Берт отирался рядом, с нездоровым оживлением наблюдая за процедурой и периодически порываясь помочь. Девушки расположились на отдалении: Стефания сидела на подоконнике, а Ситри прямо на полу, привалившись к кровати. В руках она держала учебник по межмировой истории, что Герман отметил машинально, чисто из любви к предмету.

Когда сложилась полная картина творящегося безобразия, он все-таки вскричал, несмотря на поздний час:

— Ты… Ты что творишь?!

Рене поднял голову, сдул с носа выпавшую из-под ремешка очков прядку, и удивленно спросил:

— А что? Не видно что ли?

И еще раз со скрежетом провел острием по браслету. Германа передернуло от возмущения:

— Немедленно перестать! Ты сдурел совсем? Это же идентификационный браслет, на него записаны все твои магические параметры и регистрационные данные! Это твой магический… — он замолк, подбирая подходящий и понятны товарищу синоним. Вспомнился только один, подслушанный уже здесь, в училище, — паспорт! Сломаешь его и все.

Слова у Германа все-таки кончились. Голову снова повело, и он не стал продолжать. Хотя в душе все просто кипело от негодования. Он так стремился поступить, для него, сына крестьянки, безотцовщины из феодального мирка, учеба в Визании была пропуском в настоящую жизнь. Когда на инициации Вальтер Гротт защелкнул на его запястье браслет и произвел настройку по симбиозу с внутренними энергетическими каналами, Герману показалось, что внутри все перевернулось и пошло вспять. Он не стал видеть магические потоки, не приобрел запредельные магические силы, но почувствовал себя частью Сердца. Отныне его данные внесены в систему организации магических потоков, он мог называть себя магом с полным на то правом.

А Рене будто не ощущал всего этого.

— Да не сломаю, не бойся, — отмахнулся рыжий. — Не уверен, что его вообще можно сломать, это же не просто механизм или бытовой артефакт. Другой уровень.

— Тогда зачем ты это делаешь?

Вместо Рене влез Альберт. Доверительно улыбаясь, он встал между ними:

— Он сказал, что хочет изучить его устройство. А если получится, создать что-то новое на его основе.

Стефания тихо фыркнула, и Герман мгновенно переключился на девушек.

— Ситри! — воззвал он к ней, как к самой вменяемой. — Почему ты не остановила этого кретина?

Она отвлеклась от учебника и рассеянно посмотрела на него:

— Зачем?

— Еще спрашиваешь? — довольно миролюбиво усмехнулась Стефания. — Твой приятель, ты с ним и нянчись. Набрал себе целый детский сад. В следующем году обязательно подам прошение о переводе на первый поток.

— Да кто тебя возьмет? — в тон ей фыркнул Рене. — Даже через постель не прокатит, потому что никто директора не видел еще. Может, он старый совсем.

Стефания покраснела еще сильнее:

— Hálfviti!* Чтоб тебя Белая Волчица сожра… — она резко замолчала, получив от подруги болезненный шлепок по ноге, но все-таки бросила обиженно. — Идиот.

Берт забегал глазами с одного лица на другое, не зная, что делать:

— Ребят, вы чего? Фанни, не ругайся, особенно на своем языке, Рене же ничего не понял. Герман, где ты был? Почему без меня? И почему ты так смотришь? Герма-а-ан!

Герман вздрогнул, опуская взгляд. К щекам прилила кровь, стоило только осознать мысль, от которой его отвлек Берт. Стефании удивительно шел румянец, с ее белоснежной кожей и темными косами…

Рене неделикатно кашлянул.

— Ах, да, — Герман нахмурился, возвращаясь к началу. — Никакие эксперименты не оправдывают порчу личного идентификационного браслета. Мы с ними связаны.

Но и Рене больше не улыбался. Опустив рукав, он слез со стола.

— Хорошо. Я все понял. Но не думаешь ли ты, господин Умник, что пора кое-что обсудить?

Все как по команде сгрудились вокруг. Герман снова почувствовал в груди нарастающую тревогу. Рене скрестил руки на груди и вызывающе оглядел товарищей. Выждав паузу, он тихо спросил:

— А вам не кажется, друзья, что нас надули?

* Hálfviti — идиот

Рано утром четыре дня назад их разбудил не привычный сигнал к началу учебного дня, а отвратительно бодрый и радостный голос из динамиков.

— Подъем, подъем! Мальчики, скорее натягиваем штаны, девочки, будьте аккуратнее с чулками! В этот особенный день вы должны быть неотразимы, блистательны и вообще не похожи на себя, потому что это день вашей инициации! Как, вы еще под одеялом? Забыл сказать, что общий сбор перед главным входом через двадцать минут. Ваш обожаемый студсовет.

Последнюю фразу заглушил дружный скрежет зубов поднятых раньше времени курсантов.

Герман успел и помог успеть другим. Пока Берт и Рене наскоро умывались, он прошелся утюгом по мятому кителю друга и вытряс крошки из карманов рыжего. Девушки опровергли общепринятое мнение о медлительности своего пола и собрались точно к сроку. Вся компания неожиданно слаженно двинулась к месту сбора.

Второй поток гудел потревоженным пчелиным роем. Два учителя заканчивали налаживать уже знакомые переносные телепорты.

— Я прям даже волнуюсь, — признался Рене и неловко пригладил волосы, которые все равно тут же вернулись к прежнему беспорядку. Очки пришлось оставить в комнате — сильные артефакты с собой брать запрещалось. — Мало ли, чего там с нами сделают.

— Тебя точно налысо обреют, — хохотнула Ситри и дружески пихнула его в бок. Берт едва успел подхватить летящего на него рыжего.

— Не позволю! У моих волос уникальный цвет! Берт, скажи ей!

Герман в душе порадовался этой небольшой пикировке. Пока товарищи дурачились, маскируя естественное волнение, он нашел глазами Дзюн Мэй и с улыбкой кивнул. Девушка серьезно кивнула в ответ, но не подошла.

Спустя минут десять телепорт был установлен и настроен, и курсантов по цепочке начали отправлять в неизвестность. Герману выпало идти замыкающим, прямо перед ним скрылась в серебристо-сиреневой вспышке спина Альберта.

— Что стоим? Живее, — поторопил учитель, и Герман шагнул в рамку портала.

Берт и Рене были готовы и подхватили рухнувшего им на руки Германа.

Разочарования начались тогда, когда вместо ожидаемого помпезного здания, отвечающего уровню готовящегося мероприятия, группа обнаружила себя возле бетонных порожков, которые любовно подметал пожилой дворник с окладистой бородой. Двери тоже оказались не трехметровыми арочными створками, а самыми обычными, за которыми начиналась не красная ковровая дорожка, а только унылый коричневый пол. Стефания громко фыркнула, а Вуди что-то возмущенно пропищал. Откуда-то возник Вальтер Гротт и быстро навел порядок. Все расселись на жесткие сиденья вдоль стен и приготовились к долгому ожиданию.

То, что оно обещало быть долгим, стало ясно после того, как первый из курсантов скрылся за дверью в соседнее помещение. Что там с ним происходило, никто, разумеется, не знал, а Гротт покинул приемную, оставив группу в тревожном одиночестве. Заняться было нечем, и потихоньку каждый начал выдвигать теории, одну нелепее другой. Немудреное развлечение на некоторое время отвлекло от волнения, пока не огласили имя следующего курсанта.

— Курсант Дзюн Мэй! Оставьте ваши артефакты в ячейке хранения и пройдите в зал для инициации.

Дзюн сняла с шеи камешек на цепочке, вынула из волос длинные острые шпильки с кисточками, достала из воротника крохотную булавку, оторвала верхнюю пуговку кителя… В общем, ячейку заполнила до отказа.

Дверь за Дзюн закрылась и не открывалась еще полчаса. Обратно девушка так и не вернулась.

Когда дошла очередь до Рене, он предпринял попытку скрыться на улице, но двери оказались заперты.

— Курсант Вильтрауд! Повторяю, курсант Вильтрауд, оставьте ваши артефакты в ячейке хранения и пройдите в зал для инициации.

Берт вцепился в рукав Германа, но его все-таки вызвали первым. Юноша шмыгнул носом и, зажмурив глаза, просочился в щелку приоткрытой двери. А никто так и не вернулся.