На третий день после выезда из Ёкосе его поразило открытие брата Михаила.

– Вы считаете, что они любовники?

– Что такое Бог, если не любовь? Разве это не слово господа нашего Иисуса? – ответил он. – Я только упомянул, что видел, как они глядят друг на друга, и на это не надоедает смотреть. Об их телах я не знаю, отец, и, честно говоря, не интересуюсь. Но их души касаются друг друга, и я, кажется, из-за этого стал лучше понимать Бога.

– Вы, разумеется, ошибаетесь относительно их. Она никогда не сделает этого! Это против всего ее воспитания, их законов и закона Бога. Она истинная христианка. Она знает, что супружеская неверность – страшный грех.

– Да. Но ее брак был синтоистский, не освящен перед нашим господом Богом, так что какая это супружеская измена?

– Вы также сомневаетесь в Слове? Вы заражены ересью Джозефа?

– Нет, отец, прошу извинить меня, никогда я не сомневался в Слове. Только в том, что сделал человек.

С тех пор он стал следить более внимательно. Конечно, мужчина и женщина очень нравились друг другу. А почему бы и нет? Здесь нет ничего плохого! Постоянно вместе, учась друг у друга, женщине приказано забыть свою религию, мужчина не знает никакой, только налет лютеранской ереси, про которую дель Аква сказал, что она свойственна всем англичанам.. Оба сильные, здоровые люди, однако плохо подходящие друг другу.

На исповеди она не сказала ничего. Он не настаивал. Ее глаза не сказали ему ничего и в то же время выдали все, но ничего конкретного, за что можно было осудить, там не было. Он слышал, как объясняет дель Акве:

«Михаил, должно быть, ошибся, Ваше Святейшество.

– Но она совершила грех супружеской измены? Были какие-нибудь доказательства?

– К счастью, никаких доказательств».

Алвито натянул поводья и, мгновенно обернувшись, увидел, что она стоит на пологом склоне, кормчий разговаривает с Ёсинакой, старая госпожа и ее раскрашенная проститутка лежат в своем паланкине. Он мучительно хотел спросить: «Вы блудили с кормчим, Марико-сан? Еретик обрек вашу душу на вечную муку? Вы, которую мы готовили к монашеской жизни и посту нашей первой местной аббатисы? Вы живете в мерзком грехе, не исповедуясь, оскорбительно пряча свои прегрешения от вашего духовника и тем самым вы тоже осквернились перед Богом?»

Он видел, что она махнула ему рукой, но на этот раз сделал вид, что не заметил, вонзил шпоры в бока лошади и заторопился прочь.

В эту ночь их сон был нарушен.

– Что это, любовь моя?

– Ничего, Марико-сан. Спи.

Но она не уснула, он тоже. Она намного раньше обычного ускользнула обратно в свою комнату, он встал, оделся и сел во дворе, читая словарь при свете свечи до самого рассвета. Когда взошло солнце и потеплело, их ночные страхи исчезли, и они мирно продолжали свое путешествие. Вскоре обоз дотащился до большой проезжей Хоккайдской дороги, восточное Мисимы. Пешеходы стали гораздо многочисленнее. Подавляющее большинство их было, как всегда, пешком с пожитками за спиной. На дороге попадались отдельные вьючные лошади и совсем не было экипажей.

– О, экипажи – это что-то с колесами, да? В Японии ими не пользуются, Анджин-сан. Наши дороги слишком крутые и все время пересекают реки и ручьи. Колеса также портят их, так что экипажи запрещены для всех, кроме императора, и он проезжает несколько церемониальных ри в Киото по специальной дороге. Нам они тоже не нужны. Как мы сможем ехать на этих колесах через все реки и ручьи – их очень много, слишком много, чтобы построить всюду мосты. Отсюда до Киото, может быть, надо пересечь шестьдесят ручьев, Анджин-сан. Сколько мы уже пересекли? Дюжину, да? Нет, мы все ходим пешком или ездим верхом. Конечно, лошадей и особенно паланкины могут иметь только важные люди, дайме и самураи, и даже не все самураи.

– Что? Даже если вы имеете возможность, вы не можете нанять паланкин?

– Нет, если вы не имеете соответствующего ранга, Анджин-сан. Это очень мудрое правило, вы так не думаете? Доктора и очень старые люди могут путешествовать на лошади или в паланкине, или очень больные люди, если они имеют письменное разрешение от своего сюзерена. Паланкинами и лошадьми не разрешено пользоваться крестьянам или простолюдинам, Анджин-сан. Это может приучить их к дурным привычкам, правда? Для них более полезно ходить пешком.

– А также это держит их на своем месте. Да?

– О, да. Но это все делается для мира, порядка и «ва» – гармонии. Только купцы имеют деньги, чтобы их можно было на это тратить, а кто они такие, если не паразиты, которые ничего не создают, ничего не выращивают, ничего не делают, а только кормятся за счет чужого труда? Конечно, они все должны ходить пешком, не так ли? Это очень мудро.

– Я никогда не видел так много движущихся людей, – сказал Блэксорн.

– О, это еще ничего. Подождите, когда мы приблизимся к Эдо. Мы любим путешествовать, Анджин-сан, но редко делаем это в одиночку. Мы любим ездить группами.

Но толпы народа не мешали их продвижению. Шифр Торанаги на их знаменах, личный знак Тода Марико и старательность Акиры Ёсинаки, а также гонцы, которых он отправлял, чтобы оповещать, кто идет, обеспечивали им лучшие комнаты для ночлега в лучших гостиницах, а также беспрепятственный проход. Все другие путники и даже самураи быстро отступали в сторону и низко кланялись, ожидая, пока они пройдут.

– Они все останавливаются и кланяются каждому?

– О, нет, Анджин-сан. Только дайме и важным людям. И большинству самураев – да, это мудрое правило для простолюдинов. Если бы простые люди не уважали самураев и самих себя, как бы соблюдался закон и осуществлялось управление государством? Потом, это же касается всех. Мы останавливаемся и кланяемся и позволяем пройти посланцу императора, разве не так? Все должны быть вежливыми, правда? Дайме более низкого ранга должен спешиться и поклониться более важным дайме. Обычай правит всей нашей жизнью.

– Скажем, а если два дайме одного ранга встретятся?

– Тогда они оба должны будут спешиться и одновременно поклониться и пойти каждый своим путем.

– Скажем, встретятся господин Торанага и генерал Ишидо?

Марико незаметно перешла на латынь:

– Кто они, Анджин-сан? Этих имен не произносите.

– Ты права. Пожалуйста, прости меня.

– Послушай, любимый, давай пообещаем друг другу, что если нам улыбнется Мадонна и мы благополучно уедем из Мисимы, то только в Эдо, у первого моста, только тогда мы покинем наш тайный мир. Давай?

– Какая такая особая опасность в Мисиме?

– Там наш капитан должен представить рапорт господину Хиро-Мацу. Я тоже должна буду увидеться с ним. Он мудрый человек, всегда настороже. Нам будет очень просто выдать себя перед ним.

– Мы должны быть осторожны. Давай просить Бога, чтобы твои страхи были безосновательны.

– О себе я не беспокоюсь, только о тебе.

– А я о тебе.

– Давай сделаем вид, что этот реальный мир – наш единственный мир.

– Вот Мисима, Анджин-сан, – сказала Марико. Вытянутый в длину город с замком, который вмещал почти шестьдесят тысяч человек, был почти скрыт низким утренним туманом. Было видно только несколько крыш и каменный замок. За ним виднелись горы, понижающиеся к морю на западе. Далеко на северо-западе была видна величественная гора Фудзи. На севере и востоке горные хребты возносились почти до неба.

– Что теперь?

– Сейчас Ёсинака найдет самую хорошую гостиницу на расстоянии не более десяти миль, и мы остановимся там на два дня. Это будет самое большое, что могут потребовать мои дела. Дзеко и Кику-сан покинут нас на это время.

– Тогда поехали. Что говорит вам ваш здравый смысл о Мисиме?

– Здесь хорошо и безопасно, – ответил он, – а что будет потом, после Мисимы?

Она нерешительно показала рукой на северо-восток:

– Потом мы поедем этой дорогой. Там перевал, который петляет по горам в сторону Хаконе. Это самая тяжелая часть Хоккайдской дороги. Потом дорога спускается к городу Одавара, который намного больше Мисимы, Анджин-сан. Это уже на побережье. Путь оттуда до Эдо – только вопрос времени.