Но Блэксорн не видел ее целых восемь дней.

– Я пригласил тебя поохотиться, Нага-сан, а не повторять свои доводы, которые я уже слышал, – сказал Торанага.

– Я прошу вас, отец, в последний раз: прекратить эту подготовку, запретить употребление ружей, убить чужеземца, объявить эксперимент неудавшимся и покончить с этим мерзким делом.

– Нет в последний раз. – Сокол с надетым на голову колпачком, сидящий на рукавице Торанаги, беспокойно задвигался при звуках непривычно угрожающего голоса своего хозяина и встревоженно вскрикнул. Они были в кустах, загонщики и охрана находились за пределами слышимости, день был жаркий, влажный и облачный.

Нага вскинул голову:

– Очень хорошо. Но все же мой долг напомнить вам, что вы здесь в опасности, и попросить снова, со всей подобающей вежливостью, сейчас уже в последний раз, чтобы вы сегодня же уехали из Анджиро.

– Нет. Также в последний раз.

– Тогда возьмите мою голову.

– Я уже имею твою голову!

– Тогда возьмите ее сегодня, сейчас, или позвольте мне покончить с жизнью, так как вы не следуете добрым советам.

– Научись терпению, щенок!

– Как я могу быть терпеливым, когда я вижу, как вы губите себя? Мой долг указать вам на это. Вы здесь охотитесь и теряете время, тогда как ваши враги ополчились на вас всем миром. Завтра встретятся регенты. Четыре пятых всех важных дайме Японии либо уже в Осаке, либо на пути туда. Вы единственный важный дайме, который отказался приехать. Теперь вас обвинят в измене. Тогда ничто не спасет вас. По крайней мере вам надо быть дома в Эдо, окруженным своими войсками. Здесь мы не сможем защитить вас. У нас едва ли тысяча человек, а разве Ябу не мобилизовал всю Идзу? У него более восьми тысяч человек в пределах двадцати ри отсюда, еще шесть тысяч закрывают границы. Вы знаете, наши шпионы говорят, что он держит суда, стоящие к северу отсюда, чтобы потопить вас, если вы попытаетесь спастись на галере! Вы опять его пленник, разве вы не видите этого? Один почтовый голубь от Ишидо, и Ябу может погубить вас, когда ему захочется. Разве вы не понимаете, что он готовит измену?

– Я уверен, что он думает об этом. Я бы думал, если бы я был на его месте, а ты?

– Нет, я бы не думал.

– Тогда бы ты вскорости и погиб, что было бы абсолютно заслуженно, но вместе с тобой и вся твоя семья, весь твой род и все твои вассалы, что было бы совсем непростительно. Ты глупец, поразительный глупец! Ты не используешь свой мозг, ты не слушаешь, ты не анализируешь, ты не сдерживаешь свой язык и характер! Ты позволяешь другим манипулировать тобой так по-детски и считаешь, что все может быть решено твоим мечом. Единственная причина, почему я не снес твою глупую голову или не позволил тебе покончить твою бесполезную жизнь – это то, что ты молод, потому что я думаю, что у тебя большие способности, твои ошибки не предумышленны, в них нет обмана и твоя преданность бесспорна. Но если ты не научишься быстро терпению и самодисциплине, я отберу у тебя звание самурая и прикажу тебе и твоим потомкам перейти в класс крестьян! – правый кулак Торанаги стукнул по седлу, и сокол резко и нервно закричал. – Ты понимаешь?

Нага был в шоке. За всю свою жизнь Нага никогда не видел и даже не слышал, чтобы его отец кричал с такой злобой или вообще вышел из себя. Много раз ему доставалось за его язык, но всегда заслуженно. Нага знал, что он наделал много ошибок, но его отец всегда так поворачивал дело, что его действия не казались такими глупыми, как сначала. Например, когда Торанага показал ему, как он попал в ловушку Оми (или Ябу) в истории с Дзозеном, его пришлось силой удерживать от попытки сразу же убить их обоих. Но Торанага приказал своим личным телохранителям лить на Нагу холодную воду до тех пор, пока он не стал соображать, и спокойно объяснил ему, что он, Нага, очень помог своему отцу, устранив этого опасного Дзозена. – Но было бы гораздо лучше, если бы ты знал, что тобою манипулируют. Будь терпелив, мой сын, все приходит с терпением, – советовал Торанага. – Скоро ты будешь манипулировать ими. Что ты сделал, все было очень хорошо. Но ты должен научиться понимать, что в голове у людей, если ты собираешься использовать их для себя – или для своего господина. Мне нужны вожди. Фанатиков у меня достаточно.

Его отец всегда был рассудителен и все прощал, но сегодня… Нага спрыгнул с коня и униженно стал на колени: – Пожалуйста, простите меня, отец. Я не хотел вас рассердить… все это лишь потому, что я ужасно беспокоюсь о вашей безопасности. Пожалуйста, простите меня за то, что я нарушил гармонию…

– Придержи язык! – проревел Торанага, испугав свою лошадь.

Торанага безумным усилием сжал колени и натянул поводья правой рукой, лошадь рванулась вперед. Потеряв равновесие, его сокол начал злиться: спрыгивать с кулака, дико махать крыльями, издавать свой душераздирающий крик – хек-ек-ек-екек-ек, недовольный непривычной суетой вокруг. – Ну, моя красавица, ну, – отчаянно пытался успокоить соколиху Торанага, стараясь в то же время усмирить лошадь. Нага в это время прыгнул к ее морде. Он схватился за уздечку и не дал лошади понести. Сокол яростно закричал. Потом с большой неохотой он устроился опять на перчатке Торанаги, удерживаемый его опытной рукой за кожаные ремешки на ногах. Но крылья сокола все еще нервно дрожали, колокольчики на ногах резко и звонко бренчали.

– Хек-ек-ек-ек-ееееееккк! – пронзительно раздалось в последний раз.

– Ну, ну, моя красавица. Все хорошо, – успокаивающе сказал Торанага, его лицо все еще было покрыто красными пятнами от злости, он повернулся к Наге, пытаясь не дать злобе прорваться, чтобы не пугать сокола. – Если ты испортишь ей сегодня работу, я…

В этот момент донесся предупреждающий крик одного из загонщиков. Торанага тут же сдернул колпачок с головы сокола, дал ему время осмотреться, потом выпустил его.

Это был длиннокрылый сокол-сапсан – самка по имени Тетсу-ко – Госпожа Сталь – она со свистом взмыла в небо, кружась, достигла своей обзорной высоты в шестьсот метров, подождала, пока не взлетит вспугнутая дичь, и сразу успокоилась. Потом, повернув на нисходящий поток, она увидела пущенных собак и выводок фазанов, рассеявшихся с диким хлопаньем крыльев. Сокол наметил себе добычу, накренился и стремительно полетел вниз, – сложив крылья и неотвратимо пикируя на добычу, – с уже готовыми для хватки когтями.

Сокол несся вниз, но старый фазан, вдвое больше его по размерам, метнулся в сторону и в панике бросился стрелой в рощицу в двухстах шагах от него. Сокол выправился, распахнул крылья и очертя голову бросился за своей жертвой. Он набрал высоту и, оказавшись выше петуха, снова устремился вниз, бешено кхакая, и снова промахнулся. Торанага возбужденно подбадривал сокола криком, предупреждая об опасности впереди и совсем забыв про Нагу.

Бешено хлопая крыльями, петух стремился под защиту деревьев. Сокол, снова вихрем взмыв вверх, бросился камнем вниз. Но было слишком поздно. Хитрый фазан исчез. Пренебрегая собственной безопасностью, сокол с треском продирался сквозь листву и ветки, яростно преследуя свою жертву, потом выскочил из чащи на открытое место и, пронзительно крича от ярости, устремился вверх над деревьями.

В этот момент стая куропаток взлетела и устремилась вдаль, держась низко над землей, ища спасения, искусно следуя вдоль контуров поверхности земли. Тетсу-ко наметила одну, сложила крылья и камнем упала на нее. На этот раз она не промахнулась. Один бешеный удар заднего когтя летящего сокола сломал шею куропатке. Она рухнула на землю в разлетающемся облаке перьев. Но вместо того чтобы продолжать преследование на земле или подхватить и приземлиться с добычей, птица с криком взлетела в воздух, поднимаясь все выше и выше.

Встревоженный Торанага вытащил приманку, маленькую дохлую птицу, привязанную на тонкой веревочке, и покрутил ею вокруг головы. Но Тетсу-ко не потянуло назад. Теперь она была маленьким пятнышком в небе, Торанага был уверен, что потерял ее, что она решила покинуть хозяина, вернуться в дикую жизнь, убивать по собственному желанию, а не по его прихоти, есть, когда захочет, а не когда он решит, и лететь, куда занесут ветры или фантазия, навеки стать свободной.