– Это скорее напоминает школьные каникулы, – сказала она счастливо.

Первый раз Блэксорн видел ее обнаженной в тот день, когда они купались, и был сильно поражен. Теперь ее нагота сама по себе не трогала его в физическом смысле. Живя рядом в японском доме, где стены были из бумаги, а комнаты имели многоцелевое назначение, он видел ее раздетой и полураздетой уже много раз. Он даже видел однажды, как она присела помочиться.

– Это ведь нормально, Анджин-сан? Тела естественны, различия между мужчинами и женщинами естественны, да?

– Да, только мы, э-э, просто мы воспитаны по-другому.

– Но теперь вы здесь, и наши обычаи – это и ваши обычаи.

Нормальным было мочиться или испражняться на открытом месте, если не было уборных или других отхожих мест, просто приподнимая или расстегивая кимоно, сидя на корточках или стоя, все при этом вежливо ждали, не вглядываясь, иногда загораживаясь для уединения. Почему нужно было уединяться? И тут же крестьяне собирали испражнения и смешивали с водой для удобрения своих посадок. Человеческие испражнения и моча были единственными существенными источниками удобрений в империи. Лошадей и волов было очень немного, а других животных-источников удобрений не было. Поэтому каждая частица человеческих экскрементов собиралась и продавалась по всей стране.

И после того как вы видели высокорожденных и простолюдинов, расстегивающих или задирающих одежду, стоящих или сидящих на корточках, вам немногому оставалось удивляться.

– Хорошо, – сказала она, очень удовлетворенная, – скоро вы полюбите сырую рыбу и свежие водоросли, и тогда вы действительно станете хатамото.

Служанка облила ее водой. После этого, уже чистая, Марико вошла в ванну и легла напротив него с длинным вздохом наслаждения. Маленькое распятие качалось у нее между грудей.

– Как вам это удается? – спросил он.

– Что?

– Так быстро забираться в ванну. Вода слишком горячая.

– Не знаю, Анджин-сан, но я попросила подкинуть дров и подогреть воду. Для вас Фудзико всегда проверяет воду – мы называем ее прохладной.

– Если это прохладная, то я голландский дядюшка!

– Что?

– Ничего.

От горячей воды их клонило в сон, и они лежали, развалясь, в ленивых позах, не произнося ни слова.

Потом она спросила: – Чем бы вы хотели заняться сегодня вечером, Анджин-сан?

– Если бы мы были в Лондоне… – Блэксорн остановился. «Мне бы не следовало думать о них, – сказал он себе, – или о Лондоне. Это все кончилось. Этого не существует. Существует только то, что здесь».

– Если? – Она посмотрела на него, сразу заметив, как он изменился.

– Мы бы пошли в театр и посмотрели пьесу, – сказал он, справившись с собой, – у вас здесь бывают представления?

– О, да, Анджин-сан. У нас очень любят всякие представления. Тайко любил ставить их для увеселения своих гостей, даже господину Торанаге они нравились. И конечно, есть много гастрольных групп для простых людей. Но наши представления не совсем то, что ваши, я так считаю. Здесь наши актеры и актрисы носят маски. Мы называем эти представления «Но». Там много музыки, много танцев, они в основном очень печальные, очень трагические, есть исторические пьесы. Иногда комедии. Мы бы посмотрели с вами комедию или, может быть, религиозную пьесу?

– Нет, мы бы пошли в театр «Глоб» и посмотрели что-нибудь, написанное человеком по фамилии Шекспир. Он мне нравится больше, чем Бен Джонсон или Марло. Может быть, мы бы посмотрели «Укрощение строптивой» или «Сон в летнюю ночь», «Ромео и Джульетту». Я водил свою жену на «Ромео и Джульетту», и ей очень понравилось. Блэксорн рассказал ей сюжеты этих пьес.

Марико нашла их очень непонятными: – По нашим понятиям, очень неразумно для девушки не слушаться родителей. Но так печально. Плохо и для девушки, и для юноши. Ей было только тринадцать? Ваши дамы так рано выходят замуж?

– Нет. Обычно в пятнадцать или шестнадцать лет. Моей жене было семнадцать, когда мы поженились. А сколько было вам?

– Ровно пятнадцать, Анджин-сан, – тень прошла по ее лицу при этих словах. – А после театра куда бы мы пошли?

– Я бы повел вас поесть. Мы бы пошли в «Стоне шоп хаус» на Феттер-лейн или «Чешир чиз» на Флит-стрит. Это все гостиницы, где подают особые кушанья.

– А что бы мы ели?

– Я бы не хотел вспоминать, – сказал он с ленивой улыбкой, возвращаясь к настоящему, – я не помню. Мы находимся здесь, и я радуюсь сырой рыбе, и карма есть карма, – он глубже опустился в воду. – Великое слово карма. И хорошая идея. Вы очень помогли мне, Марико-сан.

– Я рада немного помочь вам, – Марико расслабилась в тепле, – Фудзико сегодня вечером достала для вас специальную пищу.

– Да?

– Она купила – я думаю, у вас это называется фазан. Это большая птица. Один из сокольничих поймал для нее.

– Фазан? Вы действительно имеете его в виду? Хонто?

– Хонто, – ответила она, – Фудзико просила их поймать его. И просила меня рассказать вам об этом.

– И как он будет приготовлен?

– Один из солдат видел, как их готовят португальцы, и рассказал Фудзико-сан. Она просит вас не огорчаться, если готовка не очень удастся.

– Но как она это сделает – как повара его приготовят? – Он поправился, так как слуги и готовили и убирались.

– Ей сказали, что сначала кто-то должен снять с него перья, потом вынуть кишки, – Марико с трудом сдерживала брезгливость. – Потом птицу либо режут на маленькие кусочки и жарят с маслом, либо варят с солью и специями, – она сморщила нос. – Иногда птицу покрывают глиной и кладут на угли и пекут ее. У нас нет печей, Анджин-сан. Так что его изжарят. Надеюсь, что все получится.

– Уверен, что это будет прекрасно, – сказал он, считая, что получится, конечно, несъедобно.

Она засмеялась: – Вы так плохо притворяетесь иногда, Анджин-сан.

– Вы не понимаете, как важна еда! – он непроизвольно улыбнулся. – Вы правы. Мне не следует так интересоваться едой. Но я не могу сдержать голода.

– Скоро сможете. Вы даже научитесь, как пить зеленый чай из пустой чашки.

– Что?

– Сейчас не место и не время объяснять, Анджин-сан. Для этого вы должны быть бодрым и внимательным. Необходимы спокойный заход солнца или рассвет. Я когда-нибудь покажу это вам. Ах, как хорошо лежать здесь, не правда ли? Ванна прямо дар богов.

Он слышал, как слуги за стеной подбрасывали дрова в печь. Он терпел увеличивающуюся температуру, пока мог, потом выскочил из воды с помощью Суво и лег, задыхаясь, на толстое полотенце. Пальцы старика ощупали спину. Блэксорн чуть не закричал от удовольствия: «Как хорошо!»

– Вы так сильно изменились за последние дни, Анджин-сан.

– Я изменился?

– О, да, с вашего нового рождения, очень сильно. Он пытался вспомнить первую ночь, но мало что ему припомнилось. Каким-то образом ему самому удалось добраться до дому. Фудзико и служанки помогли ему лечь в постель. После крепкого сна без сновидений он проснулся на рассвете и пошел поплавать. Потом, обсохнув на солнышке, он поблагодарил Бога за то, что тот дал ему силы, и за лазейку, которую подсказала ему Марико. Позже, возвращаясь домой, он здоровался с крестьянами, про себя зная, что теперь они свободны от обязанности, наложенной на них Ябу, и что он тоже свободен от этой угрозы.

Потом, когда появилась Марико, он послал за Мурой.

– Марико-сан, пожалуйста, скажите Муре следующее: «У нас есть проблема, у вас и у меня. Мы решим ее вместе. Я хочу поступить в деревенскую школу. Учиться говорить вместе с детьми».

– У них нет школы, Анджин-сан.

– Нет?

– Нет. Мура говорит, что в нескольких ри к западу отсюда есть монастырь и монахи могут вас научить читать и писать, если вы захотите. Но здесь деревня, Анджин-сан. Здешним детям надо научиться ловить рыбу, плавать на лодке по морю, вязать сети, сажать и выращивать рис и овощи. И конечно, родители и дедушка с бабушкой сами учат своих детей, как всегда.

– Так как же мне тогда учиться, когда вы уедете?

– Господин Торанага пришлет книги.