Старая Сарра открылась:

— Есть у меня невеста на примете. Ее зовут Руфь. Ах, она хороша! Молодая, сильная…

Побратимы ей ничего не сказали, и она расценила это по-своему. Взяла и привела однажды эту Руфь…

Однако не понравилась девица ни Глебу, ни Волку, ни Щелкуну. Была Руфь какая-то нелюдимая, поглядывала исподлобья и все время куталась в шали, как будто ей было холодно. За целый вечер только и сказала одно слово «шолом!». А побратимам нравились иные девицы: с какими можно было выпить вина и позабыть о всех невзгодах. Руфь не прочь была подружиться с каким-нибудь из этих мужчин, но у них не получалось с ней даже простого разговора. Никто в этом не был виноват, поскольку каждый оставался самим собой. Значит, люди не подходили друг другу.

Как-то ненароком Щелкун обронил несколько слов о крестоносцах и сказал, что он с побратимами ходил с ними в поход. Услышав об этом, старая Сарра очень смутилась. Долго молчала, наконец сказала:

— Крестоносцы — очень худые люди. Человеконенавистники! Они ни за что избивают иудеев. Как будто на нас проклятье! Как будто мы не такие же люди, как они, латиняне!.. Половина Перы молится за императора Алексея. Если б этот правитель был не так мудр и прозорлив, если б он пустил крестоносцев, что собираются опять на пустыре, в город, то много бы пролилось в Пере и Галате безвинной крови.

Одна из ее дочек заметила:

— Я латинян на дух не переношу. Не в обычае у них часто мыться, и поэтому они дурно пахнут…

Но старая Сарра цыкнула на нее и прогнала с глаз.

Печалясь о судьбе своих соплеменников, Сарра много вздыхала и качала головой:

— Будьте добрыми людьми, не обижайте мой народ.

Тогда Глеб показал женщине свой меч:

— Вот, смотри! Этим оружием я ни разу не обидел слабого. И надеюсь, что не убил безвинного, — тут он обещал: — А если в твой дом придут крестоносцы, поверь, я сумею защитить тебя.

Растроганная Сарра едва не прослезилась. Она пошла к себе в комнаты и скоро вернулась с блюдом, полным теплых еще пирожков.

— Угощайтесь, — приговаривала старая женщина. — Все съешьте. Это для вас.

Побратимы ели и нахваливали пирожки.

А Сарра все подсаживалась поближе к Глебу, в глаза ему заглядывала чуть не с материнской нежностью.

Указывала на пирожки:

— Знаешь, как это называется?

— Пирожки? — спросил Глеб.

— Пита.

— Пита? — Глеб удивился. — Очень вкусно.

Сарра посмотрела на него серьезно:

— Мне жаль тебя. Такой красивый человек, а пропадешь. Так камень падает в воду. Останешься темным во тьме. Но ты же не бездушный камень.

— Я не понимаю, о чем ты? — вопросительно посмотрел на нее Глеб.

— А вот послушай, — глаза у Сарры загорелись, будто она придумала что-то. — Я хоть и старая, но еще не совсем выжила из ума. Меня можно послушать. А я посоветую… Хочешь обучиться какому-нибудь ремеслу?

— Опять ты за свое, Сарра! — засмеялся Глеб.

Но она не отступалась:

— Никто не зажег в голове твоей светильник. А я могу. Я когда была молодая, много светильников зажгла… Могу, к примеру, показать тебе иудейское письмо. Дай-ка мне руку, — женщина взяла его за запястье. — Покажи ладонь…

Глеб разжал кулак.

Она обрадовалась:

— Широкая ладонь, много места. Я напишу тебе на ладони. Так ты лучше запомнишь, — Сарра достала из очага холодный уголек. — Вот посмотри, эта буква называется алеф.

И Сарра начертала у Глеба на ладони нечто, напоминающее крестик.

Глеб покрутил руку и так, и эдак, рассмотрел букву:

— На самострел похоже…

Старая Сарра вздохнула:

— Ты действительно воин, — и тут же рядом с первой написала вторую букву. — А это — бет.

— Совсем просто, — заинтересовался Глеб. — Похоже на подкову.

— Вот видишь, как хорошо! — обрадовалась женщина. — Третья буква называется гимел.

— Легко запомнить, — согласился Глеб. — Только мне это ни к чему.

Сарра пропустила его слова мимо ушей:

— Помнишь, я говорила тебе о светильнике? Вот, гляди, — шин. Разве не похоже на светильник?

Глеб сказал с сомнением:

— Неужели он что-нибудь освещает?

— Пока что он осветил только твою ладонь, — глаза Сарры сияли от удовольствия. — Но ты приходи иногда на нашу половину, и я, быть может, чему-нибудь научу тебя.

Глеб пообещал ей, что будет приходить.

И, действительно, стал заходить иной раз от нечего делать на хозяйскую половину, и порой приходил довольно часто. Они разговаривали о том о сем долгими зимними вечерами, когда за окном лил дождь или падал мокрый снег.

Так потихоньку проходила зима…

Но однажды размеренное, ставшее уже привычным течение жизни изменилось.

В тот вечер, распродав медовую и коричную воду, Глеб возвращался кривыми переулками Галаты в Перу. Уже стемнело, и только неверный свет светильников из окошек едва-едва освещал узкие улицы. Время от времени проезжала по мостовой конная стража с факелами: декарх и три-четыре воина. Следили за порядком в этих неспокойных густонаселенных районах.

Глеб по обыкновению шел напрямик: где-то улицами, где-то дворами; чтобы сократить путь, в иных местах пролезал в подворотни. Шел, за себя особенно не боясь. Сколько он жил в этом городе, на Глеба ни разу еще никто не набросился. Ни вор, ни грабитель, ни какой-нибудь другой лихой человек. Ибо всякому издалека было видно, что тот, который идет навстречу и у которого косая сажень в плечах, человек неслабый. Во всяком случае пьяные горожане его на улицах обходили.

Уже почти дошел до места Глеб. Вдруг видит — навстречу ему трое. Сразу видно, из стражи. При оружии, в латах. Рослые. Старший — с седоватой курчавой бородой.

Глеб посторонился. Но те нарочно пошли так, чтобы задеть Глеба или чтобы уж он совсем прижался к стене — как человек, который себя не уважает. Глеб не хотел связываться со стражей и перешел на другую сторону улицы. Но и эти трое поступили так же. И были все ближе. Шли, смотрели на него дерзко и презрительно и нервно поглаживали рукояти мечей. А у Глеба не было с собой никакого оружия — только палка, на которой он и носил бронзовые сосуды. Однако столкновение было неизбежно, и Глеб приготовился внутренне к драке. Поглядывал на этих воинов исподлобья, раздумывая — с кого начать. И решил с того — старшего, который с курчавой бородой.

Тут вспомнил Глеб: ходили по Пере слухи, что трое каких-то воинов ни с того ни с сего набрасываются здесь на мужчин. Да все выбирают мужчин покрепче. И избивают их до полусмерти. Развлекаются так, что ли? Эти трое, наверное, и были те, о которых люди говорили.

Когда воины приблизились к нему уже достаточно, Глеб остановился. И те трое остановились. Оглядывали его изумленно и как бы в нерешительности. Они не встречали еще такого здоровяка и, видно, не могли быстро решить, следует ли ввязываться с ним в драку. 

Двое, что помоложе, вопросительно покосились на старшего.

Глеб тем временем опустил сосуды на мостовую, а палку — просто так! — вскинул на плечо. И смотрел на противников молча.

Воин с курчавой бородкой спросил его:

— Что остановился?

Глеб и не думал отвечать. Когда приходит время драться, разговоры ни к чему.

— Невежливый какой! — злобно усмехнулся бородатый. — Не хочет отвечать.

Глеб стоял, поигрывал палкой. Хотя палка — слабое оружие против мечей.

Бородатый сказал воинам:

— Испытайте его! И проучите невежу…

Воины медленно, как бы запугивая, вытащили мечи. Одним ударом такого меча они с легкостью перерубят палку. И владели мечом они, без сомнения, неплохо, поскольку были настоящие воины, а не крестьяне с нашитыми на плечо тряпичными крестами.

Глеб раздумывал, как ему быть.

Эти воины вынимали из ножен мечи медленно, но нападали быстро. Глеб и глазом не успел моргнуть, как мечи сверкнули над ним. Он пригнулся. Над самой головой его просвистели клинки и, задев друг друга слегка, зазвенели.

Удивились воины, что этот рослый горожанин сумел увернуться от удара. Они же не знали, кого встретили в этом глухом переулке; думали — разносчик воды, бронзовая голова.