Его иссиня-черные глаза были неподвижны.

Снаружи загрохотал гром, и тут же полил дождь. Засверкали молнии, освещая палатку сверхъестественным светом. После каждой вспышки, несмотря на горящие свечи, в палатке, казалось, наступала темнота.

— Сестрам всего лишь следует помочь мне заклинанием, и я смогу подобраться к Ричарду Ралу вплотную, — произнесла Дженнсен после того, как замолк очередной раскат грома. Она вынула нож из ножен и повертела его в руках, разглядывая вензель «Р» на серебряной рукояти. — И тогда я смогу пронзить этим ножом его злобное сердце. Этот нож — его нож. Себастьян объяснил, насколько важно использовать средства, имеющие отношение к врагу, чтобы нанести ему ответный удар.

— Себастьян сказал мудрое слово. Это наш путь, и при помощи Создателя мы победим. Помолимся, чтобы они оказались там вместе, и мы смогли наконец покончить с этим злом. И тогда развеется туман магии, и человечество наконец сможет жить в мире по замыслу Создателя.

Дженнсен и Себастьян согласно кивнули.

— Если мы возьмем их в Эйдиндриле, — произнес Джегань, заглядывая Дженнсен прямо в глаза, — я обещаю тебе, что ты пронзишь его сердце, и твоя мать сможет почить с миром.

— Спасибо, — прошептала Дженнсен. Джегань не стал спрашивать, как она собирается совершить это. Возможно, убежденность, прозвучавшая в ее голосе, подсказала ему, что у нее в арсенале есть нечто, о чем она не сказала, — нечто, позволяющее ей выполнить это страшное дело.

И это нечто было. О нем не знали ни Джегань, ни Себастьян.

Дженнсен долго размышляла обо всем происходящем, совмещая разные его элементы, — этому была посвящена вся ее жизнь. Просто раньше, до встречи с Себастьяном и смерти матери, пищи для ума было мало. Потом же события понеслись со все увеличивающейся скоростью, и каждое из них добавляло по кусочку к картине, которая складывалась в ее голове. Начали появляться ответы на вопросы, и теперь, при взгляде назад, они казались Дженнсен очень простыми. И она практически была уверена, что наверняка раскроет все тайны.

Очень многое девушка узнала от Алтеи — как оказалось, даже больше, чем хотела открыть ей сама колдунья. Столь сильная колдунья не стала бы все эти годы сидеть в болоте, если бы там на самом деле не жили опасные волшебные твари.

Эти твари держали Алтею как в тюрьме. И никто, даже Фридрих, не мог пробраться через болото окольным путем. Не было ни одного человека, которому удалось пойти через болото и вернуться оттуда. За одним исключением.

Дженнсен прошла туда и обратно без каких-либо затруднений, никто не причинил ей зла. Она не видела ни одного волшебного чудища — змея оказалась обычной змеей. В то время ее удачное путешествие не укладывалось в общую картину. Теперь все срослось…

Были и другие знаки. В Народном Дворце, например, Дженнсен взялась за эйджил Ниды, и оружие не причинило ей никакого вреда. Нида была потрясена до глубины души. Она сказала, что даже у лорда Рала нет иммунитета против эйджила. А у Дженнсен такой иммунитет был.

К тому же ей удалось подавить волю Ниды, и та помогала беглецам, вместо того чтобы остановить странную незнакомку, вокруг которой было столько неясностей и вопросов, требующих безотлагательных ответов. Даже когда на пути встал волшебник Натан, Дженнсен удалось убедить Ниду пойти против обладающего даром Рала. Девушке стало очевидно, что там был не просто отлично разыгранный блеф. Да, в основе всего лежал блеф, но слишком многое на него наслоилось.

И эти события, и последовавшее затем долгое и трудное, наперегонки с преследователями, путешествие к Эйдиндрилу пришли, наконец, к своему завершению, и Дженнсен начала понимать свое уникальное положение и причину, по которой она оказалась среди избранных, тех, кому предназначено убить Ричарда Рала. Дженнсен осознала, что только ей, рожденной для этой цели, удастся исполнить предначертанное, потому что в главной сфере, решающей и все определяющей, она была неуязвима.

А теперь она поняла, что была такой всегда. 

Дженнсен сидела верхом на Расти, и холодный, прерывистый ветер играл ее волосами. Взгляд девушки был обращен к великолепному дворцу Исповедниц, венчающему холм неподалеку. Себастьян успокаивал нервно играющего Пита. Рядом, на огромном сером в яблоках жеребце, нетерпеливо бьющем копытами, возвышался император Джегань, неподалеку от которого отдельной группой стояли четверо офицеров и советников. Взгляд Джеганя, угрожающе-хмурый и неподвижный, не отрывался от дворца. Темные, подобные надвигающемуся шторму тени блуждали по поверхности его глаз.

Поход в Эйдиндрил принял неожиданный характер, и это держало всех в состоянии острого напряжения.

Позади в боевом порядке располагался отряд сестер Света, готовых реагировать на случаи использования магии. Никто из них не был знаком с Дженнсен, но сестры имели о девушке достаточное представление и, оказавшись поблизости, не спускали с нее глаз. Часть из них сопровождала кавалерийские отряды Имперского Ордена, которыми командовал сам Джегань. Подобно серым потокам воды, затопляющим фермы, дороги и холмы, окружая здания и сараи, эти отряды двигались согласно полученным приказам, выходя на ближайшие подступы к Эйдиндрилу.

Великий город распростерся перед ними, тихий и спокойный.

Прошлой ночью Себастьян спал урывками. Дженнсен это прекрасно понимала — накануне такого исключительно важного сражения ей самой было не заснуть. Окончательно она проснулась от мысли, что наконец-то сможет пустить в ход висящий на поясе нож.

За отрядом сестер стоял наготове отряд элитной кавалерии Имперского Ордена, состоящий из сорока тысяч всадников, вооруженных кто пиками и копьями, а кто мечами и топорами. У каждого из них в правую ноздрю было вдето кольцо. Многие были бородаты, многие потряхивали длинными немытыми патлами, в которые были вплетены счастливые амулеты. Были и бритоголовые — так они выражали верность императору Джеганю. Напоминавшая сжатую пружину, эта орда разрушителей была готова ринуться на штурм города.

Большинство окружающих императора людей, кроме Дженнсен и Себастьяна, отличало одно важное свойство: они знали в лицо Мать-Исповедницу. По тем кратким сведениям, которые девушке удалось собрать, выходило, что та руководила налетом на лагерь Ордена и присутствовала при многих сражениях, где большинство людей, включая и сестер, видели ее. Все, кому предстояло идти вместе с императором на Эйдиндрил, должны были знать Мать-Исповедницу в лицо. Джеганю совершенно не хотелось, чтобы она выскользнула из ловушки, смешавшись с толпой или переодевшись простой женщиной.

Дженнсен дрожала не столько от порывов холодного ветра, сколько от жажды битвы, от страсти, пылавшей в глазах солдат. Чтобы остановить дрожь в руках, девушке пришлось крепко схватиться за луку седла.

Дженнсен.

В сотый раз за утро она удостоверилась в том, что нож находится в ножнах. Успокоившись, вернула его на место, с удовлетворением услышав металлический щелчок. Она находилась здесь, потому что была неотделима от ситуации.

Сдавайся. 

Девушка думала об иронии случая: именно тот нож, который лорд Рал вложил в руки человеку, посланному убить ее, находился теперь тут, и именно им она собиралась привести в исполнение приговор.

И, наконец, она была не дичью, но охотником.

Когда Дженнсен чувствовала, что теряет мужество, она заставляла себя думать о маме, Алтее и Фридрихе, о сестре Алтеи Латее и даже о неизвестном Дженнсен сводном брате Дрефане, Рауг’Мосс. Сколько жизней было разрушено и исковеркано Домом Рала, сначала отцом Даркеном Ралом, а теперь братом Ричардом.

Откажись от своей воли, Дженнсен. Откажись от своей плоти.

— Оставь меня в покое, — огрызнулась Дженнсен, раздосадованная тем, что голос вновь и вновь твердит свое именно тогда, когда следует поразмыслить над столькими важными вещами.

Себастьян неодобрительно взглянул на нее:

— Что?