– Я понял по маргариткам. Ты сказал, что видел их, но рукопись лежала в конверте. Значит, ты должен был в него заглянуть. Пока я рылся в мусоре, да?

– Нет. Раньше. Когда я увидел, что ты бежишь к лифту – я все это время держал палец на кнопке «закрытие дверей», кстати, – то понял, что ты выбросил нечто важное. – Рори рассмеялся мягким и тревожащим смехом, абсолютно (если такое возможно) лишенным злорадства. Смех этот звучал в унисон с потоками самой вселенной. – Да, пришлось тебе повозиться из-за меня, верно? Когда я наблюдал, как ты роешься в огромной куче мусора, мне было так приятно. – И снова этот умиротворенный смех.

– Но почему?

– Почему? Потому что ты не нравишься мне, Эдвин. И никогда не нравился. Ни теперь, ни раньше. И моей жене тоже. Правда, милая?

– Да, – улыбаясь по-прежнему, ответила она. – Мы тебя терпеть не можем. – Они говорили об этом, словно о некоем простом и очевидном факте. Таким тоном утверждают, например, что «небо голубое» или «дождь падает вниз, шарики поднимаются вверх».

– Вы меня ненавидите? – Эдвин был просто ошарашен.

– Мы презираем тебя. – В лимузине открылся какой-то секретный отсек, и Рори сунул в него обе руки. – Думаю, тебе это пригодится. – Он протянул через окно толстую рукопись.

Эдвард сунул в урну свежекупленный кофе и принял пачку бумаги с изумлением и недоверием. Она была уже без конверта, обмотана резинками, но по-прежнему увесистая. Те же наклейки маргариток, то же письмо свернуто и всунуто внутрь. Да, мистер Суаре, мы встретились опять…

– И поверь мне, – сказал Рори. – Ли Бок на самом деле работает. Да, солнышко?

Жена хихикнула и шлепнула его по руке:

– Ой, ну перестань.

Эдвин снова переключил внимание на бывшего уборщика с женой:

– А лимузин, одежда… Откуда все?

– Ах, это… – прищелкнул языком Рори. – Просто купили. Как только поймешь, что деньги – не математика, а, скорее, органика, и все станет на свои места.

– Но…

– Я вложил деньги в краткосрочные казначейские облигации на 4,85% и в первоклассные акции и прокрутил их до вступления в силу требования о раскрытии информации в течение суток. Прибыль вложил в несколько паевых инвестиционных фондов, основную сумму – снова в акции и обналичил средства за среднесрочный период. Затем остается лишь снова вложить прибыль и повторить все сначала. Между восточным и западным побережьем четыре часовых пояса и разница в три часа, вот я и смог прокрутить деньги несколько раз в день. Далее я получил общую прибыль с разницы во времени… и вот, пожалуйста.

– И все это за неделю?

– Нет, что ты. За пару дней. Часовые пояса, Эдвин. Все дело в часовых поясах. Представь, что твои вложения – гигантский снежный ком, который катится с одной горы на другую. Расстояние сокращается, одновременно скорость увеличивается, снежный ком растет. А достигнув наибольшей массы, останавливается. Деньги делают деньги, Эдвин. Импульс наращивает массу. Хотя я просто цитирую эту книгу. – Слово «книга» он произнес с благоговением.

– Это… это невероятно, – сказал Эдвин.

– Вовсе нет. Элементарная органическая экономика. Конечно, все изменится, как только об этом узнают. Система разрушит сама себя – как снежный ком, дорастая до огромных размеров, останавливается. Но к тому времени в основу экономики лягут уже микрокооперативные экономические циклы. А вот следующий шаг самый трудный – «заставить деньги плясать».

– Плясать? – переспросил Эдвин.

– Да. Плясать под твою дудку, а не наоборот. Деньги – катализатор, а не самоцель. Хотя я снова цитирую этого мудрого автора. Вот книга, – сказал Рори, – ты просто обязан ее напечатать.

– Безусловно. Приступлю к редактуре прямо сейчас.

– На самом деле, – продолжал Рори, – опубликуй как есть. Не меняй ни единого слова. Ни единого. Там все на месте, Эдвин. Заменишь часть – потеряешь целое.

– Не могу ничего обещать. Ты посмотри, какая огромная. Не меньше тысячи страниц.

– Ни единого слова, – повторил Рори. – Ни единого. Да, вот еще, чуть не забыл. «Рейнджерc», а не «Рейдерc», глупая твоя башка. – Он произнес это с той же безмятежностью и отстраненностью. – Прощай, Эдвин. Больше не желаю тебя видеть никогда.

Окно бесшумно закрылось, и длинный гладкий лимузин заскользил в потоке транспорта по Гранд-авеню.

– Будь я проклят, – произнес Эдвин (так оно впоследствии и оказалось).

Эдвин де Вальв проскакал наверх по ступенькам и так быстро крутнул дверь дома 813 по Гранд-авеню, что сбил с ног нескольких замешкавшихся. Пробежал мимо стойки охраны и понесся к лифтам. Тяжеленную рукопись он прижимал к груди, словно младенца или дорогую сердцу мысль.

Все получилось! Он спасен. Последняя сигарета выкурена, завязаны глаза, команда «пли» прозвучала… но Эдвин Великолепный, Гудини каморок, как-то выпутался. «Никакая тюрьма не удержит меня! – хотелось кричать ему. – Я смеюсь судьбе в лицо».

Добравшись до четырнадцатого/тринадцатого этажа, он улыбался так широко, что казалось, вот-вот порвутся лицевые мышцы. Двери лифта разъехались, и он спринтерски рванул по коридору.

– Мистер Мид давно ждет тебя! – крикнула Мэй. – Ты опоздал!

– Я люблю тебя, Мэй! – воскликнул он, пробегая мимо. Из своего кабинета высунулся Найджел и постучал по часам:

– ТВЖ.

– Аббревиатуры твои достали уже, урод висячий, рукопись у меня! – И гордо воздел ее над головой обеими руками – словно обезвреженную бомбу, словно отрубленную голову врага. И проскочил в полированные двери, и оказался в просторном кабинете с прекрасным видом из окна.

– Ты опоздал. – Мистер Мид даже не поднял головы. Он сидел за столом, который широкой полосой красного дерева отделял Его Королевскую Особу от Эдвина. – А я уже собрался уезжать. На писательский семинар в Вакому. Я основной докладчик и на самолет опаздывать не могу. Ну? – Он глянул из-под своих восьмиугольных очков. Эдвин бросил рукопись на стол.

– Вот оно, сэр. Самосовершенствование, как я и обещал. Все, как я говорил.

– Господи Иисусе, она же в фут толщиной. Сколько тут страниц?

– Здесь… – Эдвин поспешно глянул на верхний угол последней страницы. – Тысяча сто шестьдесят пять, сэр.

– Господи помилуй, это не рукопись, это целая книжная серия.

– Безусловно, я буду сокращать. Оставлю только интересные куски.

– Ладно, Эдвин. – Мистер Мид отъехал в кресле назад, заложил руки за голову. – Теперь продай ее мне.

– Простите?

– Продай мне рукопись. Разрекламируй. С чего начинается? Чем захватывает читателя? На чем делается акцент? На кого рассчитана? Содержание? Стиль? Давай выкладывай.

На этом месте Эдвин медленно подошел к окну, открыл его и прыгнул в бездну.

– Сэр, я как раз этим занимаюсь. Я консультировался в отделе маркетинга, чтобы понять, как лучше ее позиционировать среди книг, ipso facto, этого жанра. Так сказать. (Сомневаешься – скажи по-латыни.)

– Ясно. Значит, говорил с отделом маркетинга, – повторил мистер Мид.

– Говорил.

– Нет, не говорил. В отделе маркетинга ничего о книге не знают. Ожидая, когда ты удостоишь меня своим визитом, я не просто гузку просиживал. Я позвонил в отдел маркетинга и поговорил с Сашей. Она ничего не знает. Как и в отделах дистрибуции, рекламы или оформления. Никто, кроме Мэй. Никто во всей редакции ничего не слышал об этой рукописи. Я уже тоже начал сомневаться. Уже думал, хочешь обхитрить старого дядюшку Леона. Да и Найджел говорил, что ты редко появлялся на прошлой неделе.

Ну да, потому что Найджел – ядовитая гноесосная жаба, у которой вместо крови желчь.

– Ну да, потому что Найджел не знает, что я работаю дома, посвящаю все свое время и ресурсы этому потрясающему проекту.

– Время и ресурсы? Тогда скажи, каковы основные темы книги?

– Темы?

– А структура? Больше случаев из жизни или статистики? Она для определенной возрастной группы или для этого жуткого «широкого круга читателей»?