«Да, я добра», – подумала она про себя, хотя обычно полностью отрицала это. Скоро она уже лежала рядом с ним, потным и вялым. «Ах, Инари, – думала она удивленно, – твой Прозрачный Пест совсем не такой, как у Анджин-сана, но то, что ты потерял в размере, ты, конечно, добираешь своей ошеломляющей энергией!»

– Почему ты смеешься?! – спросил он сонно.

– Потому что ты сделал меня счастливой, – вздохнула она, радуясь, что ей повезло, и она получила образование в этих вопросах. Она весело поболтала, похвалила его и ласкала, пока он не уснул, ее руки и голос, привычные к таким вещам, легко помогли им достичь того, чего они желали. Мысли ее в это время были далеко. Она размышляла о Марико и ее любовнике, обдумывая разные варианты. Насколько можно позволить себе надавить на Марико? И кому она их выдаст, или кем будет ей угрожать, очень осторожно, конечно: Торанагой, Бунтаро или кем-нибудь еще? Христианским священником? Какая в этом выгода? Или господином Кийямой – ведь любой скандал, связывающий великую госпожу Тода с чужеземцем, лишит ее сына шансов на брак с внучкой Кийямы. А эта угроза склонит ее к выполнению моих требований? Или мне ничего не надо делать – это чем-нибудь тоже может быть выгодно?

Жаль Марико. Такая красивая женщина! О, она могла бы стать прекрасной куртизанкой! Жаль и Анджин-сана. О, он так умен – на нем можно было бы поживиться тоже.

Как мне лучше всего использовать их тайну, чтобы получить выгоду до того, как они погибнут?

Будь осторожной, Дзеко, предостерегла она себя, осталось так немного времени, чтобы решить все это, и как поступите с этими новыми секретами – о ружьях и снаряжении, спрятанном крестьянами в Анджиро, например, или о новом мушкетном полку – его численности, командирах, организации и количестве ружей. Или о Торанаге, который той ночью в Ёкосе с таким удовольствием развлекался с Кику, используя классический ритм – по шесть мелких и пять глубоких проникновении в течение ста проникновений с силой тридцатилетнего мужчины, а потом спал как ребенок. Разве так ведет себя человек, которого что-то беспокоит, а?

А как мучился этот девственник-священник с тонзурой, когда голым стал на колени и сначала молился своему любимому христианскому Богу, прося прощения за грех, который он собирался совершить с девушкой, и за другой грех, настоящий, который он совершил в Осаке, – странные тайные известия, которые прошептал ему на «исповеди» прокаженный, а он потом предательски сообщил господину Хариме. Что делать с этим Торанаге? Бесконечные рассказы о том, что шепталось ему на исповеди, затем молитва с плотно закрытыми глазами – перед бедной обезумевшей глупо распростершейся перед ним девушкой.

А как быть с тем, что сказал второй повар Оми служанке, которая шепнула об этом своему любовнику, а тот Акико, что он подслушал, как Оми и его мать планировали убить Касиги Ябу, их сюзерена? Ха! Этот секрет выдать – все равно что пустить кошку среди голубей Ябу! Так, может, эту тайну про Оми и Ябу предложить Затаки или шепнуть Торанаге. А слова Затаки, которые он пробормотал во сне и которые запомнила его девушка и продала мне на следующий день за целый серебряный чодзин – слова, которые означают, что генерал Ишидо и госпожа Ошиба едят вместе, спят вместе, и что Затаки сам слышал, как они мычали, стонали и кричали, как Янь, пронзающий Инь прямо до самого Дальнего Поля! Удивительно, правда, такие высокопоставленные люди!

А такой удивительный факт – в момент Облака и Дождя и несколько раз до этого господин Затаки называл свою девушку «Ошиба». Любопытно, правда?

Сможет ли так необходимый всем Затаки переменить свою песню, если Торанага предложит ему как награду саму Ошибу? Дзеко хихикнула, радуясь всем этим удивительным тайнам, которые так ценны и которые мужчины так легко выдают вместе со своим Соком Радости.

– Он изменился, – пробормотала она уверенно. – О, да, очень.

– Что?

– Ничего, ничего, Инари-чан. Ты хорошо поспал?

– Что?

Она улыбнулась и дала ему снова уснуть. Потом, когда он снова собрался с силами, она стала ласкать его руками и губами, доставляя ему наслаждение. И себе тоже.

– А где сейчас англичанин, отец?

– Я точно не знаю, Родригес. Он должен быть в одной из гостиниц к югу от Мисимы. Я послал слугу узнать, где именно, – Алвито подобрал остатки подливки коркой свежего хлеба.

– Когда вы будете знать?

– Завтра наверняка.

– Куе ва, мне хотелось бы повидать его еще раз. Он в порядке? – спокойно спросил Родригес.

– Да, – судовой колокол ударил шесть раз. Три часа дня.

– Он рассказывал вам, что случилось после того, как он уехал из Осаки?

– Я знаю отдельные вещи. От него и от других. Это длинная история, и тут есть что порассказать. Сначала я разберусь со своими письмами, а потом мы поговорим.

Родригес откинулся на спинку кресла в своей маленькой каюте на корме.

– Хорошо. Это очень хорошо. – Он посмотрел в резко очерченное лицо иезуита, коричневые глаза с желтыми крапинками. Кошачьи глаза. – Послушайте, отец, – сказал он, – англичанин спас мне жизнь и корабль. Конечно, он враг, уверен, что он еретик, но он кормчий, один из лучших в мире. Ничего нет плохого в том, чтобы уважать врага, даже такого, как он.

– Господь наш Иисус простил своих врагов, но они тем не менее распяли его, – Алвито спокойно выдержал взгляд кормчего, – но мне он тоже нравится. По крайней мере, я его хорошо понимаю. Давайте пока оставим его на какое-то время.

Родригес кивнул, соглашаясь. Он заметил, что тарелка священника пуста, потянулся через стол и подвинул ее поближе:

– Отец, здесь еще есть немного каплуна. Хотите хлеба?

– Спасибо. Я съем. Я и не понимал, как голоден, – священник с удовольствием отломил себе еще одну ногу, взял шалфея и луку, кусок хлеба, потом вылил на все это остатки густой подливки.

– Вина?

– Да, спасибо.

– А где остальные ваши люди, отец?

– Я оставил их в гостинице около порта.

Родригес выглянул в окно кормовой рубки, которое выходило в сторону Нумадзу, пристани и порта, справа по борту было видно устье реки Кано, где вода была темнее, чем в море. Взад-вперед курсировали рыбацкие лодки.

– Этот ваш слуга, которого вы послали, отец, – ему можно доверять? Вы уверены, что он найдет нас?

– О, да. Они, конечно, пробудут там по крайней мере два дня, – Алвито решил не говорить о том, что он, или, точнее, напомнил он себе, брат Михаил, заподозрил Блэксорна и Марико, поэтому он только добавил: – Не забывайте, они путешествуют с большой помпой. При том положении, какое занимает Тода Марико, и знаменах Торанаги, их везде очень почитают. О них будут знать вокруг на четыре мили, кто они и где остановились.

Родригес рассмеялся:

– Англичанин в почете? Кто поверит в это? Какой-нибудь сифилитичный дайме!

– Это совсем не так, кормчий. Торанага сделал его самураем и хатамото.

– Что?

– Теперь главный кормчий Блэксорн носит два меча. Со своими пистолетами. И теперь он доверенное лицо Торанаги, в какой-то мере и его протеже.

– Англичанин?

– Да, – Алвито замолчал и продолжал есть.

– Вы знаете, почему? – спросил Родригес.

– Да, отчасти. Ему повезло, кормчий.

– Тогда расскажите мне, хотя бы вкратце, а подробности потом.

– Анджин-сан спас Торанаге жизнь, даже три раза. Дважды во время бегства из Осаки, последний раз в Идзу во время землетрясения, – Алвито с удовольствием обгладывал мясистое бедрышко каплуна. Капли сока стекали по его черной бороде.

Родригес ждал продолжения, но священник не сказал больше ни слова. Его взор опустился на бокал с вином, который он держал в руках. Поверхность густого красного вина поблескивала. После долгой паузы он сказал:

– Для нас очень плохо, что этот чертов англичанин так втерся в доверие к Торанаге. Нам этого совсем не надо.

– Я с вами согласен.

– И все равно, мне бы хотелось повидаться с ним. – Священник не сказал ничего. Родригес молча дал ему доесть все на тарелке, веселое настроение покинуло его. Было покончено с последним крылышком, священник выпил еще один бокал вина. Потом, под конец, еще немного прекрасного французского коньяка, который отец Алвито достал из буфета.