Наталья Захаровна повернула голову к Константину Семеновичу и, чуть наклонившись, шепотом спросила:

— Сама?

— Сама, — ответил учитель. — В ее тетради все это было написано другими, совсем другими словами. Просто молодец…

Катя словно услышала этот шепот, — она взглянула в сторону Константина Семеновича, поправила волосы и с новым подъемом начала говорить об «Обещании», о том, как они, комсомольский актив, оказались в затруднении, как пришли к директору за советом, как Константин Семенович связал задачи школы с общими задачами страны и как появилось «Обещание»… Текст «Обещания», который Катя прочитала по памяти, вызвал продолжительный шум одобрения.

Затем Катя рассказала о сводке, процитировала наиболее удачные, — вернее, наиболее смешные заметки… Все наизусть.

— И вот «Обещание» мы выполняем честно, но не потому, что мы подписались под ним, а потому, что мы прочувствовали и поняли всю глубину ленинских слов о том, что коммунизм нельзя построить без самоотверженного труда. Мы поняли, что эти слова Владимира Ильича относятся и к нам, школьникам, в такой же степени, как и ко всем. Ведь все мы вырастем и будем работать, будем строить коммунизм. Значит, самоотверженная забота об увеличении производительности труда начинается в школе… Во всяком случае, здесь, в коллективе, мы вырабатываем привычку самостоятельно трудиться, воспитываем коммунистическое мировоззрение и должны не только знать, к чему нас призывает партия, но и понимать… И вот, с тех пор, как мы это поняли, у нас дело пошло неплохо… Кажется все!

Под дружные аплодисменты Катя соскочила вниз и побежала к своим.

— Катя! Катя! Подожди! — крикнул ей вдогонку секретарь. — Вопросы будут…

Но она не слышала. Волнение снова охватило ее, и появилась утомительная слабость во всем теле. Плюхнувшись на свой стул, она закрыла горевшее лицо руками, не слушая поздравления подруг.

Когда шум начал стихать, она выпрямилась и повернулась к Тамаре:

— Ну, как я говорила? Что-нибудь можно было понять?

Вместо ответа Тамара широко развела руками, что на языке десятиклассниц означало: больше ста процентов!

Время казалось Лиде бесконечным, утомительным подъемом в гору. Она устала, ей надоело, хочется сесть, но идти необходимо без остановки всю неделю. Если она задержится, ее потащат силой. И только в воскресенье Лида оживлялась: предстояла встреча на катке с Алешей, с «приклеенным к нему» Игорем, со Светланой. С утра до позднего вечера они не расставались. После катка вся четверка заходила к Вершининым и здесь продолжали дурачиться, играть, спорить. Сергей Иванович охотно принимал участие во всем, что они затевали, обращался с ними, как с равными, и на остроты Игоря, частенько неудачные, находил меткие ответы. Отец был очень доволен, что Лида подружилась с такой обаятельной, жизнерадостной молодежью. Особенно ему нравилась Светлана, и он относился к ней с отеческой нежностью. Но вот кончилось воскресенье, и снова начинался монотонный, нудный, утомительный подъем Урок — перемена. Урок — перемена. Ее перестали интересовать события в классе, и все, что она делала, читала, было чем-то второстепенным, неинтересным.

Вот и сейчас. Нина Шарина стоит возле большой карты Советского Союза и рассказывает о самом тяжелом и героическом периоде молодого государства, о 1918–1919 годах, о гражданской войне и интервенции… Но Лида ее не слушает. Склонив голову набок, она неподвижно сидит за партой, а мысли ее витают где-то в заоблачных высотах.

— Хорошо! — остановила Анна Васильевна и, не поворачиваясь, предложила: — Покажите на карте, где проходил Южный фронт…

По некоторым лицам, особенно близких подруг отвечающей, учительница, как в зеркале, видела, правильно ли та показывает. Малейшая неточность мгновенно выпивала на лицах досаду, сожаление, испуг. Когда же ответ был правильный, у девушек становились спокойные, довольные лица. Особенно забавно было смотреть па Женю, когда отвечала Светлана, или на Надю, когда у доски стояла Аня.

Нина уверенно провела черту фронта, думая, что Анна Васильевна следит за ее движением.

— Так, дальше, — сказала учительница.

Следя за ответом Шариной, девушки не обратили на это внимания, и только Катя, смотревшая на учительницу, удивилась: «Даже не оглянулась. Так уверена, что Нина знает».

Анна Васильевна продолжала сидеть лицом к классу, и взгляд ее скользил по лицам девушек. «Как они сильно изменились за последние месяцы, — думала она. — Разве сидели они когда-нибудь с таким вниманием на уроке? Они ведут себя теперь так, словно от их отметок зависит судьба всех».

Очертив линию Южного фронта, Нина положила указку.

— Довольно, Шарина. Пять. Садись. Вершинина!

Лида вздрогнула, с испугом взглянула на учительницу и неохотно вышла к карте.

— Продолжай! — сказала Анна Васильевна, по-прежнему сидя спиной к отвечающей.

Глаза девушки беспокойно забегали по сторонам, и она пожала плечами. Это беспокойство сейчас же отразилось на лицах большинства учениц.

— Ну, в чем дело?

— Анна Васильевна, я бы хотела точно знать, что отвечать?

— Я сказала достаточно точно. Про-дол-жай. Учительница выждала несколько секунд и обратилась к классу:

— Вот наглядное доказательство того, что на уроке следует слушать, а не мечтать. Нина, скажи ей, на чем ты остановилась.

— Я говорила о том, что весной тысяча девятьсот девятнадцатого года французским империалистам пришлось эвакуировать войска из всех портов Черного моря…

Лида подхватила тему и кое-как довела ее до конца. Но Анна Васильевна задала ей новый вопрос:

— Расскажи, что делалось в этот период на Севере. Щеки девушки порозовели. Как раз эту главу Лида знала совсем плохо. Она начала говорить, но сбивчиво, постоянно поправляясь, с большими паузами.

Катя с беспокойством слушала вялый, ответ Лиды. «Что с ней такое? Неужели не выучила?» — думала она.

С трудом собирая в памяти отрывочные знания, Лида говорила то об Архангельске, где высадились англичане, то о Перми.

— Покажи на карте, как собирался двигаться Колчак на соединение с интервентами, — предложила учительница.

Лида подошла к карте и, подумав, повела линию от Свердловска на Молотов. Катя улыбнулась. Анна Васильевна не могла видеть ошибку.

— Что?! Что ты там показываешь? — спросила учительница. — А ну, покажи еще раз.

Лида оглянулась, пожала плечами и снова провела линию, но уже в обратном направлении.

— Не то, не то, — спокойно сказала Анна Васильевна, не поворачиваясь.

Это было непостижимо! «Что у нее — глаза на затылке, что ли?» — подумала Катя.

— Значит, не знаете? Тихонова! Покажи ты.

Лариса с уверенным видом подошла к карте и, взяв указку из рук Лиды, провела линию.

— Вот! Я показала, Анна Васильевна. Посмотрите!

— Ну и отлично! Показала и отправляйся на место… Что с тобой случилось, Вершинина? — спросила учительница, когда Лариса села на место. — Почему так неуверенно? Ты не подготовилась? Сознайся честно.

— Да… Я не успела, Анна Васильевна.

— Печально. А в следующий раз будешь знать?

— Да. Обязательно!

— Садись. Спрошу еще раз, а сейчас поставлю тройку.

«Вот не было печали», — с досадой подумала Катя и вспомнила, что последнее время с Лидой что-то происходи. Девушка постоянно уединяется, часто бывает задумчива и всегда молчалива.

Тройка по истории всполошила всех. Сразу после урока Лиду окружили, наперебой расспрашивали о причинах сегодняшнего срыва, предлагали помочь, упрекали, напоминали обещание.

Лида терпеливо слушала и сдержанно отвечала ничем не значащими фразами.

Катя понимала, что Вершинина относится к разряду девушек, у которых не всегда можно получить прямой ответ. Она отозвала в сторону Тамару:

— Ты ее подруга… Что с ней такое?

Наверно, хандра. Я уже вас предупреждала.

— Так это что — болезнь?

— Зачем болезнь? Просто так. Вчера не было настроения, ну и не выучила.