К тому же надо проверить голубятни в деревнях, а заодно и готовность ополчения, чтоб весной нечаянность какая не вылезла.

Рядом гарцевал довольный, до рези в глазах, брат.

— Тебе рубаху я свяжу, такой не видел ты. Крючком, а не иголкой.

Три нити серебра возьму я из клубка Луны нежней и мягче шёлка.

Герр Маннелиг, Герр Маннелиг, ты обручись со мной

Княжной пещерных троллей.

Я брошу всё к ногам твоим и слово за тобой,

Но лишь по доброй воле[2]! — напевал десятник под нос, ни разу не сфальшивя.

— Юра, умолкни, — попросил Давид.

От этой Фросиной песни его и без того смурное настроение скатывалось в самую тьму.

— Неа, — беззлобно отозвался тот. Я её заучу и Стояну поведаю. Он будет петь на пирах, а я Ефросинью — вспоминать и голос её звонкий. Это ж надо тебе каждый день своими белыми ручками рубахи стирать и петь тихонько, словно соловушка!

Давид глянул на небо и попросил у Господа смирения. Со времен отрочества у него не было желания пересчитать брату зубы, но вот сейчас костяшки пальцев под пушистыми рукавицами зачесались.

— Ты ложился с ней? — поинтересовался он зачем то, и замер, злясь на себя за неуместное любопытство и боясь услышать ответ.

Брат вмиг посерьезнел.

— Нет. Еще и тряпкой по шее схлопотал, когда за гузно взял. Знаешь, уж больно она непростая девка. С такой на один раз не хочется, а на всю жизнь боязно. Слишком умна и независима. Жинка и тем более полюбовница проще должна быть. Да и что бы там Отец Никон ни говорил, очень я сомневаюсь, что христианка она. За месяц, что жили, ни разу Господа не помянула, молитву не прочла да крестным знамением себя не осветила.

— Сам-то ты больно верующий, — бросил в ответ Давид, а с души, словно камень свалился.

— Я- воин — мне без покаяния мертвым в поле лежать легче некуда.

— Тьфу ты! — плюнул на мерзлую землю сотник. — В дороге и о смерти. В Шатрашки поедем, проверим, как там люди готовы да обучены. Да и другие деревни посмотреть надо. А то весна придёт, соседние князья старые обиды вспомнят, булгары свежих рабов захотят, и будет нам с тобой, братец, не до девок.

— Это ты дело, Давид, говоришь, — невесть чему развеселился Юрий и запел:

— Твои подарки хороши и принял бы их я, Коль верила б ты в Бога.

Но ты — отродье троллей, и отец ваш — сатана, во тьму тебе дорога[3].

Ехавший после братьев Илья и слышавший их разговор от начала и до конца только головой качал. У младшего — ветер в голове, у старшего — одни заботы, а он, старый воин, как бы хотел сейчас домой на печь, да чтоб женка Настасья курник спекла сочный, славный, переложенный блинами, да с тремя видами начинки. Устал он от этих супов заморских да овощей с мясом. Ан нет, до весны теперь по деревням мотаться, пока не успокоится маетная душа среднего из князей.

–

[1] Цера — дощечка, покрытая воском и используемая как поверхность для письма.

[2] «Герр Маннелинг» Средневековая скандинавская народная баллада, поэтический перевод Алексей Савенков. Группа «Сколот».

[3] Там же

Электронная станция в комнате Ефросиньи разбудила композицией «Ameno» и бодро начала сообщать о погоде и пробках, после чего переключилась на расписание дня: две лекции в гуманитарной академии до обеда и две в университете технической связи и информации после. Вечером встреча в ДНС — Иван прислал код подтверждения.

Ровно в шесть утра началась сводка новостей, предназначенных для первой касты. Отличие от стандартной заключалось в том, что канал выдавал не отредактированную журналистами информацию, а прямые выкладки из заседаний Золотой сотни.

Первым шел доклад министра социального взаимодействия страны. Эвелин Коренёв ратовал за запрет родителям самопроизвольно изменять геном своего ребенка. Называл статистику, из которой было видно, что подавляющее большинство модификаций связано с внешностью, а не со здоровьем или когнитивными функциями. Притом задавались не только «стандартные» параметры, как-то: более длинные ноги или пышная грудь, но и совершенно необоснованные мутации типа клыков, фиолетовых глаз, эльфийских ушей или пепельно-белых волос. «Дети с синдромом анимэ», — назвал таких изменённых министр. Фрося грустно усмехнулась. Вспомнила брошюрочную Акулину и как та, едва поступив в институт, сточила свои клыки, а острые уши прятала под прической.

Какими дебилами надо быть, чтобы вместо здоровья, умственных и физических данных скорректировать ушки?! Тем более, что все эти гены доминантные. Отрезай их, не отрезай, а твой ребенок, к огромному удивлению эволюции, будет тоже «эльф». Однако всё не так однозначно. Кот в ящике был одновременно и жив, и мертв. С одной стороны, принцип толерантности обязывал понимать, принимать и уважать выбор родителей. Со второй — решение это они принимали относительно будущего другого человека. А с третьей — человека этого еще не было как субъекта права. Был плод внутри матери, а женщина имеет право самостоятельно распоряжаться своей жизнью и здоровьем. (И так по кругу).

Ефросинья загрузила на смарт-лист исходные документы по докладу и пошла на кухню, читая на ходу. «Ох, и тяжело придётся ему с этим законом», — отметила она между делом.

Выкладки нового министра социального взаимодействия по озвученной проблеме оказались подробными. Даже доскональными. Нормальный, грамотный, трезвомыслящий человек. Физик, кажется, а это отпечатывается на подкорке. За два года, прошедшие с очередной смены состава Золотой сотни, он четко обозначил всё, что ему не нравится в современном социальном порядке, выделил причины, наметил векторы развития и поэтапно стал решать поставленные задачи. Читать его сайт было одно удовольствие. Наблюдать за работой, впрочем, тоже. К примеру, он запретил насильно забирать незаконно рожденных детей из семей нижних каст. Только если родители писали официальный отказ. Если же пара хотела оставить ребенка себе, то ячейке давали рассрочку на оплату штрафа, а государство внимательно следило за соблюдением ювенальных законов. Будь такой порядок, когда Елисей был ребенком, не пришлось бы ему пережить весь этот ад. А Фросе — давать обещание, выполнить которое она пока не могла…

Кофе, повинуясь заданной программе, уже ожидал на столе. Дом спал. Ефросинья очень любила утреннюю тишину. Через час проснется Марго и, как заправский генерал, начнет раздавать команды бытовой технике. Все зашумит, зажужжит, завертится. Еще через полчаса выползет из своей норы Елисей — сонный, всклокоченный, недовольный, как индюшка, на которую вылили ведро воды. Не снимая смарт-очков, он на ощупь насыплет себе завтрак, нальёт суррогатного какао (настоящий сто лет как не производят) и будет жевать медленно и вдумчиво.

Сын попал к ним в семью уже достаточно взрослым ребёнком. Забирали они его из социального центра для несовершеннолетних. Парень в очередной раз сбежал из «общего дома», взломал охранную систему в магазине и набил рюкзак продуктами. Когда его поймали, грязного, с лишаем, в стоптанных кедах, он дрался. Молча, озлобленно, безжалостно, не желая возвращаться под опеку государства. Известие об усыновителях его тоже не обрадовало.