мама и всегда ей останешься. И ты для меня пример человека, который умеет ставить перед собой цели и добиваться их. Но здесь, в Америке… это все твоя жизнь, твои цели, не мои.

— Не говори так, Катя. Мы же так мечтали, что ты закончишь здесь школу и продолжишь учебу. Давай найдем компромисс?!

Офигеть. Мама сказала «компромисс»? Неужели она стала воспринимать всерьез мои слова?

— Это ты мечтала, — поправила ее. — Я правда хочу вернуться, — решительно добавила. — Я скучаю по бабуле… по друзьям, даже по отцу… да я по всем русским, блин, скучаю!

— А как же Ной? По нему ты разве не скучаешь?

Я укоризненно смотрела на неё, намекая на то, что она играет нечисто, используя этот запрещённый прием. Естественно, я скучала по этому добровольному каторжнику, но остальным об этом было знать необязательно.

— Мам, ты странная… Вчера ты говорила одно, сегодня – другое. Знаешь, если бы он хотел остаться, он бы остался, и не ты, и никто другой не помешали бы ему… — старалась говорить спокойно и убедительно, как Штирлиц в кабинете Мюллера. — Значит так я была ему нужна, — и наконец-то озвучила то, что не давало мне покоя с самого утра. — У Ноя тоже есть свои планы на жизнь, и они никак не совпадают с моими.

— Господи, и что я наворотила?! — она снова принялась причитать, раскачиваясь на стуле. — Надо было слушать Рика… Что я буду делать, если ты уедешь?!

— Мам, тебе рожать летом, — я взглядом указала на ее живот. — Он или она не даст тебе скучать уж точно!

— Это они, — простонала мама.

— Офигеть! Серьезно? Это двойня?!

— Да, — в ее глазах блестели слезы, а на губах застыла странная блаженная улыбка.

— Вот это да! Это просто… офигеть! А кто именно?

— На таком сроке еще не видно, — пояснила она.

Перед глазами вдруг возникли физиономии близнях Фернандес, и я зажмурилась, прогоняя это наваждение. Чур меня, чур!

— Может, ты тут хотя бы школу окончишь? — с надеждой спросила мама.

— Да, — кивнула я. — Я так и сделаю.

— А что потом? — ее голос звучал вкрадчиво.

— Вернусь в Челябинск. Жить мне есть где, найду работу на следующий год, я же у тебя все умею. В крайнем случае, стану репетитором по инглишу, — я пожала плечами, осознав, что особого плана-то у меня и не было. — А через год поступлю… куда-нибудь… наверное. — Заметив мамин обескураженный взгляд, я добавила, — да, это немного не то, чего ты ждала от меня…

— Нет, Кать, — теперь настала ее очередь меня перебивать, — всё-таки я неплохо тебя воспитала. Вот сейчас я это точно вижу… Ладно. Я так понимаю, выбора-то у меня и нет. Постараюсь смириться со всем этим, пусть это будет… непросто. Лучше потерять свои мечты, чем… дочь. — Она протянула руку и, обхватив меня за шею, притянула к себе со словами, — Кать, мне кажется, я уже скучаю. Ну как я тут без тебя буду, а? Может, ты передумаешь?

— Мааам, — пробубнила я, обнимая ее.

— Я поняла, не передумаешь, — она начала сморкаться мне в плечо, тихо всхлипывая. — Ладно. Теперь я должна извиниться перед парнем. Завтра же позвоню ему.

— Это бесполезно. Им запрещено пользоваться мобильными.

— Боже мой! Что это за лагерь такой?!

— Лагерь для трудных подростков, — пояснила я.

— Час от часу не легче! — воскликнула мама. — Слышала я, как в таких лагерях издеваются над детьми. Это настоящая колония, и о чем Роуз только думала?! Что же теперь делать?! Вы должны поговорить, Катя!

— Ничего мы не должны. Если бы он хотел поговорить, то сделал это, а не строил из себя жертву обстоятельств. Никто его никуда не отправлял, это его выбор. Значит, ему было так проще. И на здоровье! Мне одной даже лучше, хочу халву ем, хочу… не ем, — слишком уж уныло закончила я.

— Все с тобой ясно, — с грустной улыбкой проговорила мама, заправляя за ухо мои светлые локоны.

— Что тебе ясно?

— Иди спать, завтра в школу, — велела она в своей привычной манере.

— Началось, — простонала я, удивляясь тому, каким же недолгим был период демократии в наших с ней отношениях.

— Утро вечера мудренее, сама знаешь, — загадочно проговорила мама, поднимаясь из-за стола наших самых важных и самых продуктивных в жизни переговоров.

Никакой особенной мудрости этим утром на меня так и не снизошло. День начался с привычного. Я снова застукала маму и Рика целующимися, но даже глазом не моргнула, уже смирившись с тем, что это был их обычный утренний ритуал. Дальше был чай с бутербродами, любимая каша сэра Генри Баскервиля, поездка в школу в сопровождении все той же темпераментной парочки и встреча там с другой не менее темпераментной, привычный легкомысленный трёп Олли, уроки, обед, уроки… Странности начались в тот момент, когда Олли за каким-то хреном в конце учебного дня потащила меня в швейную мастерскую. Ведь я догадывалась, что дизайнер одежды и портниха из этой мелкокалиберной были не лучше, чем из меня, но потащилась-таки за ней в школьные катакомбы. И все встало на свои места, стоило девчонке буквально впихнуть меня в кабинет кройки и шитья и захлопнуть дверь с характерным щелчком. Второй раз на те же грабли. Что ж, это было вполне в моем стиле. И когда они только успели все это провернуть, конспирологи доморощенные?

Лондон подпирал собой раскройный стол в нескольких шагах от меня, блуждая по моему лицу растерянным взглядом.

Мы не виделись чуть больше суток, хотя мне казалось, что целую вечность. Привычный наряд он сменил на камуфляж, и я не могла не заметить, как ему шла эта чёртова форма.

Спокойно, Чеснокова. Выдыхай. Это всего лишь Лондон. Святой Багратион! Это же Лондон!

— Привет, Кейт, — произнес он, одарив меня неуверенной улыбкой.

Я отступила к двери, забив на его приветствие, и скрестила руки на груди. Ну и что ты мне скажешь, мистер Военнообязанный?

— Не хочешь говорить со мной, — с неопределенной интонацией прокомментировал мою позу. — Тогда просто выслушай. — Я продолжала строить вокруг себя неприступные кремлевские стены, снова не отреагировав на его слова. И, пока я исподтишка любовалась им, Лондон продолжил. — Знаешь, твоя мама… Это просто ураган! Ее чуть было не завербовали инструктором в Мэйн Тин, правда сначала хотели арестовать за незаконное проникновение на частную территорию…