— Учитель Эрно в курсе всего, что происходило, — уверенно заявил Герман спустя минуту напряженного молчания. — Иначе откуда он мог знать о самоназначении Ролана и об остальных деталях практики? И раз он молчит, значит, на это есть какие-то причины.

— Проверка? — предположил Рене.

— Возможно.

— Но это подло, — возмутился Альберт. — Почему для кого-то практика должна проходить по инструкции, а у кого-то нет? И зачем нас проверять?

— Если это не проверка, нам лучше молчать. В ближайшее время нас, скорей всего, по одному, вызовут в деканат. До того, как мы натворим дел, — последние слова Герман адресовал Стефании. Девушка исподтишка показала язык и сжала руку Берта так, что тот не сдержал вскрика.

— Просто вы неудачники, — ядовито заявила она, и Рене покрутил пальцем у виска:

— Совсем дура? Вы, выходит, тоже неудачники, да?

Стефания резко побледнела, дернулась к обидчику, но Альберт вдруг проявил твердость и силой усадил девушку себе на колени. Причем, судя по ошарашенному лицу, добивался он чего-то другого.

Совещание стремительно превращалось в балаган.

— Нужно решить, что мы будем говорить в случае допроса, — повысил голос Герман, без особой надежды взывая к здравому смыслу товарищей. Но услышала его, похоже, только Ситри.

— Герман, срочно в медчасть.

Дверь приоткрылась и снова закрылась. Спорщики замерли и в едином порыве уставились на Германа.

— Ты заболел? — испугался Берт и выпустил-таки Стефанию. Схлопотал увесистую оплеуху и охнул от боли.

Герман обреченно вздохнул и молча вышел в коридор. Посыльный уже умчался, разумеется, ничего не объяснив, но тревоги Герман не чувствовал. Пока ничего вразумительного от шумной компании друзей по несчастью все равно не добиться, и по дороге в медицинское крыло он переключился на новую проблему — попробовал угадать причину вызова, но ничего толкового в голову так и не пришло. Зато сильно напрягали взгляды, которыми его провожали встреченные по пути курсанты — после утреннего собрания и заявления учителя Эрно Герман быстро сделался знаменитостью, не прошло и нескольких часов. Подобное внимание же ему не просто не льстило, но и откровенно раздражало. Прибавив шагу, он почти влетел в приемный покой медчасти. Дежурная — судя по всему, стажерка с последнего курса — даже вздрогнула от звука хлопнувшей двери.

— Курсант Герман, — коротко представился парень. — Вызывали?

Девушка справилась с удивлением и быстро зашуршала бумагами:

— Да, шестой кабинет, это по правой…

— Я знаю, — не слишком вежливо перебил Герман, и дежурная обиженно поджала губки. Пришлось выдавить из себя улыбку и извиниться. Ощущения подсказали, что он прощен, хотя взгляд из-под пушистых ресниц оставался настороженно-сердитым.

Нехорошо было наживать недоброжелателей среди медиков, они народ крайне полезный, и Герман сделал мысленную пометку — вернуться сюда, найти обидчивую дежурную и сделать какой-нибудь приятный, но не слишком личный подарок.

А шестой кабинет ему и впрямь хорошо знаком, по комиссии перед практикой. Тогда он показался ему странным, и память сработала без огрехов, фиксируя заинтересовавший объект. Герман постучал и, дождавшись разрешения, вошел.

— Курсант Герман по вашему… — слово “приказ” он поспешно проглотил, потому как с образом взъерошенного первокурсника с очками-половинками оно не вязалось, — прибыл.

— А, Герман! — Марк отшатнулся от стола, будто его застигли за чем-то неприличным. — Чудно! Присаживайся, вот сюда, на кушетку.

Мебели в прошлого раза не прибавилось, так что кроме кушетки все равно сесть было некуда. Под пытливым взглядом юного медмага Герман сел и положил ладони на колени.

— Я так хотел тебя увидеть, — поделился Марк, ничуть не смущаясь, и, оттолкнувшись, подкатился на кресле поближе. — Мне не терпится тебя осмотреть. Раздевайся скорее!

Ему все-таки удалось заставить Германа растеряться.

— Меня вызвали, чтобы… осмотреть?

Марк огорченно выдохнул и чуть отодвинулся. Герман украдкой перевел дух — тот был слишком близко и разве что не заглядывал в лицо с жадным любопытством. Это кого угодно заставит нервничать.

— Вообще, нет. Но так хочется…

Он еще раз вздохнул, запустил руку в карман и достал платок. Целую минуту ожесточенно тер стеклышки очков, будто забыв о посетителе. А потом резко вскинулся:

— Все-таки я тебя осмотрю. Раздевайся!

— Да не буду я раздеваться! — неожиданно для себя вспылил Герман. Так завелся, что даже не попытался просканировать Марка. Иметь дело с людьми, поведение которых невозможно просчитать, он не любил, это выбивало из колеи. Герман сделал еще одну пометочку — поработать над этим на досуге.

— Почему?

— Потому… — Герман не нашел убедительного аргумента. — Потому что не хочу.

Марк неожиданно тоже растерялся:

— А… ну… Тогда ладно.

Герману ни с того ни с сего стало весело. Представив их диалог со стороны, он увидел, каким нелогичным он был, и как нелогично вел себя сам Герман.

— Может, в другой раз, — пообещал он. — Зачем я понадобился?

Марк перестал елозить на стуле и водрузил очки на их законное место на переносице:

— Спешу сообщить, что с этого дня ты моя дипломная работа.

Герман открыл рот. Закрыл. Собрался с мыслями и все-таки спросил:

— Что это значит? Как человек может быть дипломной работой? И почему я?

Марк ответил не сразу:

— Мне предложили. Я согласился. Знаешь, такие предложения делают не каждый день. Такие сложные переплетения энергетических каналов, невероятная чувствительность, я уж молчу про ментальные возможности! — Он снова оседлал любимого конька. — Ты мой первый менталист, я даже немного волнуюсь.

Об этом кроме Берта, декана и нескольких преподавателей никто не знал. Если информация просочится в массы, от Германа не просто будут интуитивно шарахаться, как сейчас, но вообще возненавидят. Люди всегда ненавидят тех, кто понимает их лучше их самих.

— Кто? — перебил Герман. — Кто предложил? Кишман?

Медмаг вошел в раж и сдал своего благодетеля с потрохами.

Герман вернулся в казарму, но не пошел сразу в свою комнату. В конце коридора было окно, и он сел на подоконник, а спустя минут десять к нему присоединился Альберт.

— Расскажи, — попросил он и положил теплые ладони ему на колени. Это успокаивающее тепло коснулось не только тела, но и тех самых сенсоров, которыми так восторгался недавно Марк. Герман убедился, что никто их не услышит и сказал:

— Гротт что-то задумал.

Доводы Германа показались Стефании настолько убедительными, что она тут же решила им не доверять. Что ей руководило — упрямство или здравый смысл, она не задумывалась, а потому выскочила из комнаты следом за парнем и отправилась искать учителя Эрно.

— Стефания Дидрик? — в голосе, который вызывал у нее благоговейные мурашки, не слышалось и капли удивления. Стефания догадалась, что ее ждали.

Уверенность мгновенно улетучилась, и Стефания помялась у двери, прежде чем войти. В кабинете помимо Эрно присутствовали учителя Кишман и Гротт, и если первый излучал показное добродушие, второй был хмур как небо в сезон дождей.

— Задерживаетесь, юная леди, — укорил ее Савелий.

— Вы меня ждали? — Стефания изобразила удивление, но лишь для того, чтобы скрыть нахлынувшее раздражение. Герман оказался прав настолько, что стало противно и обидно. Как он смел быть таким… проницательным? Слово “умный” она не позволила произнести себе даже мысленно, не заслужил пока.

— Учитель Эрно сказал нам, что вы придете, но не уточнил, что придется ждать так долго.

— Ну извините, — процедила Стефания. Ах, как ее бесила эта кучка лощеных педагогов! Думают, что все о ней знают, смотрят как на очередную капризную студенточку. Особенно Кишман, он ей не нравился, и плевать, что с его попустительства их с Ситри зачислили после официального окончания приема документов.