– Не обижайся, сынок, но ты витаешь в облаках. Он никогда не передумает.

– Да, отец. Но я совершенно не понимаю его…

– Мы все поедем с ним? Тем же составом? – осведомился Ябу немного погодя.

Исуми, старый советник, внес полную ясность:

– Да. Мы поедем как сопровождающие. И две тысячи человек с полным парадным снаряжением и обмундированием. Чтобы добраться туда, нам потребуется тридцать дней. Выезд через шесть дней.

– Времени немного. Не так ли, Ябу-сама? – спросил генерал Кьесио.

Ябу не ответил. В этом не было необходимости – генерал и не ждал ответа. Все примолкли и погрузились в размышления. Открылась боковая дверь, вошел Торанага, сопровождаемый Судару. Все принужденно поклонились, Торанага поклонился в ответ и сел лицом к присутствующим. Судару, как предполагаемый наследник, сел немного впереди него, также лицом к остальным. Нага вошел через главную дверь и закрыл ее.

Мечи были только у Торанаги.

– Мне сообщили, что кое-кто из вас говорит об измене, думает об измене и замышляет измену, – холодно сказал он.

Никто не ответил и не двинулся с места. Медленно, неумолимо Торанага переводил взгляд с одного на другого. Все сидели без движения. Потом генерал Кьесио заговорил:

– Могу ли я почтительно спросить у вас, господин, что имеется в виду под изменой?

– Любые сомнения в приказе, решении, позиции любого сюзерена в любое время являются изменой, – бросил ему Торанага.

Спина генерала напряглась:

– Тогда я виновен в измене.

– Тогда выйдите и совершите сеппуку – сразу же.

– Я это сделаю, господин, – гордо отвечал старый солдат, – но сначала я публично напоминаю о своем праве произнести речь перед вашими преданными вассалами, офицерами и…

– Вы лишаетесь всех прав!

– Очень хорошо. Тогда я, как хатамото, заявляю о своей воле умирающего – за мной двадцать восемь лет безупречной службы!

– Говорите, но покороче.

– Я скажу, господин. – В голосе генерала Кьесио звучал холод. – Прошу разрешения заявить следующее. Первое: поездка в Осаку на поклон к этому крестьянину Ишидо – измена вашей чести, чести вашего клана, чести ваших преданных вассалов, вашей традиции и вообще Бусидо. Второе: я обвиняю вас в этой измене и утверждаю, что вы в связи с этим лишаетесь права быть нашим сюзереном. Третье: я заявляю, что вы должны немедленно отречься в пользу господина Судару и достойно уйти из этой жизни – или побрить голову и удалиться в монастырь, это как вам будет угодно. – Генерал чопорно поклонился и снова сел на землю.

Все ждали почти не дыша, поняв, что невероятное вдруг стало реальностью. Торанага резко бросил:

– Так чего вы ждете?

Генерал Кьесио внимательно посмотрел на него.

– Ничего, господин. Прошу извинить меня. Его сын собрался было встать.

– Нет! Я приказываю вам оставаться здесь! – отчеканил генерал. Он последний раз поклонился Торанаге, встал и с большим достоинством покинул зал. Многие нервно задвигались, но всеобщее волнение и шум снова были перекрыты хриплым голосом Торанаги:

– Есть кто-нибудь еще, кто считает, что есть измена? Кто осмеливается нарушить Бусидо? Кто решается обвинять сюзерена в измене?

– Прошу простить меня, господин. – Исуми, старый советник, произнес это совершенно спокойно. – Но я вынужден сказать, что, если вы собираетесь в Осаку, – это измена вашим предкам.

– В тот день, когда я поеду в Осаку, вы покинете эту землю.

Седой человек вежливо поклонился:

– Да, господин.

Торанага безжалостно оглядел всех присутствующих. Кое-кто неловко заерзал под его взглядом и поднял на него глаза. Самурай, который много лет назад утратил желание воевать, обрил голову, пошел в монахи-буддисты и теперь был членом гражданской администрации Торанаги, безмолвствовал, во власти страха, который он отчаянно пытался скрыть.

– Чего вы боитесь, Нумата-сан?

– Ничего, господин. – Тот опустил глаза.

– Хорошо. Тогда пойдите и совершите сеппуку: вы – лжец, и ваш страх отравляет здесь воздух.

Нумата всхлипнул и спотыкаясь побрел к дверям. Ужас охватил присутствующих. Торанага смотрел и ждал. Воздух стал плотным, слабое потрескивание факелов в наступившей тишине казалось неестественно резким. Судару повернулся к отцу и поклонился – он знал, что это его долг, что на нем лежит ответственность.

– Пожалуйста, господин, можно мне почтительно сделать заявление?

– Какое заявление?

– Господин, я считаю, что нет… что здесь больше нет изменников и что больше не будет из…

– Я не разделяю вашего мнения.

– Пожалуйста, простите меня, господин, вы знаете, я повинуюсь вам. Мы все повинуемся вам. Мы стремимся только к лучшему.

– Лучшее – это мое решение. Что я решу, то и есть самое лучшее.

Судару беспомощно поклонился в знак согласия и умолк. Торанага, казалось, забыл о нем, его речь, как и его взгляд, была непреклонна:

– Вы больше не будете моим наследником.

Судару побледнел. Торанага ослабил напряжение, повисшее над залом, словами:

– Я здесь сюзерен, – Он выждал минуту, затем в полной тишине встал и с надменным видом покинул место собрания, – дверь за ним закрылась. Все беспомощно пытались нащупать рукоятку меча… но никто не покинул своего места.

– Сегодня… сегодня утром я слышал от нашего главнокомандующего, – заговорил наконец Судару, – что господин Хиро-Мацу будет здесь через несколько дней. Я хочу… я буду говорить с ним. Молчите, терпите, будьте лояльны к нашему сюзерену. А сейчас давайте пойдем и отдадим последние почести генералу Серата Кьесио…

Торанага поднимался по лестнице… Одиночество поглотило его… На самом верху он остановился и на мгновение облокотился о стену, тяжело дыша. Боль охватила его грудь, он пытался растереть ее, чтобы хоть немножко ослабить.

– Это только нехватка физических упражнений, – пробормотал он, – только слабость, вот и все.

Отдохнув, он тронулся дальше.

Он ясно и безжалостно сознавал: опасность велика. Измена и страх заразительны, и то и другое следует выжигать без всякой жалости в тот самый момент, когда они появляются. И все равно ты не можешь быть уверен, что они искоренены. Да, борьба, в которую он ввязался, не детская игра. Слабый – пища для сильного, сильный – добыча для очень сильного. Если бы Судару публично заявил, что берет на себя всю власть, он, Торанага, был бы бессилен что-либо сделать. Пока не ответит Затаки, ему остается только ждать.

Он закрыл и запер дверь и подошел к окну: внизу его генералы и советники расходились по домам. Город за стенами крепости лежал почти в полной темноте, луна едва проглядывала сквозь облака и туман, ночь была спокойная, почти без звуков. Ему казалось, что с небес на него опускается его судьба.

Блэксорн в одиночестве сидел под утренним солнцем – здесь, в углу сада перед своим домиком, он отдыхал после обеда со словарем в руках. Был прекрасный, безоблачный день – первый за много недель, – и пятый день с тех пор, как он последний раз видел Торанагу. Все это время он провел в стенах замка, не имея возможности увидеть Марико или навестить свой корабль или команду, посмотреть город, поохотиться, проехаться на лошади. Раз в день он плавал в одном из крепостных рвов с другими самураями и проводил время, обучая их плаванию и нырянию.

Но ожидание от этого не становилось легче.

– Простите, Анджин-сан, но сейчас у всех то же самое, – успокоила его Марико вчера, когда он случайно встретил ее в замке. – Даже господин Хиро-Мацу должен ждать – он приехал и все еще не может увидеться с господином Торанагой. Никто не может его увидеть.

– Но это важно, Марико-сан. Я думал, он понимает, что важен каждый день. А ему нельзя послать письмо?

– О да, Анджин-сан, это просто. Вы только напишите. Если вы скажете мне, что вы хотите передать, я напишу для вас. Все должны писать ему, если хотят получить аудиенцию, – так он теперь требует. Пожалуйста, потерпите – это все, что остается.