— И только посмей меня завтра в 16:00 не встретить возле ЗАА «Сфера». Я вернусь из прошлого и разнесу твой вертеп на кусочки, понял?

Иван заторможено кивнул, после обнял её, выныривая из своего ада.

— Ты не спросила про страту, — прошептал он, — про доход и изменённость.

— А страта мне твоя индифферентна, впрочем как и доход. Сама получаю столько, что тратить некуда. Хотя думаю, у хозяина элитного публичного дома деньги водятся. А то, что ты измененный, видно и так. Не бывает у обычных людей таких глаз и такого тела.

— Знала бы ты, как я их ненавижу: эти глаза и это тело… И если ты завтра передумаешь и не придешь к «Сфере», то я пойму.

— Дарта с два! Поймет он! Я буду там. Как экспедиция закончится — выйду. А теперь расскажи мне про моего сына. Я ему слово дала. Которое не сумела сдержать.

— Всё ты сумела, — выдохнул Иван, — но история непростая. Пересядем на диван?

— Стефания Мазур. Фигуристка. Четвертая категория. Олимпийский призёр. Смотри, какая красивая! — На Фросин браслет полетело 3D изображение. — В 20 лет первая серьезная травма и замена обоих коленных суставов. В 23 — операция на тазобедренном и ежегодное купирование болей. В 26 ушла из спорта и поступила на тренерский факультет. Параллельно подрабатывала в частной школе фигурного катания.

Дважды подавала заявление на оплодотворение, но не проходила положенные тесты. В семейную ячейку не вступила. Решила пойти по иному пути. Накопила достаточное количество денег на штраф. Нашла на черном рынке донора и забеременела. На третьем месяце решила идти с повинной, платить штраф и вставать на учет. Но тут случилась Сyber Face Attack, помнишь такую?

Ефросинья кивнула. Атаку хакеров на Единую биометрическую систему забыть сложно. В тот день с её карты за, якобы, использование телепортационной кабины списалась вся стипендия. Она тогда погрустила, но восприняла случившееся как очень дорогой урок финансовой грамотности. И с тех пор деньги на карте лежали в сумме, не превышающей недельный заработок. Остальное хранилось на счетах.

— Так вот, у Стефании на карте лежали все деньги. Платить штраф стало нечем. Она попробовала взять кредит, но после хакерской атаки на их выдачу был наложен годовой мораторий.

Чтобы накопить хоть сколько-то средств, забросила учебу и стала давать частные уроки. Естественно, травмы и беременность не позволили долго этим заниматься. Когда живот стал заметен, уехала очень далеко.

— Насколько?

— В Благовещенск, слышала о таком городе?

— Угу, там одна из палеонтологических международных баз расположена.

— А я вот, к стыду своему, даже не знал о его существовании. Ну да ладно. Население в полмиллиона людей. Преимущественно азиаты. Но и европейского типа достаточно. Короче говоря, не настолько маленький город, чтоб все друг друга знали, но и не настолько большой, чтобы им сильно интересовалась власть.

Родила она там. Сама. В ванне с водой, насмотревшись видео-рекомендаций в сети и прочего шлака. В итоге у неё появился ребенок, но не было ни здоровья, ни работы, ни образования. В следующую пятилетку ей присвоили шестую касту. Сына она прятала. Пособие тратила на приобретение детского питания через третьи руки. Устроилась работать ночами на утилизатор, чтобы успевать выуживать детские вещи и игрушки перед переработкой. Обучала его сначала сама, потом приобретала программы якобы для себя. Собственно, по этим программам её и отследил искусственный интеллект. Передал информацию соцслужбам. Те приехали и забрали ребенка. Елисею на тот момент было десять.

Стефанию судили, признали виновной сразу по ряду статей. Хотели отправить в колонию на луну, но из-за здоровья амнистировали. Только стерилизовали. После расставания с сыном целей у неё в жизни не осталась. Как это часто бывает с гражданами нижней касты, она пристрастилась к дешевому алкоголю и спилась.

— Она умерла? — севшим от волнения голосом спросила Фрося.

— Нет. Год назад я нашел её и определил в реабилитационный центр. Она жива, но практически ни на что не реагирует. Я навещал её несколько раз.

Боярин Ретша, взмокший от усердия, порол конюха. Медленно, с оттяжкой, всей своей сущностью отдавшись исполнению наказания. Из прокушенной конюхом губы текла кровь. С боярина тёк пот. Солнце щедро лило свой свет. Каждый удар хлыстом отдавался для Ретши болью в правом боку и слева в груди. Это конюху, лентяю, хорошо. Лежит, на дыбе растянувшись, прохлаждается. Стонет едва. А что спина крест-накрест располосована — не беда. Водицей соленой польют, и через пару дней оклемается. В следующий раз за лошадьми следить лучше будет. Кобыла от жеребца милостного, черная, с ярко-рыжей гривой, за шесть гривен серебра купленная, на мокром бревне поскользнулась и угодила копытом в трухлявый сруб. С той поры и захромала. Теперь только прирезать. Кто виноват?

Сын-балда, что носится по городу на всех парусах, хотя ясно сказано, что лишь княжеские гонцы могут рысью да галопом коня пускать за стенами детинца? Так помосток тот был через Обь, аккурат по въезду на Княжью гору, вроде и не город. Хотя паршивец сказать мог бы, а не в тишь лошадь в денник ставить. Глядишь — выходили бы.

Или козлинобородый княжий тесть, что должен был по весне все мощеные улицы проверить да брёвна гнилые заменить? Так тому разве кто указ. Это пока Кирияна в невестах у Давида Юрьевича ходила, он, Ретша, мог со старым груздём на равных разговаривать, а сейчас?! Нет, вроде бы и не поменялось ничего, также вхож боярин в палаты княжеские, также право имеет на место своё и за столом, и на совете. Пока. Но уже мужи Муромские кидают красноречивые взгляды и губы кривят не прячась. Да и князь Владимир слова доброго не скажет, все смотрит сквозь.

И Кирияна — дура-баба! Не смогла за два года сотника приветить да приласкать, всё своими кровями кичилась.

Свезло как-то в молодости Ретше взять в плен одну из дочерей хана Атрака. Привез он красавицу — половчанку к себе на двор и оставил жить. Та ведь даже христианкой не была, а посему штраф платить баснословный[1]да супругой распускаться не пришлось. Так и нажил от законной жены сына, а от рабыни — дочь.

Теперь сидит эта дочь в светёлке да слезы льет: мол, опозорили её бедную, несчастную.

Боярин в сердцах плюнул, скрутил кнут в кольцо да сел в тени. Холопка принесла квасу холодного с ледника.

— Ой, не бережешь ты себя, батюшка! — поклонилась она. — Зной такой, а ты надрываешься!

— Цыц, ляпалка! Лучше воды из колодца чёрту этому на спину слей да сведи в тень, а меня не трожь.

Убежала девка, только пятки сверкнули, а Ретша водрузил живот меж ног, утер лоб тряпкой и сел думать, как дальше быть. Сыграли-то в шахматки, да без него. Хитро как всё оставил отец Никон, а боярин Позвизд поддержал, собака. Ишь что придумали: нет сраму в не равном браке, одна воля Божья! Вылечила князя знахарка от парши, а он за это её в жены взять обещал, вот и исполняет обет. И сваты новые к Кирияне на следующий день пришли, чтоб времени на раздумья не было.

Хитрый, скользкий змей — игумен Борисоглебского монастыря, все рассчитал. Даром что правой рукой у Юрия Владимировича[2], батюшки нынешнего князя, был. Детей его воспитал. Привык серой тенью за княжеским столом стоять да править мягко, исподволь. С ним-то как раз ясно всё. Ему девка безродная словно глина белая: лепи, что любо. Тиха, не строптива, рта своего при знатном муже открыть не посмеет. А Позвизда какая муха укусила? Он и так к князю ближе некуда. Владимир с его рук ест. Ему-то зачем игумена поддерживать? Просто Ретшу Ольговича отодвинуть? Знает же, что за ним все ряды торговые. Без его согласия ни один товар не попадет в Муром, ни одна ладья не спустится на реку. С таким дружить надо. Так и дружили же до поры до времени! Брагу с одной братины пили. Что поменялось-то, какую игру затеял сморчок плешивый?