– С вашего разрешения, господин, я бы атаковал немедленно, – прошептал самурай.

– Я против этого, – сказал Ябу, – мы не знаем, наши ли люди на борту… И здесь кругом может быть спрятана тысяча человек. Эти люди, – он указал на серых около португальского корабля, – они поднимут тревогу. Мы не сможем захватить корабль и выйти в море до того, как они блокируют нас. Нам нужно в десять раз больше народу, чем у нас есть сейчас.

– Господин генерал Ишидо скоро узнает обо всем, – сказал самурай, – тогда вся Осака наполнится врагами, которые слетятся на новое поле битвы. У меня сто пятьдесят человек с теми, что на флангах. Этого будет достаточно.

– Не для полной уверенности. Нет, если наши моряки не готовы сесть на весла. Лучше устроить тревогу, чтобы отвлечь серых – и всех тех, кто сидит в засаде. Этих тоже. – Ябу снова указал на людей около фрегата.

– Какую тревогу? – спросил Торанага.

– Поджечь улицу.

– Это невозможно! – запротестовал самурай в ужасе. Поджог был преступлением, наказуемым публичным сжиганием семьи виновного человека, всех ее поколений. Наказание согласно законам было самым жестоким, потому что пожар был самой большой опасностью в любой деревне, поселке или городе империи. Дерево и бумага были их единственными строительными материалами, за исключением черепицы на некоторых крышах. Каждый дом, каждый сарай, каждый навес и каждый дворец представляли собой повышенную пожарную опасность.

– Мы не можем поджечь улицу!

– Что важнее, – спросил Ябу, – разрушение нескольких улиц или смерть нашего хозяина?

– Огонь распространится, Ябу-сан. Мы не можем сжечь всю Осаку. Здесь живет целый миллион народу – и больше.

Мертвенно-бледный, самурай повернулся к Торанаге.

– Господин, я сделаю все, что вы скажете. Вы хотите, чтобы я это сделал?

Торанага только поглядел на Ябу.

Дайме только презрительно ткнул пальцем в сторону города.

– Два года назад он сгорел наполовину, а посмотрите на него сейчас. Пять лет назад был великий пожар. Сколько сотен тысяч пропало тогда? Ну и что? Они же просто лавочники, торгаши, ремесленники и «эта». Это не деревня, заселенная крестьянами.

Торанага долго молчал, определяя направление ветра. Он был слабый и не смог бы раздуть сильного пламени. Может быть. Но пламя легко могло стать наказанием, которое уничтожило бы весь город. За исключением замка. «Ах, если бы оно могло уничтожить только замок, я бы не колебался ни минуты».

Он повернулся на каблуках и подошел к остальным.

– Марико-сан, возьмите шесть самураев и кормчего и идите на галеру. Притворитесь, что вы почти в панике. Скажите серым, что на вас была устроена засада – бандитами или ронинами, вы не уверены, кем именно. Скажите им, где это случилось, что вы были спешно посланы вперед командиром сопровождающих вас серых, чтобы позвать на помощь, что битва все еще продолжается, что вы думаете, что Киритсубо убита или ранена, – пожалуйста, поторопитесь. Если вы их убедите в этом, большинство их уйдет отсюда.

– Я вас поняла, господин.

– Затем, независимо от того, что будут делать серые, поднимайтесь на борт вместе с кормчим. Если наши моряки там и корабль цел и надежен, возвращайтесь к сходням и притворитесь, что падаете в обморок. Это сигнал нам. Сделайте это точно в начале лестницы. – Торанага посмотрел на Блэксорна. – Скажите ему, что вы собираетесь делать, но не упоминайте, что вы собираетесь падать в обморок. – Он отвернулся, чтобы отдать приказы остальным своим людям и специальные секретные инструкции шести самураям.

Когда Торанага кончил, Ябу отвлек его в сторону.

– Зачем посылать чужеземца? Разве не безопаснее оставить его здесь? Безопаснее для вас?

– Безопаснее для него, Ябу-сан, но не для меня. Он полезная приманка.

– Поджигание улицы будет даже безопаснее.

– Да. – Торанага подумал, что лучше иметь Ябу на своей стороне, чем на стороне Ишидо. Я рад, что не заставил его вчера прыгать с башни.

– Господин?

– Да, Марико-сан?

– Извините, но Анджин-сан спрашивает, что делать, если корабль занят врагами?

– Скажите ему, что необязательно ему идти с вами, если он недостаточно силен.

Блэксорн едва сдержался, когда она передала ему, что сказал Торанага.

– Скажите господину Торанаге, что его план нехорош для вас, что вам следует остаться здесь. Если все будет хорошо, я дам сигнал.

– Я не могу сделать этого, Анджин-сан, это не то, что приказал наш хозяин, – твердо сказала Марико. – Любой план, который он придумывает, отличается большой мудростью.

Блэксорн понял, что спорить не о чем. «Боже, покарай их за это кровожадное, ослиное высокомерие, – подумал он. – Но, ей-богу, каково мужество! И у него, и у этой женщины».

Он следил за ней, стоящей у засады с боевым мечом такой длины, что он был почти вровень с ней, готовой сражаться насмерть за Торанагу. Он увидел, как она умело пользуется мечом, и хотя нападавшего убил Бунтаро, она облегчила ему задачу, заставив того отступить. На ее кимоно еще была кровь, оно было разорвано в нескольких местах, грязь была и на лице.

– Где вы так научились пользоваться мечом? – спросил он, пока они бежали к доку.

– Вам следует знать, что все женщины-самураи очень рано учатся владеть ножом, чтобы защищать свою честь и честь их господ, – сказала она сухо и показала ему, как она прячет свой стилет, готовый к немедленному действию, – но некоторые из нас, немногие, учатся владеть еще мечом и пикой, Анджин-сан. Некоторые отцы считают, что их дочери, так же как и сыновья, должны быть готовы к битве за своих хозяев. Конечно, некоторые женщины более воинственны, чем другие, и рады, когда идут на битву вместе со своими мужьями и отцами. Мои отец и мать решили, что я должна уметь владеть мечом и пикой.

– Если бы не подвернулся тот капитан серых, первая стрела попала бы прямо в вас, – сказал он.

– В вас, Анджин-сан, – уверенно поправила она его, – но вы спасли меня, оттащив в безопасное место.

Теперь, глядя на нее, он знал, что ему не хочется, чтобы с ней что-нибудь случилось.

– Давайте я пойду с самураями, Марико-сан, а вы оставайтесь здесь. Пожалуйста.

– Это невозможно, Анджин-сан.

– Тогда мне нужен нож. Лучше дайте мне два. Она передала это требование Торанаге, который согласился. Блэксорн засунул один под пояс, внутрь кимоно. Другой он привязал, вниз рукояткой, к руке под рукавом, использовав для этого полоску шелка, оторванного от обшлага кимоно.

– Мой хозяин спрашивает, все ли англичане носят ножи тайком в рукавах, как вы?

– Нет. Но большинство моряков делают именно так.

– Это необычно – не как у португальцев, – сказала она.

– Лучшее место для запасного ножа – в сапоге. Тогда вы можете нанести хороший удар очень быстро. Если это необходимо.

Она перевела его слова, и Блэксорн заметил, как Торанага и Ябу внимательно поглядели на него, и понял, что им не понравилось то, что он вооружается. «Хорошо бы, – подумал он, – мне удалось остаться вооруженным».

Он опять стал думать о Торанаге. После того, как нападение из засады было отбито и серые перебиты, Торанага через Марико перед всеми коричневыми поблагодарил его за «верность». И больше ничего, ни обещаний, ни соглашений, ни наград. Но Блэксорн знал, что это придет позднее. Старый монах сказал ему, что верность была единственной вещью, за которую они награждали. «Верность и обязанность, сеньор, – говорил он. – Это их культ, это бусидо. Там, где мы отдаем наши жизни за Бога и его сына Иисуса и Марию, Матерь Божью, эти животные жертвуют собой за жизнь своих хозяев и умирают как собаки. Помните, сеньор, ради спасения своей души они животные».

«Они не животные, – подумал Блэксорн. – И многое из того, что ты сказал, отец, неправда и преувеличение фанатика».

Он сказал Марико:

– Мне нужно знать сигнал – если корабль свободен или если нет.

Она опять перевела Торанаге, на этот раз все было спокойно.

– Господин Торанага говорит, что один из наших солдат сделает это.