Бестелесный голос громко объявил:

— Дамиан Эрно, куратор практики второго потока первого курса.

Учитель Эрно появился вовсе не оттуда, откуда его ждали. Пока все смотрели на сцену, он неслышно возник прямо перед ней и выдал безучастно:

— Точно бездари.

Его хрипловатый, чуть надтреснутый голос действовал на курсантов безоговорочно, буквально замораживая шепчущуюся беспокойную толпу. Герман поежился, отгоняя наваждение. В его случае дело было не столько в голосе, сколько в исходящей от учителя подавляющей волне. Уверенность, сила, властность. Герман прикрыл глаза, пытаясь “увидеть” больше. Но стоило только подобраться ко второму ментальному слою, как Рене случайно ткнул его локтем, сбивая всю концентрацию.

— … неутешительны, — оказывается все это время Эрно говорил. — Я бы сказал, что более слабых и бестолковых курсантов я не видел, но это было бы ложью. Потому что каждый год одно и то же. Утешьтесь тем, что ваш идиотизм повторяется из года в год, и вы переняли его как полковое знамя.

Стефания склонилась к плечу Ситри и что-то прошептала. Герман удивился тому, что среди мешанины окружающих его эмоций, силой блокатора сведенных к минимуму, ее поток выделяется. Обычно так бывало лишь с близкими или хорошо знакомыми людьми. Ни к тем, ни к другим девушка не относилась.

Эрно прошелся вдоль сцены, чуть прихрамывая, и остановился у левого края рядов:

— Мы просмотрели материалы практики. Ни один отряд не справился с элементарным заданием так, как надо. Так что назвать могу лишь лучших из худших. И это не повод гордиться, как вы, я вижу, уже собрались. Курсант Герман!

По собравшимся прошла легкая рябь. Герман поморщился, ощущая, как мысли и взгляды сходятся на нем. Пришлось нехотя подняться.

— Так стоят настоящие солдаты?

Герман вытянулся, выпрямил спину и прижал руки:

— Я!

Тревоги он не чувствовал, но быть в центре внимания… Пожалуй, это одно из того, чего он всячески стремился избегать. Зато Берт заискрился гордостью, а Рене — совсем немного — завистью.

— Курсант Герман проявил лидерские качества, присущие потенциальному офицеру, — заметил учитель, обращаясь уже к залу. — Из доставшихся ему балбесов он сколотил подобие команды, и их действия можно назвать успешными. Исключительно на фоне других. Команда Германа спасена от исключения.

Герман сел на место и тут же угодил в липкие объятия обоюдной радости своих эмоциональных товарищей. Сладкая вата — Альберт, расплавленный мед — Рене. Сразу захотелось холодной воды.

Однако Дамиан не закончил. Собрание, более походившее на язвительный и колкий монолог учителя, длилось уже довольно долго. Досталось всем и весьма крепко. А потом дошла очередь и до знакомых имен.

— За отсутствием формального лидера, за грехи команды будет отвечать, — его цепкий взгляд прошел сквозь ряды, как нож сквозь масло, — Стефания Дидрик. Ответьте нам, курсант Дидрик, как так вышло, что ваш товарищ погиб?

Идеально ровная спина девушки дрогнула, будто непосильный вес заданного вопроса лег ей на плечи. За все время их короткого (и, скорее всего, взаимно неприятного) знакомства Герману впервые стало ее искренне жаль.

— Ваш подчиненный погиб, находясь под вашим командованием, — продолжил безжалостно давить Эрно. Его холодные глаза вовсе не были злыми, да и не ощущал Герман угрозы, несмотря на суровый тон учителя. Однако Стефания всего этого не знала и, вытянувшись в струнку, пыталась найти в себе силы ответить. — В реальной жизни гауптвахта — меньшее, на что стоило бы рассчитывать. Оправдания?

— Это моя вина, — с вызовом произнесла Стефания, и зал дружно охнул. — Как лидер я не справилась с задачей и не обеспечила безопасность своего личного состава. Я готова к наказанию.

Дамиан удовлетворенно кивнул.

— Наказание. Хорошо. Мне придется исключить из списка учащихся всю вашу команду.

Альберт вцепился в подлокотники, больно впиваясь в лежащую на одном из них руку Германа, Рене выдал не слишком приличную фразу — одним словом все были крайне изумлены, каждый по-своему.

Ситри попыталась встать, но Стефания жестом остановила подругу.

— Отвечать должен лидер, — твердо заявила она. — Я.

— Как интересно, — без особо интереса в голосе протянул Эрно. — Курсант Дидрик, солдат не имеет права диктовать условия непосредственному командованию.

— Вина только моя.

— Кто был вашим лидером?

— Я, — Стефания не собиралась сдаваться, и Герман поймал себя на мысли, что переживает за соседку.

Учитель нехорошо прищурился:

— Ложь.

Герман согласно кивнул, хотя никто этого, конечно, не заметил.

— Исключению подлежит курсант Ролан Грэм, как самоназначенный глава группы, — припечатал Эрно и поковылял куда-то за сцену.

— Но как же так?! — Стефания подалась вперед и схватилась за спинку сиденья. — А я? А тот голем, который…

Учитель обернулся и полоснул по рискнувшей заговорить без разрешения студентке взглядом:

— Все свободны. Пока.

— Но… Как же…

Германа обдало паникой и необычайной, почти отчаянной решимостью. Стефания дернулась в сторону выхода. Ее намерения были ясны и без ментальных способностей, вот только кроме как глупостью их никак не назовешь.

— Не сейчас, — Герман перегнулся через передний ряд и успел схватить девушку за локоть, но его голос потонул в разочарованно-облегченном гуле толпы. Студенческая масса колыхнулась и потекла к выходу, не обращая на них никакого внимания.

От прикосновения Германа как током ударило, резко, до мерцающих звездочек в глазах. Невозможно было понять, чего в этой мешанине эмоций больше — страха, отчаяния или желания добиться справедливости. Он резко отдернул руку, стискивая виски, и рухнул обратно в кресло. Насколько сильно стремление Стефании, если он получил откат такой невероятной силы?

Когда Герман сумел, наконец, открыть глаза, актовый зал почти опустел. По крайней мере, ему так казалось из-за почти прозрачной атмосферы. Рядом, прямо на пыльном полу, с испуганным взглядом на коленях сидел Альберт.

— Ну и ну, — присвистнул с другого бока Рене, и его голос словно пробился сквозь толстый слой ваты.

— Ты! Ты! Это все из-за тебя! — накинулась на Германа Стефания. Он едва успел отскочить, но разъяренную девицу уже подхватила Ситри.

— Не прикасайся ко мне, — прошипел он. В голове еще звенело. — Хочешь, чтобы и тебя отчислили вместе с Роланом?

— Ге-е-ерман! — громко взвыл на полу Альберт, и все удивленно уставились на него. — Давайте не будем ругаться? Мы же все друзья.

И растянул губы в широкой улыбке, хотя глаза были на мокром месте.

Ситри громко фыркнула и выпустила успокоившуюся подругу из крепкого захвата, та деловито отряхнулась и скрестила руки на груди:

— Плевать я хотела на этого неудачника!

— Просто у нас големы из строя вышли, — пояснила Ситри, игнорируя сердитые взгляды Стефании.

— Вот, а я вам о чем говорил! — возликовал Рене.

Герман с Альбертом удивленно переглянулись.

— Идем в комнату, есть разговор.

В блоке все собрались вокруг центрального стола, даже Стефания, которая по пути высказала свое презрение как к Герману, так и к его действиям, тоже пристроилась с краю и почти повисла на плече у Берта.

— Я еще специально у ребят по комнате спрашивал, — Рене плюхнулся прямо поверх чьих-то конспектов, отчего столешница под ними надсадно скрипнула, — у них все было в порядке. Свитки в животе, достал, полоснул и — гуляй, солдат, собирай шишки.

Герман спихнул рыжего со стола и потер переносицу. После возвращения он тоже прислушивался к разговорам курсантов. Сперва напуганные, а после довольные первой в жизни боевой практикой, они демонстрировали друг другу следы боевых ранений и пересказывали изрядно приукрашенные подвиги. Сначала Герман думал, что “сбой” произошел только у его команды.

— Кому-нибудь еще рассказывали об этом?

Девушки отрицательно покачали головой.

— Разве что Ролан со своим белокурым дружком растрепали, но и то вряд ли, — встряла Ситри. Она казалась спокойной, в отличие от своей подруги.