Когда я заправлял машину бензином, а это было, примерно, в восьмидесяти милях от нашего лагеря, ко мне подошел африканец и попросил подвезти его в Намал, центральный поселок Южной Карамоджа. У меня тогда было много забот, я ломал над ними голову и поэтому совсем забыл об африканце. Мы сидели рядом и молчали. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я ощутил его присутствие. Пользоваться попутной машиной? Такого здесь никто не знает. Этот человек вел себя по-европейски.

Краем глаза я незаметно стал его разглядывать. Как могло случиться, что я до сих пор не обратил на него никакого внимания? На нем был бежевый чесучевый костюм, модные мокасины, и вообще все, что было на нем, было безупречно подобрано по цвету, качеству и фасону. Неизвестный начал меня интересовать.

— Вы откуда? — спросил я.

— Отсюда, из Карамоджа, — ответил он кратко.

Я посмотрел на его ручку с золотым пером, небрежно вложенную в карман пиджака, на безупречно заглаженные складки его брюк. Неужели этот мужчина отсюда?

— Я долго здесь не был, — сказал он задумчиво немного спустя. — Очень долго…

Он вздохнул. У него было печальное лицо, которое не соответствовало тому впечатлению, которое он производил сначала. Это уже не был беззаботный, элегантный человек, словно сошедший со страниц модного журнала.

— У вас что-нибудь случилось? — спросил я с предельной деликатностью.

— Нет, — ответил он серьезно. Но на мгновение заколебался.

— Я спрашиваю не из любопытства. Иногда человек нуждается в помощи. Иногда так мало нужно — хотя бы несколько добрых слов.

В машине воцарилась тишина. Элегантный африканец с печальным лицом все больше начинал меня интересовать, но я не знал, как завязать разговор.

— О чем вы могли бы больше всего сожалеть? — неожиданно спросил он меня после долгого молчания.

— Это зависит… ну, на это действительно трудно ответить.

— Да, у вас это сложнее.

Сейчас он мне скажет, что мы, европейцы, слишком чувствительны, что африканцы воспринимают жизнь проще и естественнее, и я с ним соглашусь. И необычность нашей встречи для меня сразу исчезнет. Действительно, они очень просто воспринимают жизнь. Например, карамоджа никогда не оплакивают своих покойников. Ведь смерть — это то, что никого не минует, а, следовательно, это совершенно естественное явление. Под вечер мертвое тело выносят из хижины и укладывают головой к заходящему солнцу. Потом уходят. К утру покойника растерзают гиены, шакалы… и ничего от него не останется, может быть, лишь несколько костей. Часто мне приходилось видеть в буше черепа похороненных таким образом карамоджа.

Словом, я ожидал от этой минуты большего и надеялся, что это знакомство не будет обычным приятным разговором двух попутчиков.

— А вы? — спросил я. — О чем вы можете сожалеть?

— О зря потерянном времени.

Не могу сказать, чтобы ответ был оригинальным. Но тон, которым это было сказано, заставил меня продолжать расспросы.

— Вам так кажется?

— Да. Когда-то я мечтал быть таким, как вы.

Я чувствовал, что он подавляет в себе злость. Злость на себя.

— Но что общего это имеет со временем?

— Я провел несколько лет в Европе.

Представьте себе этот разговор на английском языке с элегантным африканцем о зря потерянном времени. А происходит это в девственном тропическом лесу, где время от времени дорогу перебегает какой-нибудь дикий зверь, которого в Европе можно увидеть только в зоопарке, да еще в тщательно охраняемой клетке. Да, все было необыкновенным.

— Я возвращаюсь в Карамоджа, — сказал он задумчиво…

— Теперь?

— Да. Именно теперь. Теперь… спустя много лет.

Я должен был на минуту сосредоточить внимание на дороге, чтобы выбрать поворот. Потом стал размышлять… Он возвращается домой спустя несколько лет, вот так разодетый — и без багажа. Мне показалось это странным. Признаюсь, что всякое мне начинало приходить на ум…

Люди разные бывают. Я решил быть более осторожным, хотя здесь, в Карамоджа, у меня этого чувства не было. Карамоджа отвергают цивилизацию. Самым большим богатством они считают коров. Если бы вы шли совершенно один через этот район с мешком золота и драгоценных камней, вам нечего было бы опасаться. Но если бы вы впереди себя гнали две-три коровы, ну… тогда бы вы не чувствовали себя в безопасности. Возможно, он догадался о моих подозрениях. А, может быть, я рассуждал вслух. Я услышал его голос как бы издалека, взволнованный, неправдоподобный:

— Я был преуспевающим человеком. Так, кажется, вы это называете? В Англии я получил образование, стал доктором философии. Да. По вашим представлениям, я был преуспевающим человеком. И… все там бросил! Все!

Я ничего не мог понять. А понял я уже позже, в самом конце этого необычного знакомства. Мне хотелось его еще расспросить, но мы уже были в Намале.

— Благодарю вас, — сказал он на окраине деревни. — Дальше я пойду пешком.

— Желаю счастья.

Он кивнул мне. В эту минуту он действительно выглядел счастливым. Это уже не был тот печальный человек, который рассказывал мне в машине о себе. И все же история этого человека была мне не очень понятна.

— Я бы с удовольствием вас отблагодарил, — продолжал он нетерпеливо. Он явно торопился. — Но, к сожалению, у меня нет возможности. Знаете…

Он вывернул пустые карманы своего элегантного пиджака и лукаво засмеялся, видя мое удивление.

Он исчез в лесу. А я еще долго сидел, прежде чем отправился дальше в свой путь.

Знаете, иногда нам жизнь преподносит такие сюрпризы, что потом, вспоминая, не веришь в их правдоподобность, кажется, что это был только сон.

Спустя примерно месяц я бродил в лесу и вдруг почувствовал, что я здесь не один. Я остановился и внимательно огляделся. Неподалеку прятался африканец, он наблюдал за мной. Местные жители часто так делают, и я привык к этому. Но на сей раз во мне пробудилось любопытство.

Я пошел в том направлении. Мужчина вышел из-за дерева. Это был высокий, стройный африканец, и… тут я буквально остолбенел.

— Вы?!

Да, это был он, мой странный попутчик в Намал. Он сделал вид, что не узнает меня, по-английски ничего не понимает, и намеревался идти дальше.

— Вы? — повторил я, не веря своим глазам. Вместо элегантного чесучевого костюма — голое тело, прикрытое куском ткани, а в руках — копье…

— Извините, но этот неожиданный вид, — заикался я. — Вы, и так… Вы, доктор философии?

— Да, — ответил он наконец, и его лицо утратило спокойное выражение. Он стал похож на человека, которого на мгновение возвращают в прошлое и это возвращение ему неприятно.

— Да, — сказал он снова. — И так будет всегда.

— Но почему? Прошу вас, скажите мне. Почему?..

— Здесь я дома.

И он ушел. Даже не попрощался. Наконец я понял историю этого человека, который бросил все и вернулся в свой родной лес. Я также понял, что «дом» — понятие не только цивилизации, оно имеет одинаковое значение как у нас, так и здесь — в диких лесах.

Пришел Вафула, наш африканский помощник, остановился передо мной и молча ждал. Каждый вечер повторялось одно и то же. Мы оба знали, что последует дальше. Вафула и я знали эту сцену идеально.

А в первый раз это было так…

— Вафула, принеси мне чай, — попросил я. Знаете, если были, на то условия, я всегда позволял себе перед сном эту роскошь. Спокойно посидеть, выпить чаю. Для меня это были минуты расслабления, отдыха. Мысли были где-то далеко, а все заботы уже не казались такими трудными. Процедура чаепития была для меня чем-то вроде снотворного.

Вафула с готовностью бросился на кухню и принес мне пакетик с чаем.

— Я хотел чаю, — говорю я с недоумением.

Вафула показал пальцем на пакетик и любезно улыбнулся.

— Разве это чай?

— Йес, бвана. Это чай, — кивнул Вафула с выражением полной убежденности.