— Хорошо, — согласилась Фрося. «Знать бы ещё, когда оно, это Преображение, и что делать в церкви надо. А ещё вопрос с крещением Ретки решить следует до приезда Давида и желательно с девочкой поговорить заранее, а не ставить её перед фактом».

— Пошли, Ретка, на службу.

У девочки глаза стали, словно блюдце, а лицо залилось краской. «Что ж она на всё загорается, как лазер?» — в очередной раз удивилась Фрося.

— Вы так будете? — Брови Настасьи удивлено поднялись. Ефросинья осмотрела себя и девочку. На Ретке было охристое льняное платье с зеленым шелковым пояском. На Фросе светло-синее, с длинными рукавами, собранными в складки, манжеты украшала тесьма, сотканная из серебра и синего шелка, на шее нитка бус морского жемчуга, жесткая кичка, обтянутая светло-коричневым шелком, поверх белый шелковый плат. На поясе висел кошель с серебром. Вообще-то они собирались на рынок. Вот бы конфуз вышел, если бы не Настасья.

— Ретка плат наденет и всё. Что-то не так?

— Но в церковь принято надевать самое лучшее!

Ефросинья криво улыбнулась и еще раз оглядела гостью. Темно-синее льняное платье, шелковые канты на плечах и манжетах, воротник-стойка, расшитый золотом и мелким, словно бисер, жемчугом, златотканый пояс, повойник украшенный дробницами, золотые колты с эмалями, шелковый плат, спадающий ниже плеч. Действительно, самое лучшее, тем более, если знать, что Илья-воевода изначально из крестьянской семьи.

И что теперь делать: идти и переодеваться или отправиться так? Пойдут слухи. Хотя они в любом случае будут и неважно, чем их кормить. Платье новое, головной убор послойный, тяжелые украшения Фрося терпеть не могла, предпочитая изящество и стиль каратам и объёмам, да и литургия — это же не показ мод.

— Нет, мы пойдем так. Пусть бояре с горожанами выставляют свой статус, мой известен и так. Перед Господом же нашим Богом мы все наги, ибо видит он не шелка с монистами, а души.

Что ж, поход в церковь действительно больше всего напоминал показ мод или ювелирную выставку, на которые Фросю брала мать. Притом не только по содержанию, но и в своей сути. На паперти обменивались сплетнями, заключались сделки, давались и возвращались долги, сговаривались о совместных поездках и смотринах, мерились тяжестью энколпионов и блеском колтов.

С началом литургии все переместились в тёмную, пропитанную запахом воска и ладана церковь. Хоть разговоры теперь и велись вполголоса, но общая картина изменилась мало. Было такое чувство, что церковь — единственное место, где можно пообщаться.

Фрося периодически замечала, что на нее косо смотрят, слышала шепотки с собственным именем, правда, пары прямых взглядов в ответ и нескольких снисходительных улыбок хватило, чтобы сплетники на время замолчали.

Через два часа служба закончилась, народ начал броуновское движение. Кто выстраивался в очередь на причастие, кто, напротив, старался покинуть церковные сумерки.

Щурясь от яркого света, Фрося не сразу разглядела черноволосую девушку лет двадцати. Та привлекла внимание, лишь когда громко заявила ни к кому конкретно не обращаясь:

— О, а князь Давид, похоже, своей нищей жене никакого добра не оставил. Побоялся, что прикарманит и сбежит?

Ефросинья внимательно посмотрела на увешанную драгоценностями девицу. «Кирияна» — всплыло непривычное имя.

— Ну, зато мне не надо наряжаться так, словно я боюсь, что меня из дома выгонят, и все мое добро будет составлять лишь то, что я успела на себя надеть, — добавила сочувствующих интонаций Ефросинья.

По паперти полетели смешки. В этот момент из церкви выплыла Настасья, обнаружила, что что-то пропустила, расстроилась. Подхватила Фросю под локоток и повела прочь.

— Ну конечно, деревенщина к деревенщине тянется! Что одна, что вторая — без мужа никто!

На девушку зашикали. Фрося остановилась, обернулась к Кирияне и с отеческой улыбкой произнесла:

— Верно, золотце, что ж ты так поздно поняла это? — наблюдать за тем, как понимание постепенно доходит до сознания боярской дочери, было на удивление приятно.

— Настасья, нам с Реткой нужно на рынок, составишь компанию? — спросила Фрося, когда они отошли от церкви.

Супруга воеводы коротко кивнула.

— Только если на рынок ехать, то надо или лошадей седлать, или телегу. Тебе много закупать?

— Присмотреться только да в местных ценах разобраться. А так у меня мыло кончается, да льна бы несколько рулонов взять на постель.

Настасья прищурилась

— Илья мне про тебя рассказывал ещё зимой, но вот на вопрос, из чьего ты сбежала дворца в избушку на курьих ножках, так и не ответил.

На это Фрося просто не смогла сдержаться. Расхохоталась и нараспев произнесла:

— «Это терем Царь-девицы,

Нашей будущей царицы, -

Горбунок ему кричит,

— По ночам здесь Солнце спит,

А полуденной порою

Месяц входит для покою[3]».

–

[1] Согласно Русской правде человек, поступивший на службу тиуном или ключником без ряда (договора), становился полностью зависимым (Обельное холопство).

[2] Владимир Святославич (ум. 1161) — князь Муромский, первый Великий князь Рязанский.

[3] П.П. Ершов «Конёк-горбунок»

Коренёв широким шагом шел к выходу из Центрального дома. Он не хотел задерживаться в здании более положенного. В холле первого этажа его нагнал задыхающийся министр экономики. Лишний вес мешал Ромуальду Артуровичу двигаться столь же расторопно. Пришлось окрикнуть длинноного коллегу.

— Эвелин Филиппович!

Иван оглянулся и поморщился. Слишком много министра экономики сегодня.

— Я вас слушаю.

— Эвелин Филиппович, вы замечательно провели заседание сегодня. И поэтому у меня для вас шикарное предложение. Не для протокола так сказать. Выделите 15 % дотаций «на бумаге» от государства, а я договорюсь с корпорациями, чтобы они покрыли эти издержки. Выберите любую из компаний, и она откроет счет на эту сумму «до востребования». Вам откат и мне выгода.

— Точно шикарное предложение, — протянул Коренёв, — а в чем же ваша выгода, разрешите узнать?

— О, сущая малость. Я получаю корпоративный процент за каждую гуманитарную помощь от государства. За счет совместной логистики и уменьшения прочих расходов. Процент этот капает на такой же обезличенный счёт. По окончании созыва я смогу его забрать.

«Ага. А ещё любой гуманитарный груз, в котором есть государственные поставки, практически не проверяется внекастовыми. Не в этом ли дело, а не в условном проценте?»

— Я подумаю.

Министр экономики вскользь взглянул на свой смарт-браслет.

— Лучше бы вам дать ответ прямо сейчас. Иначе вы можете очень сильно опоздать, — в голосе Ромуальда Артуровича прорезался металл.

— Вы мне угрожаете? — Иван нахмурился.

— Что вы! Ни вам, ни вашим родным не грозит никакая опасность. Просто я имел в виду, что вы торопитесь и, кажется, на встречу, вот я и подумал, что наш разговор задерживает Вас, и Вы можете не успеть. Всего доброго.

Коренёв кивнул и вышел.

Ромуальд постоял немного, потом развернулся и продиктовал в браслет: «Завершай начатое».

Иван сел в электромобиль. Длинными пальцами побарабанил по панели управления. Происходящее нравилось ему всё меньше и меньше. Кажется, вопрос намного глубже, чем он предполагал до этого. Ромуальд — умный и хитрый оппонент, он угроз на ветер бросать не будет. Но кем он решил шантажировать? Родители давно умерли. С биологическими родителями связь не поддерживается. Да их хоть четвертовать будут — Ивану всё равно. Про Ефросинью никто не знает. Ариадна защищена внекастовостью. Он сам? Возможно, но этот вариант должны были оставить на самый крайний случай.