– Моя жизнь никогда не была моей собственностью, Анджин-сан. Она всегда принадлежала моему сюзерену и после него – моему господину. Таков наш закон.

– Это плохой закон.

– Да. И нет. – Она оторвала глаза от татами, – Мы будем спорить о вещах, которых нам не изменить?

– Нет. Пожалуйста, извини меня.

– Я люблю тебя, – сказала она по-латыни.

– Да. Теперь я знаю это. И я люблю тебя. Но ты стремишься к смерти, Марико-сан.

– Ты не прав, мой милый. Моя цель – жизнь нашего господина. И твоя жизнь. Мадонна наверняка простит, благословит меня за это, – сейчас пришло время, когда твоя жизнь более важна.

– Но сейчас нет способа спастись. Ни для кого.

– Потерпи, солнце еще не село.

– Я не уверен в этом солнце, Марико-сан. – Он протянул руки и прикоснулся к ее лицу: – Гомен насаи.

– Я обещала тебе, что сегодня все будет как в Гостинице Цветов. Потерпи… Я знаю Ишидо, Ошибу и других.

– Плевать мне на других! – ответил он по-португальски, – у него испортилось настроение. – Ты имеешь в виду, что блефуешь, а Торанага знает, что делает?

– Какой у тебя черный юмор… – мягко произнесла она. – Этот день слишком короткий…

– Извини, ты опять права. Сегодня не время для черного юмора. – Он внимательно рассматривал Марико: на лицо ее падали полосы теней, создаваемых бамбуковыми планками, служившими защитой от солнца. Тени ползли вверх и исчезали, по мере того как солнце опускалось за крепостную стену…

– Чем я могу тебе помочь?

– Верить в то, что будет завтра.

В какой-то момент он уловил выражение ужаса на ее лице, – он протянул к ней руки, обнял ее и держал так, пока она не справилась с этим чувством.

Послышались приближающиеся шаги.

– Да, Дзиммоко?

– Время, госпожа.

– Все готово?

– Да, госпожа.

– Подождите меня около пруда с лилиями, – Шаги удалились, Марико повернулась к Блэксорну и нежно поцеловала его.

– Я люблю тебя, – сказала она.

– Я люблю тебя, – ответил он.

Она поклонилась и вышла через дверь, он – следом.

Марико остановилась у пруда с лилиями, развязала оби и дала ему упасть. Дзиммоко помогла ей снять голубое кимоно. Под ним на Марико было ослепительно белое кимоно и оби, которые Блэксорн уже видел, – принятое всеми одеяние смертника. Она развязала ленту на волосах и отбросила ее в сторону, потом, оставшись в одном белом, пошла, не глядя на Блэксорна.

За садом все оставшиеся в живых коричневые выстроились по трем сторонам квадрата вокруг восьми татами, лежащих в центре главных ворот. Ябу и Кири с остальными дамами сидели в рад на почетном месте, повернувшись лицом на юг. В переулке так же церемонно выстроились серые, вперемешку с ним располагались остальные самураи – мужчины и женщины. По знаку Самиери все поклонились, она ответила поклоном. Вперед вышли четыре самурая и растянули поверх татами малиновое одеяло.

Марико подошла к Киритсубо и поклонилась ей и остальным дамам. Они ответили на ее приветствие поклоном и заговорили, рассыпаясь в церемонных фразах. Блэксорн ждал у ворот. Он следил за тем, как она отошла от дам, приблизилась к малиновому квадрату и стала на колени в центре его, перед маленькой белой подушкой. Правой рукой она достала из-за оби узкий нож и положила его на подушку перед собой. Дзиммоко вышла вперед и, также встав на колени, протянула ей маленькое чистое белое покрывало и бечевку. Марико тщательно расправила подол кимоно – служанка помогала ей, – потом бечевкой повязала одеяло вокруг груди. Блэксорн знал: это делалось для того, чтобы уберечь подол от крови и не измять во время предсмертной агонии…

Успокоившись и полностью приготовившись, Марико подняла взгляд на главную башню замка… Солнце все еще освещало верхний этаж, отражаясь в золотых черепицах, промелькнул спиралью отблеск пламени и тут же исчез…

Марико сидела не двигаясь и казалась очень маленькой белой каплей на малиновой квадрате. В переулке уже потемнело, слуги зажигали факелы. Покончив с этим делом, они исчезли так же молча и быстро, как и появились. Марико подалась вперед, взяла нож, приготовила его и посмотрела через ворота в дальний конец переулка, но он был тих и пуст, как и раньше. Она снова посмотрела на нож.

– Касиги Ябу-сама!

– Да, Тода-сама?

– По-моему, господин Кийяма не хочет помогать мне. Пожалуйста, я была бы польщена, если бы вы стали моим помощником.

– Это честь для меня, – отвечал Ябу. Он поклонился, встал и зашел сзади, слева от нее. Его меч зазвенел, скользя по ножнам. Ябу твердо поставил ноги и двумя руками поднял меч.

– Я готов, госпожа, – заявил он.

– Пожалуйста, подождите, пока я не сделаю второй разрез. Она посмотрела на нож, правой рукой перекрестила грудь, потом подалась вперед и подняла нож, поднеся его к губам недрогнувшей рукой, словно пробуя вкус полированной стали… Потом взяла нож поудобнее и теперь держала его правой рукой с левой стороны горла… В этот момент из-за угла в дальнем конце переулка показалось несколько факелов – приближалась группа людей во главе с Ишидо. Она не опустила ножа. Ябу все еще был как сжатая до предела пружина…

– Госпожа, – спросил он, – вы ждете или продолжаете? Я хочу помочь вам как можно лучше.

Марико с трудом удержалась от того, чтобы переступить последнюю грань.

– Я… мы подождем… мы… Я… – Ее рука с ножом опустилась, теперь она задрожала. Ябу медленно расслабился. Меч со свистом вошел в ножны, сам он вытер руки о бока.

Ишидо остановился в воротах.

– Солнце еще не зашло, госпожа. Солнце все еще выше горизонта. Вы так стремитесь умереть?

– Нет, господин генерал. Просто повиноваться моему господину… – Она старалась унять дрожь в руках, сжав их.

Среди коричневых раздался возмущенный ропот, вызванный грубостью Ишидо. Ябу приготовился к выпаду, но остановился, услышав, как Ишидо громко произнес:

– Госпожа Ошиба от имени наследника просила регентов сделать в вашем случае исключение. Мы согласились удовлетворить ее просьбу. Здесь разрешение для вас на выезд завтра утром. – Он сунул документы в руки Сумиери, стоявшего поблизости.

– Господин? – спросила Марико, ничего не понимая, уставшим голосом.

– Вы можете ехать. На рассвете.

– И… и Киритсубо-сан, и госпожа Сазуко?

– Разве это не часть вашего долга? Их пропуска здесь же.

Марико пыталась сосредоточиться:

– И… и ее сын?

– На него тоже есть пропуск, госпожа. – Ишидо презрительно ухмылялся. – И на всех ваших людей. Ябу, запинаясь, произнес:

– … Пропуска на всех?

– Да, Касиги Ябу-сан, – сказал Ишидо. – Вы у них главный офицер, не так ли? Пожалуйста, отправляйтесь сразу же к моему секретарю. Он оформляет все ваши пропуска, хотя я не знаю, почему наши уважаемые гости хотят нас покинуть. Трудно управиться за оставшиеся семнадцать дней, правда?

– А я, господин генерал? – старая госпожа Эцу говорила очень осторожно, – ей хотелось проверить, насколько серьезна победа Марико; сердце у нее заболела, пульс участился. – Я… я могу тоже уехать?

– Конечно, госпожа Маэда. Почему мы должны держать здесь кого-то против воли? Разве мы тюремщики? Ничего подобного! Если гостеприимство наследника так для вас оскорбительно, что вы хотите уехать, – уезжайте. Хотя я не понимаю, как вы собираетесь за семнадцать дней проехать четыреста ри до дома и столько же обратно.

– Пожалуйста, извините меня, гостеприимство наследника не оскор…

Ишидо прервал ее ледяным голосом:

– Если вы хотите уехать, обратитесь к секретарю за разрешением, как положено. Это займет день или около того, но мы проследим, чтобы вы могли ехать, ничего не опасаясь, – Обращаясь ко всем собравшимся, он добавил: – Могут ехать все женщины, все самураи. Я уже говорил, что глупо уезжать за семнадцать дней, это обижает наследника. Это просто насмешка над наследником, его гостеприимством, гостеприимством госпожи Ошибы и регентов! – Он снова зло посмотрел на Марико. – Или попытка спекуляции угрозами совершить сеппуку… Сеппуку дама должна совершать в уединенном месте, а не устраивать оскорбительный для всех спектакль! Мне не нужны смерти женщин, – я борюсь с врагами наследника, но если женщины – его открытые враги, то скоро я смогу плюнуть на их трупы!