– Простите, я не понял.

– Отдыхаете? Как вам показалось вчера? Атака? Учебный бой?

– Ах, понятно. Да, я думаю, все прошло хорошо.

– А свидетельство?

– Простите?

– Выступление свидетелем? Ронин Небару Дзозен и его люди? Уже забыли? – Оми изобразил удар штыком и засмеялся. – Вы были свидетелем их смерти. Смерти! Вы понимаете?

– Ах, да. Честно говоря, Оми-сан, я не люблю убийства.

– Карма, Анджин-сан.

– Да, карма. Сегодня будут учения?

– Да. Но Ябу-сама хочет поговорить с вами. Позже. Понимаете, Аджин-сан? Только поговорить, – терпеливо повторил Оми.

– Только поговорить. Понял.

– Вы начинаете очень хорошо говорить на нашем языке.

– Спасибо. Трудно. Мало времени.

– Да. Но вы умный человек и очень стараетесь. Это важно. У вас будет время, Анджин-сан, не беспокойтесь, я вам помогу, – Оми видел, что многое из того, что он говорит, не доходит до Блэксорна, но не обращал на это внимания, так как Блэксорн все равно улавливал суть, – я хочу быть вашим другом, – потом повторил это более отчетливо, – вы понимаете?

– Друг? Я понимаю «друг».

Оми показал на себя, потом на Блэксорна:

– Я хочу быть вашим другом.

– Спасибо. Очень польщен.

Оми снова улыбнулся, поклонился как равный равному и ушел.

– Дружить с ним? – пробормотал Блэксорн, – он забыл? Я не забыл.

– Ах, Анджин-сан, – сказала Фудзико, подбегая к нему, – вам не хочется поесть? За вами скоро пришлет Ябу-сама.

– Да, спасибо. Много разрушать? – спросил он, указывая на дом.

– Извините меня, но вам следует говорить: «Много разрушений?»

– Много разрушений?

– Фактически ничего не пострадало, Анджин-сан.

– Хорошо. Много пострадать?

– Извините меня, но нужно сказать: «Много раненых?»

– Спасибо. Раненых много?

– Нет, Анджин-сан. Никто не ранен.

Внезапно Блэксорн устал от постоянных поправок.

– Я голод. Давайте есть!

– Да, сейчас. Но извините, вам следует сказать: «Я голоден». – Она дождалась, пока он не сказал правильно, и убежала.

Он сел на веранде и стал следить за Ёки-я, старым садовником, собиравшим обломки и опавшие листья. Он видел женщин и детей, приводящих в порядок деревню, и лодки, выходящие в море из гавани. Остальные жители деревни потянулись на поля, хотя ветер и мешал им. «Хотел бы я знать, какие налоги они платят, – спросил он себя, – мне бы не хотелось быть здешним крестьянином. Да и не только здесь – нигде».

На рассвете он был поражен кажущимся опустошением деревни. – Такой шторм вряд ли повредил бы дом в Англии, – сказал он Марико. – Конечно, это был сильный шторм, но не самый мощный. Почему бы вам не строить дома из камня или кирпича?

– Из-за землетрясений, Анджин-сан. Любое каменное здание, конечно, было бы расколото и обрушилось бы, возможно, убив или ранив его обитателей. При нашем типе построек повреждений мало. Вы посмотрите, как быстро все будет восстановлено.

– Да, но они пожароопасны. И что случится, когда начнутся большие ветры? Тайфуны?

– Тогда будет очень плохо.

Она рассказала о тайфунах и сезонах тайфунов – с июня до сентября, иногда они начинаются раньше, иногда позже. И о других природных катастрофах.

Несколько дней назад произошло небольшое землетрясение. С жаровни упал котелок и перевернулся, но угли были сразу потушены. Один дом в деревне был охвачен огнем, но, к счастью, огонь не успел распространиться. Блэксорн никогда не видел такой ожесточенной схватки с огнем. В деревне мало кто обратил на этот случай внимание. Они только посмеялись и продолжали заниматься своими делами.

– Почему люди смеялись?

– Мы считаем, что стыдно и невежливо показывать сильные чувства, особенно страх, так что мы прячем их в смехе или улыбке, хотя мы не должны показывать и этого.

«Некоторые из вас показывают», – подумал Блэксорн.

Показал это Небару Дзозен. Он умирал недостойно, плача от страха, прося его помиловать. Убивали его медленно и жестоко. Ему разрешили бежать, потом аккуратно проткнули штыком среди общего смеха, снова заставили бежать и подрезали поджилки. После этого ему позволили уползти, потом медленно вспороли живот, пока он кричал, а кровь и слизь вытекали из него, и так оставили умирать.

После него Нага обратил внимание на остальных самураев. Трое людей Дзозена тут же встали на колени, обнажили свои животы, поставили перед собой короткие мечи, чтобы совершить сеппуку. Трое их товарищей встали сзади них как помощники, обнажив длинные мечи, они взяли их обеими руками. Нага и его люди их больше не трогали. Как только самураи, стоящие на коленях легли на свои мечи, они вытянули шеи, и три меча, опустившись, одним ударом отрубили им головы. В упавших головах клацнули зубы, и все стихло. Тут же налетели мухи.

После этого на колени встали еще два самурая, последний из оставшихся стоял наготове как помощник. Первый из вставших на колени был обезглавлен тем же способом, что и его товарищи, как только опустился на нож. Другой сказал: – Нет. Я, Хирасаки Кенко, знаю как умирать – как следует умирать самураю.

Кенко был гибкий молодой человек, надушенный и миловидный, бледнолицый, волосы его были хорошо смазаны маслом и плотно заплетены в косичку. Он почтительно взялся за свой меч и частично обмотал лезвие поясом, чтобы удобней было держаться за него рукой.

– Я осуждаю смерть Небару Дзозен-сана и этих его людей, – твердо сказал он, кланяясь Наге. Он кинул последний взгляд на небо и в последний раз ободряюще улыбнулся своему помощнику: «Сайонара, Тадео». После этого он глубоко погрузил свой нож с левой стороны себе в желудок. Он обеими руками сделал полный разрез поперек, вынул его и глубоко погрузил его снова, как раз над пахом и резко рванул вверх в полном молчании. Его вспоротые внутренности вывалились на колени, и, когда его ужасно искаженное агонией лицо ткнулось вперед, помощник опустил вниз свой меч, блеснувший широкой дугой.

Нага сам поднял за косичку голову этого самурая, отер ее от грязи и закрыл глаза. Потом он приказал своим людям проследить, чтобы голова была вымыта, упакована и отправлена Ишидо со всеми почестями, с полным отчетом о мужестве Хирасаки Кенко.

Последний самурай опустился на колени. Не было никого, кто бы помог ему совершить сеппуку. Он тоже был молод. Его пальцы дрожали, его охватил страх. Дважды он выполнял свои обязанности по отношению к своим товарищам, дважды рубил головы с большим искусством, спасая их от пытки болью и позора страха. И только что он ждал смерти своего любимого друга, который умер, как полагается самураю, принеся себя в жертву в гордой тишине, потом он опять рубил чисто, с совершенным искусством. Он никогда не убивал до этого случая.

Он направил глаза на меч, обнажил живот и молил богов послать ему мужество его любовника. Навернулись слезы, но усилием воли он стянул лицо в замершую улыбающуюся маску, развязал свой пояс и обмотал им часть лезвия. Поскольку юноша честно выполнял свой долг, Нага сделал знак своему заместителю.

Самурай вышел вперед и поклонился, представившись по всем правилам: – Осараги Нампо, капитан девятого легиона господина Торанаги. Почту за честь быть вашим помощником.

– Икимо Тадео, первый офицер, вассал господина Ишидо, – ответил юноша, – Спасибо. Я почту за честь принять вашу помощь.

Смерть его была быстрая, безболезненная и почетная.

Головы были подобраны. Потом вновь вернулся к жизни Дзозен. Его руки судорожно пытались заправить кишки обратно в живот.

Его оставили собакам, которые пришли из деревни.

В час лошади, в одиннадцать часов утра, десять дней спустя после смерти Дзозена и всех его людей, группа из трех галер огибала мыс у Анджиро. Они были набиты войсками. Торанага сошел на берег. Рядом с ним был Бунтаро.

– Сначала я бы хотел посмотреть на учебную атаку, Ябу-сан, первых пятисот обучаемых, – сказал Торанага. – Не откладывая, сейчас же.