– Очень хороший доктор. Лучший из всех, кого я видел! – Он отпустил кимоно, – Прекрасно, Фудзико-сан! Шрамы, конечно, ну и что? Ничего. Я видел много пострадавших от ожогов, понимаете? Вот и хотел сам посмотреть, чтобы понять, как дела. Очень хороший доктор. Будда помогал вам. – Он положил руки ей на плечи и посмотрел в глаза. – Не беспокойтесь. Сигата га наи, да? Вы поняли? У нее хлынули слезы.

– Пожалуйста, извините меня, Анджин-сан, мне так стыдно. Пожалуйста, простите мою глупость, что я была там, попалась, как полоумная эта. Мне следовало быть с вами, защищать вас, а не толкаться со слугами в доме. Мне нечего было делать в доме, не было причин там находиться…

Сочувственно ее обнимая, он дал ей выговориться, хотя почти ничего не понял из ее речи. «Мне бы надо найти, чем лечил ее этот доктор, – возбужденно подумал он. – Это самое быстрое и хорошее заживление, какое я встречал. Каждый капитан ее королевского величества должен владеть этим секретом, да что там, – любому европейскому капитану он необходим… Постой… А кто бы отказался заплатить за это несколько золотых гиней? Ты же можешь сделать целое состояние! Нет уж, не таким путем, – только не так. Наживаться на страданиях моряков… Нет!»

Фудзико повезло, что обгорели только задние поверхности ног. Лицо все такое же квадратное и плоское, острые зубы – как у хорька, но глаза излучают такую теплоту, что, пожалуй, язык не повернется назвать ее непривлекательной. Он еще раз обнял ее.

– Ничего, Фудзико, не надо плакать. Это мой приказ!

Блэксорн отправил служанку за свежим чаем и саке, приказал принести побольше подушек и помог Фудзико расположиться на них. Она все стеснялась и то и дело спрашивала:

– Как смогу я отблагодарить вас?

– Не надо благодарностей. Давайте снова, – Блэксорн на мгновение задумался, но не нашел в памяти японских слов «помогать» или «помнить», тогда он вытащил словарь и поискал их там. – Помогать – о-негаи… Помнить – омой дасу… Хай, мон-досо о негаи! Оми дес ка? – Помогайте мне снова. – Помните? – Он поднял кулаки, изобразил пистолеты и нацелился ими. – Оми-сан, помните?

– О, конечно! – воскликнула она, потом, заинтересовавшись, попросила посмотреть книгу. Она никогда не видела раньше латыни, и колонки японских слов против латинских ничего не сказали ей, но она быстро ухватила их смысл:

– Это книга всех наших слов… простите. Книга слов, да?

– Хай.

– Хомбун? – спросила она.

Он показал ей, как найти это слово на латыни и по-португальски: хомбун – это долг, потом добавил по-японски:

– Я понял, что такое долг. Долг самурая, не так ли?

– Хай! – Она захлопала в ладоши, как будто ей показали чудесную игрушку.

«Но это чудо, – сказал он себе. – Подарок судьбы. Это поможет мне лучше понять и ее, и Торанагу, и скоро я буду неплохо владеть языком».

Она задала ему еще несколько слов, и он нашел их на английском, латинском и португальском; слово, которое она выбирала, каждый раз было понятно и он находил его – словарь ни разу не подвел.

Он поискал слово:

– Мадсутси дес, нех? Это чудесно, правда?

– Да, Анджин-сан, книга чудесная. – Она отпила чаю. – Теперь я смогу разговаривать с вами, по-настоящему.

– Понемногу. Только медленно, вы понимаете меня?

– Да. Пожалуйста, будьте терпеливы со мной. Прошу вас, извините меня.

Громадный колокол на главной башне замка пробил час козла, ему отозвались все замки в Эдо.

– Сейчас мне надо уходить. Я иду к господину Торанаге. – Он пристроил книгу за рукав.

– Можно я подожду здесь, пожалуйста?

– А где вы остановились?

Она показала:

– О, там, моя комната – за следующей дверью. Прошу извинить мою нетактичность!

– Медленно. Говорите, пожалуйста, медленно. И простыми словами!

Она повторила медленно, особенно тщательно – слова извинений.

– Благодарю вас. Мы с вами еще увидимся. Она хотела было подняться, но он покачал головой и вышел во двор. День был облачный, в воздухе стояла духота. Охрана уже дожидалась его. Скоро Блэксорн уже был во дворе главной башни, где встретил Марико – еще более прекрасную, воздушную, лицо ее под золотисто-красным зонтиком казалась алебастровым. На ней было темно-коричневое кимоно, окаймленное ярко-зеленым узором.

– Охайо, Анджин-сан. Икага дес ка? – Она церемонно раскланялась.

Он отвечал в тон ей, что чувствует себя прекрасно, и продолжал говорить по-японски, – они условились раньше, что он будет пытаться это делать, пока у него хватает сил. На португальский он переходил, когда уж совсем уставал от усилия припоминать японские слова и еще когда хотел сказать ей что-нибудь не предназначенное для чужих ушей.

– Ты, – произнес он осторожно, когда они поднимались по лестнице башни.

– Ты, – откликнулась Марико и немедленно перешла на португальский, с той же серьезностью, что и в прошлую ночь: – Извините, пожалуйста, но давайте не будем сегодня говорить на латыни, Анджин-сан, сегодня латынь не подходит – она не может служить тем целям, для которых мы ею пользуемся, правда?

– Когда я смогу поговорить с вами?

– Это очень трудно, простите. У меня есть обязанности…

– Все нормально, да?

– О да, – сказала она, – пожалуйста, извините меня, но что может случиться? Ничего плохого.

Они поднялись еще на один пролет не разговаривая. На следующем этаже, как обычно, у них проверили пропуска, охрана шла впереди и сзади. Пошел сильный дождь, влажность в воздухе уменьшилась.

– Этот дождь на несколько часов, – заметил Блэксорн.

– Правда, но без дождей не будет риса. Скоро дожди прекратятся, через две или три недели, тогда будет жарко и влажно до самой осени. – Она выглянула из окна и показала ему на лохматые облака. – Это очень живописное зрелище, Анджин-сан, вам нравится?

– Да, – он смотрел на «Эразмус», который был далеко отсюда, у пристани. Но дождь скоро скрыл от него корабль. – После того как мы побеседуем с господином Торанагой, нам придется ждать, пока кончится дождь, – нет ли здесь места, где мы могли бы поговорить?

– Это связано с трудностями, – Она уклонилась от прямого ответа, и он нашел это странным. Обычно она была очень решительна и излагала свои вежливые «предположения» как приказы – так они и воспринимались. – Прошу простить меня, Анджин-сан, но у меня сейчас трудное положение и мне нужно много всего сделать. – Она на мгновение остановилась и переложила зонтик в другую руку, придерживая нижнюю кайму кимоно. – Как у вас прошел вечер? Как ваши друзья, ваша команда?

– Прекрасно. Все было прекрасно, – сказал он.

– Действительно «прекрасно»? – переспросила она.

– Прекрасно, но очень странно. – Он оглянулся на нее. – Вы что-то заметили, да?

– Нет, Анджин-сан. Но вы не упомянули о них, а вы же много о них думали в последнюю неделю. Я не волшебница, извините.

После паузы он решился:

– А у вас все хорошо? С Бунтаро-саном ничего не возникло? – Он никогда не говорил с ней о Бунтаро и после Ёкосе не упоминал его имени. Они согласились на том, что никогда не будут обсуждать ее семейную жизнь.

– Это мое единственное требование, Анджин-сан, – прошептала она в первую ночь. – Что бы ни случилось во время нашего путешествия до Мисимы или, если позволит Мадонна, до Эдо. – для нас не будет иметь никакого значения, да? Мы не будем обсуждать между собой то, что происходит, да? Не будем… Пожалуйста.

– Я согласен. Клянусь.

– И я тоже. В конце концов, наше путешествие кончается в Эдо, у Первого Моста.

– Нет.

– Но конец должен быть, дорогой. У Первого Моста наше путешествие кончается. Пожалуйста, или я умру от страха за вас, от мыслей об опасности, в которую я вас втянула…

Вчера утром он стоял у входа на Первый Мост и у него внезапно стало тяжело на душе, – не спас даже тот подъем, что он испытал при виде «Эразмуса».

– Сейчас мы должны пересечь мост, Анджин-сан, – сказала Марико.

– Да, но это всего лишь мост, один из многих. Иди, Марико-сан, иди рядом со мной через этот мост. Рядом со мной, пожалуйста. Давай пройдем вместе, – добавил он по-латыни, – и верь, что ты прошла и что мы рука об руку идем к началу чего-то нового.