— Мне нельзя, я…

— Совершеннолетний, — перебил Вальтер. — И по приказу старшего по званию. Пей.

Герман подавил вздох и пригубил напиток. Матушка делала изумительное домашнее вино, не слишком крепкое и достаточно сладкое на вкус Германа, ничего слаще морковки не евшего. Гротт тоже отпил, не сводя с него внимательного изучающего взгляда. Перед учителем Герман всегда чувствовал себя, как говорят, совершенно голым, будто каждая его мысль горящими буквами отпечатывались на лбу. Он попробовал отвлечься и расслабиться, но это оказалось куда сложнее, чем он полагал.

— И как там поживает этот склочный старикашка?

Герман вздрогнул, едва не расплескав вино, впрочем, несколько рубиновых капелек все-таки испачкали кружевную скатерть. Гротт проводил их недолгий полет тоскливым взглядом и повторил:

— Так что? Еще не собрался в лучший мир?

— Наставник полон сил и не собирается умирать, — процедил Герман, не понимая, к чему этот нарочито грубоватый вопрос. Какой бы гранью ментального дара не владел Гротт, его сила была настолько подавляющей, что даже за сохранность своих мыслей Герман поручиться не мог. Он увеличил мощность своего блокатора, надеясь, что успел скрыть хотя бы самое личное. Вальтер довольно усмехнулся и заметно расслабился, отчего стало ясно, как сильно он был напряжен до этого.

— Он порочил мое доброе имя? — исподволь продолжил допытываться Гротт, смакуя и перекатывая во рту вино. — Можешь не отвечать. Вижу, что да.

— Это не так, — из упрямства возразил Герман, а любопытство меж тем заводилось все сильнее, ему не мешала даже тяжелая атмосфера за столом. Гротт самоуверенно усмехнулся, только убеждаясь в своей правоте, и Герман устремил к нему свои сенсоры, но тщетно. Уловить удалось лишь терпкий аромат превосходства, а пытаться активнее он пока не рисковал.

— Тогда почему ты думаешь обо мне, как о враге?

Герман не сразу нашелся с ответом. Вальтер ждал, не сводя с него глаз, мягко мерцающих за стеклами очков.

— Потому что у меня нет основания вам доверять, — Герман ответил обдуманно и взвешено, но все равно осталось ощущение, довольно неприятное, будто его вынудили признаться. — Вы что-то скрываете.

— А ты нет? — Гротт оставался все так же спокоен, но спокойствие это могло бы обмануть кого угодно, но только не Германа.

— Уверен, мои тайны куда менее существенны и, — он решился закинуть удочку, — опасны. Мое прошлое чисто.

— Ой ли, — Вальтер, наконец, залпом допил остатки вина и педантично промокнул губы салфеткой. — Ты ведь помнишь, что твой друг оставил мне свою шпагу? Я поработал над ней и могу уже с полной уверенностью заявить, что знаю, кто такой этот несуществующий Альберт Кельвин. Мне стоит озвучить это вслух?

У Германа похолодело в желудке. Дрогнувшей рукой он поставил бокал и заставил себя посмотреть учителю в глаза:

— Если об этом станет известно, жизнь Берта подвергнется угрозе.

— Я знаю.

— Я пришел с добрыми намерениями.

— И это я тоже знаю, — усмехнулся Гротт. — Только до комнаты их не донес.

Герман резко поднялся:

— Перестаньте! Не знаю, как, но вы лезете в мою голову без разрешения. Вторгаетесь в личное пространство, оскорбляете моего наставника…

— Он и мой наставник тоже, — холодно перебил Гротт, вслед за ним поднимаясь на ноги. — Был им. Благодарю судьбу, что вовремя от него ушел.

Герман поздно заметил, как резко снизилась мощность кольца-блокатора. В голову тут же ударили чужие эмоции — острые и холодные, как острие клинка. Они закружили Германа, погребли под собой. Он задышал ртом, потому что не хватало кислорода. Он тонул и не знал, как выбраться. И одновременно с этим внутри него происходило еще что-то.

“Все хорошо, Герман. Просто слушай мой голос. Держись за него”.

Герман и правда “вцепился” в знакомый звук и вынырнул из воображаемого водоворота. Такого с ним еще никогда прежде не случалось, только когда в детстве он потерялся в городе и попал в самую толпу. Но даже тогда было не так страшно.

— Теперь понятно, почему Арефий выбрал тебя.

Герман открыл глаза и обнаружил, что сидит на диванчике, по лицу стекает вода, волосы липнут ко лбу мокрыми завитками. Вальтер Гротт стоял у окна и смотрел на улицу. Герман попытался встать и у него не сразу, но получилось.

— Что со мной случилось?

— Откатная волна. Мы оба виноваты. Я — что ослабил защиту, ты — что полез, куда не надо, — Гротт повернулся к нему. — Ты хотя бы понимаешь, что твой ментальный дар слишком силен, чтобы оставить его развиваться бесконтрольно? Арефий тебе этого не объяснил? Будь на моем месте кто-то другой, пропали бы оба. Двум менталистам вообще лучше не проводить много времени рядом.

Герман покачнулся, но рядом по счастью оказался узкий книжный стеллаж.

— Не говорите никому про Альберта. Я… я прошу вас.

Лицо Гротта на мгновение некрасиво скривилось. Он быстро отвернулся, пряча выражение глаз:

— Преданность, преданность… Как все это глупо. Герман, ты идиот.

Герман ждал ответа. Прочее сейчас отошло на второй план. Он не верил Гротту, пугала его подавляющая сила, а умение угадывать мысли вызывало в душе протест и отторжение. Герман не стал прятать этих чувств, все равно скрыть что-то не получилось бы.

Гротт овладел собой достаточно, чтобы закончить неприятный обоим разговор:

— Не скажу. Пока. Подведем же итог, — он сцепил руки за спиной, как на уроке. — Ты пришел ко мне по совету наставника, чтобы показать дружественные намерения, однако сам в это не верил, потому что видишь во мне врага и, полагаю, подозреваешь меня в воздействии на Альберта. Я прав? Что ж, все это и так лежало на поверхности. Для тебя я — циничное чудовище, и это тоже нормально. Надеюсь, мы оба удовлетворены этой встречей.

На выходе он остановил Германа и кинул ему шпагу:

— Передай владельцу. Магическая печать снова действует, я приглушил ее, но лучше лишний раз оружием не светить, чтобы не вызывать вопросов. И можешь задать вопрос, который вертится у тебя на языке.

Герман в очередной раз заставил себя не реагировать на невольную провокацию:

— Вы ведь можете создать новую личность в человеке?

— Теоретически могу, — не стал он отрицать. — Но точно так же можно предположить, что и ты на это способен. Дело не в силе, а в умении. И да, у меня его нет. Но ты ведь все равно будешь копать, пока не докопаешься до правды самостоятельно.

Герману нечего было на это ответить, и он просто отвернулся и ушел.

На самом деле он и сам себе не мог объяснить, отчего так упорно стремится найти за учителем Гроттом хоть какую-то вину. Можно свалить все на предчувствие или интуицию, но Герман не привык отмахиваться от таких вещей. Если есть подозрение, надо в нем разобраться. Кое-что поход к Гротту все-таки дал — заверения в непричастности выглядели вполне искренними, так что, скорее всего менталистом, поработавшим над Бертом, был не он. Но много ли их, таких сильных ментальных магов? Как это узнать, не прибегая к помощи одного из них?

Герман остановился, пропуская идущую ему наперерез пару курсантов первого потока. Сам он остался в тени, чтобы не привлекать внимания, но один из парней — невысокий, с по-девичьи длинной косой — безошибочно отыскал его взглядом.

— Что такое, Фо? — его друг тоже заозирался в попытке хоть что-то разглядеть. Безуспешно.

Герман встретил пронзительный взгляд длинноволосого, и тот равнодушно отвернулся:

— Ничего.

В остальном обратный путь прошел без приключений. Герман поднялся на третий этаж и прислушался к доносящимся из-за двери комнаты 313 звукам. Будто было мало стрессов на сегодня. Герман вздохнул, собираясь с силами, и толкнул дверь.

Рене с ногами сидел на столе, вооружившись отверткой, и сосредоточенно сопел. Под задранным рукавом рубашки гладко поблескивал идентификационный браслет, и именно его рыжий старательно, но, к счастью, безрезультатно колупал отверткой. Именно этот скрежещущий звук так встревожил Германа в коридоре.