Для меня это было загадкой. И все же я ее разгадал. У ориби вообще нет потовых желез. Для жизни им достаточно воды из травы и той скудной росы, которая на рассвете выпадает в долине. Ориби без воды были спокойны и прекрасно себя чувствовали.

Я вел подробные записи. Меня интересовало абсолютно все, что касалось поведения животных, какими группами они живут, чем питаются, сколько кормов им требуется в день, сколько на одного самца приходится самок, какой у них ритм жизни и тому подобное. Все это мне было необходимо узнать и понять для того, чтобы потом в Чехословакии создать для них наилучшие условия. Ведь нашей целью было не только показывать посетителям зверей, но и заниматься их разведением, их размножением, чтобы впоследствии их можно было бы передать и другим зоологическим паркам.

Я лежал у воды и тщательно записывал свои наблюдения. В последние дни отлов животных шел полным ходом, и времени для ведения дневника у меня практически не оставалось. Был знойный полдень. С десяти часов утра до четырех дня стояла невыносимая жара. Солнце выпарило последние капли воды из каждого стебелька, буш окрасился в серебристо-серый цвет и был окутан дрожащей дымкой знойного воздуха. Жизнь в это время словно замирает. Всюду воцаряется мертвая тишина, и только на невероятной высоте неутомимо кружат грифы, похожие на маленькие, но хорошо различимые точки.

Я закончил записи и стал размышлять над своими неприятностями. В лагере вспыхнула какая-то странная болезнь, не похожая ни на одну из тех, с которыми мне приходилось встречаться раньше.

Это случилось два дня назад. Африканцы начали жаловаться:

— Господин, у меня страшно болит голова.

— У меня очень болит живот, господин.

— Я еле держусь на ногах.

Я их пожалел: «Идите, отдохните. Я к вам зайду, дам лекарство, и все пройдет».

По дороге в лагерь я не переставал об этом думать… Что же это все-таки за болезнь? Она сопровождается болями, но в разных частях тела. И протекает она у каждого по-разному. Я измерил температуру — у всех нормальная. Больных с каждым днем прибавлялось. Меня это приводило в ужас. В одно прекрасное утро из двадцати помощников на работу вышли только трое. Об отлове животных не могло быть и речи. Работа в лагере была под угрозой.

Я ничего не мог понять. Но потом…

Отиен! Помните его историю с оторванным ухом? Он был здоров, и я позвал его к себе.

— Отиен.

— Да, бвана.

— Скажи, чтобы все немедленно пришли сюда. Пусть соберутся около моей палатки.

— И больные?

— И больные.

Вид у них был жалкий. Один держался за голову, другой — за поясницу, третий — за живот. На какой-то момент я заколебался. То, что я собирался проделать — было большим риском. А вдруг у меня ничего не получится? Вдруг они уйдут от меня, и я останусь один среди дикого буша, вдали от цивилизации? Где я так быстро найду помощников? Лагерь не может остаться без них ни на минуту. Но другого выхода у меня не было. И я решился.

— Встаньте все в ряд!

Я выбрал в своей аптечке самую большую коробочку с лекарствами и положил ее около себя. Стоны на минуту смолкли. Все с любопытством следили за тем, что я буду делать.

— Откройте все рот! — приказал я. — Покажите язык! Все!

Я переходил от одного к другому и каждому велел сказать «а-а», я их ощупывал, выстукивал. Когда закончил, сказал:

— Плохи ваши дела, ребята. Очень плохи. Нужно лечиться.

Трое здоровых стояли в стороне. На минуту Отиен изменился в лице. Как-будто он был разочарован. Сегодня я уже знаю, что Отиену было известно о таинственной эпидемии в лагере. И теперь он выжидал.

Мне не хотелось проигрывать. Неужели я проиграю? И все же я верил своей интуиции. Я стал раздавать таблетки. Парни их охотно глотали.

— Медицина эта особенная, — сказал я. — Вы все от нее выздоровеете.

Рядом был пустой ящик от консервов. Я перевернул его и поставил перед стоящими в ряд африканцами. С этой «трибуны» я начал речь:

— Вы что же, думали, что я дурак?!

Эти слова прозвучали, как взрыв бомбы. Оханье и стоны сразу прекратились. Все с напряжением ожидали, что будет дальше.

— Вы хотели получать деньги даром. Вы хотели меня обмануть. Хватит с меня этого!

Потом я показал на трех здоровых парней и продолжал:

— Я должен знать, кто из вас хочет работать. Работать и не обманывать меня. Пусть выйдет и подойдет к тем троим.

Это была необыкновенная минута, и я с удовольствием ее вспоминаю.

Хотя тогда мне было далеко не все равно.

Я ждал… Ожидание не было приятным.

Из ряда «больных» неуверенно вышел первый. Это был Нельсон, наш повар. Только что он корчился, делая вид, что у него болит живот. Сейчас он шел прямой, как свеча.

Потом второй, третий… Мне казалось, что время тянется ужасно медленно. Кроме небольшого пространства перед собой я ничего вокруг не видел. Постепенно оно опустело и все до одного встали в ряд здоровых.

Я слез с ящика. Сразу я и не нашелся, что им сказать. А собственно, говорить ничего и не надо было.

Все они дружно засмеялись, стали хлопать друг друга по спине, а потом мои здоровые «больные» стали провозглашать в мою честь здравицу:

— Хороший бвана!

— Хороший господин!

Этот момент я отношу к числу самых дорогих для меня воспоминаний об Африке. Да, всегда и везде, и здесь тоже, среди дикой, неукрощенной природы, имеет силу наивысший закон: хорошие человеческие отношения.

Не знаю, как долго продолжалось всеобщее веселье, но вдруг наш повар Нельсон схватился за живот и побежал за ближайший куст. Оттуда он вернулся с несчастным и виноватым лицом:

— Бвана, я действительно болен. У меня очень болит живот.

Он боялся, что я ему не поверю. Но я верил. После Нельсона побежал за куст второй, третий…

Они поняли, что причиной стали мои «чудодейственные» таблетки, которые я использовал как тактический приём, а также от злости за то, что они хотели меня обмануть и лишили нескольких бесценных дней работы. Но мои «больные» парни совершенно на меня не сердились. Наоборот, мы сделали ничью — 1:1, а я — еще один шаг к тому, чтобы завоевать их доверие и уважение. Дисциплина в лагере восстановилась и работа снова пошла гладко…

— Я очень сожалею, господин, но разрешение на вывоз оружия я вам дать не могу. — Господин посол энергично забарабанил пальцами по столу и встал. Я понял, что аудиенция закончена.

Тем не менее, я попытался еще раз объяснить ему, что ни о каком «вывозе оружия» нет и речи. Просто у меня было с собой специальное ружье, которое заряжалось «коротковолновыми» инъекционными пулями. Инъекционные пули, кроме одурманивающего вещества, содержали еще миниатюрный передатчик, который в тропическом лесу подавал нам сигналы, сообщая, где находится «подстреленное» таким образом животное.

— Я очень сожалею, господин. Я вам уже объяснил это, господин. Мои инструкции мне этого не позволяют, господин.

Этот разговор состоялся в камерунском посольстве в Брюсселе. Был последний день 1970 года, последний час работы. Целый день мы объясняли в посольстве, что хотим поехать в Камерун, чтобы ловить горилл, шимпанзе, антилоп, но нам не хотели поверить. Я показывал фотографии прошлогоднего транспорта с животными, множество вырезок из восточноафриканской и западногерманской печати, но все было напрасно. Три часа дня, рабочий день окончен. Господин посол взглянул на часы, глубоко вздохнул и устало посмотрел на нас. Я чувствовал, что наступил решающий момент. Сейчас или никогда… Я быстро положил на стол из красного дерева три паспорта.

— Ну, хорошо, — сказал он с отчаянием. — Я дам вам эти визы. Но только на один месяц. Остальное оформите в Камеруне. Правда, не знаю, чем все это у вас кончится.

Кончилось все это интересно, а впереди нас ожидало много трудных минут и необыкновенных впечатлений — это вы узнаете из моего дальнейшего рассказа.