Арина Тимофеевна не договорила, но Татьяна Михайловна и Константин Семенович поняли, какое должно быть продолжение: «Прямо бы сказали, что не нужна. Уеду к Андрею. Я ведь не безродная». Андрей, ее брат, жил в Калинине, и при всех семейных недоразумениях она всегда грозила уехать к нему. Татьяна Михайловна взглянула на мужа и поняла, что разговор нужно вести ей.

— Ну опять, мама! — примирительно сказала она. — Ну зачем ты обижаешься? Надо в конце концов понять… Ведь мы вмешиваемся только, когда ты слишком балуешь Ляльку. Ее надо приучать к порядку, к труду, к чистоте, к дисциплине. Надо ее закалять. А то вырастет кисейная барышня, и ты сама потом будешь от нее плакать.

Арина Тимофеевна слушала с поджатыми губами, в воинственной позе, скрестив руки на груди. Такой разговор возникал не впервые.

— Таня, я институтов не кончала, а тебя вырастила не кисейной барышней.

— Мама, дело не во мне и не в институтах…

— А в чем?

— Дело в твоей обидчивости. Ты очень любишь Ляльку, но ведь и мы ее любим не меньше. Любить надо разумно. Она не игрушка, не для забавы нам растет. Из нее должен получиться полезный человек… А что для этого нужно? Ты послушай внимательно, а не качай головой, — загорячилась Татьяна Михайловна, видя, что мать настроена скептически. — Мне государство доверило воспитывать тридцать пять таких же «Лялек»…

— Таких!? — с горьким упреком спросила Арина Тимофеевна. Она была убеждена, что детей, подобных Олюшке, вообще еще на свет не рождалось, и требовала, чтобы родители были такого же мнения.

— Конечно, таких, — ответила Татьяна Михайловна. — Чем наша Оля лучше других девочек?

— Ну, ты уж совсем чего-то того…

— Мама, цыплят считают по осени. Мы же все время сталкиваемся в школе с тем, что хорошие, способные дети испорчены воспитанием. Избалованы, эгоисты, бездельники, жестокие, хуже барчуков. Очень досадно это… А кто виноват? Родители! Вернее — безрассудная любовь родителей. Они не думают о будущем своих детей.

— Танюша, Арина Тимофеевна прекрасно все это понимает, — Вмешался Константин Семенович. — Просто я не очень вежливо сделал ей замечание, и она обиделась. Прошу меня извинить, Арина Тимофеевна. Я знаю, как вы любите свою внучку и болеете за нее душой.

— Конечно, болею, Костенька. Все сердце изболелось.

— Позавчера я пришел домой раньше тебя, — обратился он к жене. — Лялька на кухне и даже не вышла меня встретить. Что, думаю, она делает? Смотрю, в корыте налита вода, и она с самым серьезным видом стирает куклам белье. Мне это очень понравилось. Пускай стирает и обязательно по-настоящему — с мылом, и пускай гладит… Но вот таких вещей нельзя допускать, — показал он рукой на игрушки. — Это моя вина. Игрушки должны быть убраны на место. Очень хорошо, когда вы ее заставляете раздеваться, Арина Тимофеевна, и требуете вешать на место одежду. Это вы делаете правильно. Надо, чтобы девочка обслуживала себя. Она вас очень любит, и старайтесь, чтобы эта любовь выражалась не только в словах и поцелуях, но и в помощи вам. Если она вас любит, — значит, должна вам помогать. Вот вы ей даете посуду мыть. Прекрасно! Пускай помогает вам. Для нее это радость, игра, а в то же время и труд…

— Так разве я не понимаю, Костенька…

— А я нисколько и не сомневаюсь в этом. Ну, а если и бывают ошибки… Мы же люди, можем иногда и ошибаться. Я, например, тоже часто забываю, что ей не два, не три года, а скоро пять лет. Девочка уже начинает что-то соображать, и ей хочется приносить пользу…

Как и всегда, разговор кончился полной «победой» Арины Тимофеевны, и она ушла, вполне удовлетворенная тем, что у нее такой толковый зять. Уж если понимает, что сам виноват, то на других не пеняет, а признает свою вину и даже просит извинения. И к ней он всегда относится почтительно.

Константин Семенович вошел в класс, и все увидели в руках у него тетради.

— Ой, девочки! Сочинение! — вырвалось у Нади. Вместе с учителем пришла Варвара Тимофеевна. Она встала за стол и необычно весело, сказала:

— Здравствуйте, девочки! Садитесь! Я хочу вас порадовать. Получены результаты городских контрольных работ, и ваш класс… — она сделала паузу, обвела взглядом насторожившихся учениц и с улыбкой закончила: — Ваш класс отмечен, как один из лучших!

Шумными аплодисментами встретили девушки это сообщение. На лицах вспыхнуло торжество, радость, гордость… Вот они — первые плоды их упорной работы. Теперь уж никто не скажет, что «Обещание» — пустая, хвастливая бумажка. Они умеют держать слово, как настоящие большевики.

— Девочки, успокойтесь! — подняв руку, продолжала завуч. — Наталья Захаровна хотела сама передать вам такую приятную новость, но она, к сожалению, на совещании и поручила мне поздравить вас. Следует прибавить, что это большая победа, если принять во внимание, что до сих пор вы отнюдь не блистали. Вас нельзя было назвать худшими, — поправились она, — но и от лучших вы были далеки… Успокойтесь! Почему шум?.. Вот, собственно, и все, что я хотела вам сказать. Надеюсь, что вы не удовлетворитесь достигнутым и закрепите ваши успехи…

Когда Варвара Тимофеевна ушла, Константин Семенович занял свое место у стола.

— Все это было бы очень хорошо, — если бы не было «бы»! — начал он, когда в классе установилась тишина. — Под этим «бы» я имею в виду две последние тройки, а затем вот эту работу. Я умышленно приурочил раздачу тетрадей к такому приятному сообщению, чтобы испортить вам настроение. Да, да. Я не шучу, — подтвердил, он, увидя улыбки. — Говорят, что «нет худа без добра», но, видимо, иногда «нет и добра без худа». Что случилось, девочки? Головокружение от успеха? А может быть, вы решили, что после контрольных работ можно сделать перерыв? Или это праздники на вас подействовали? Так или иначе, но к последнему сочинению вы отнеслись спустя рукава.

Слова Константина Семеновича не звучали обычной учительской нотацией. В них была настоящая горечь, разочарование, и это сильно подействовало на девушек. Большинство сидело опустив глаза. Белова чувствовала себя своего рода «победительницей». Она не была связана «Обещанием», и упрек учителя к ней не относился.

— Сейчас вы получите ваши работы, — продолжал Константин Семенович. — Тема сочинения — «Широка страна моя родная!» — давала вам большие возможности. Это совсем не географическая тема, и мы об этом подробно говорили. Я ждал от вас большего. — Он взял сверху первую тетрадь. — Аксенова!

Все подняли головы, а Таня встала.

— Не нужно торопиться. Когда вы торопитесь, то забываете о грамматике. Обратите внимание на запятые. Поставил вам с трудом четверку.

Он передал тетрадь и взял следующую. Аня слегка побледнела, и в широко открытых глазах ее не трудно было прочитать страх.

— Алексеева. У вас та же беда. Начали вы хорошо, но потом заторопились и сильно испортили интересную работу. Четверка.

У девушки немного отлегло от сердца, но пальцы дрожали, когда она брала тетрадь.

— Белова!

Учитель взглянул на поднявшуюся девушку. В глазах этой самоуверенной, избалованной ученицы он прочел спокойное ожидание. Она привыкла получать пятерки.

— Я не сомневаюсь, что вы знаете песню, но пересказали вы ее плохо. У вас нет ни одной своей, свежей мысли. Вы или забыли, или не пожелали считаться с нашими условиями. Чужие слова, чужие мысли. Тройка.

Это было так неожиданно, что у девушек вырвался шумный вздох.

Побледнев, Белова взяла тетрадь, и глаза ее забегали по сторонам, ища сочувствия.

— Вершинина, — продолжал Константин Семенович. — От тройки вас спасла грамотность и отличное знание географии Советского Союза. Ваше путешествие не отличается интересной выдумкой. Вы можете и обязаны работать лучше. Четверка.

Когда учитель передавал тетрадь Лиде, Надя от волнения больно ущипнула соседку, а та хлопнула ее по руке.

Этот шлепок услышал Константин Семенович и взглянул в сторону Ерофеевой.