Стихли гусли, потешники сели у входа. Вновь наступил черед здравиц и даров. Ремесленники, купцы, горожане — каждый чтил новобрачных и, довольный собой, кланялся да садился на место. Жирослав же о каждом успевал своё слово сказать.

— Гляди, это пекарь Дрочило, ишь какие ручища крепкие! Ты чего хихикаешь? Это от того, что он тесто месит.

— А вот это кузнец Иван, странный он, нелюдимый. Пришел как-то давно в город, попросил у князя дозволение кузницу поставить, да с тех пор и живет бобылем, сына растит. Сказывают, к нему сам чёрт подковываться ходит.

— О, ну дядьку Илью ты, наверное, знаешь. Он воевода местный, а в мирное время — нянька Юрия. Они с отцом Никоном старые товарищи. Игумен же не всегда священником был. В дружине вместе служили. Ходили Киев брать тридцать лет назад. Дядька Илья тогда совсем молодой был, а отец Никон… говорят он родился стариком.

— Ух, надо же! И Нежата пришла. Вдова золотаря Тихона. Как помер мастер, она одного сына в Суздаль учиться отправила, другого — в Новгород. Дочь замуж выдала, а сама при мастерской осталась. Она единственная в Муроме, кто умеет скань с зернью делать. Кстати, я слышал, что Ефросинья супругу своему рог с серебряной оковкой подарила? Может, знаешь, у кого заказывала?

— Она сама сделала, — не без гордости отозвалась Ретка.

— Врёшь!

— Слово моё! Правду говорю. Я видела. И как чернила, и как рисовала, как чеканила после.

Парень лишь мягко улыбнулся и положил девочке на тарелку пирог с грибами. Еще одна бусинка на низке. Это его отец может криком кричать, что взял князь девку безродную, но Жирославу хватило того времени, что они ехали в Муром, чтобы понять, что не так проста яга, как тут думают. Однако раскрывать глаза крикунам на очевидные вещи он точно не подряжался.

Пока Ретка уплетала пирог, а отрок потягивал пиво, пришел черед купцов. Те чинно, поглаживая бороды, славили новобрачных и свой товар. Каждый подарок со смыслом: мол, поглядите, что в моей лавке есть, да приходите потом. Одним из последних вышел молодой купец, представился Михалом из Новгорода, торговцем пряностями и солью, и поставил на стол небольшой ларец.

Ефросинья потянулась к нему, открыла и ахнула. Давид вопросительно поднял брови, но увидев содержимое, лишь криво улыбнулся.

— Думаю, специи заморские тебе, моя хозяйка, пригодятся.

— Безусловно, муж мой, — и после обратилась к купцу:

— Спасибо, вижу, со всего света собраны у тебя пряности да приправы. Мне будет любопытно посетить твою лавку.

Купец с довольным видом поклонился.

На середину гридницы снова вышел гусляр.

Наконец свадебный пир, растянутый на три дня, подошел к концу. Простой люд ещё веселился, когда молодожены отбыли к себе. Дары сгрузили в телегу и повезли на Давидов двор, благо, недалеко было. Все дома: что княжий терем, что хоромы сотника — располагались на Кремлевской или, как тут говорили, Воеводовой горе. На руках у Фроси дремал беленький длинномордый щенок борзой, подаренный Ильей. Давид с грустью подумал, что испортит жена кутёнка, к охоте будет не приучен, лишь к рукам ласковым, что чешут кучерявое ушко. Рядом, подтянув ноги к подбородку, сидела Ретка и мечтательно смотрела вдаль.

Новый дом был большой, двухэтажный. Отдельно возвышался терем с небольшим балкончиком. Многочисленная резьба украшала ставни, перила, ажурными кружевами ложилась под тёсовой крышей. Аккуратный конёк венчал всю эту красоту.

Помимо дома во дворе были еще хозяйственные постройки, не так искусно украшенные, но крепкие и добротно сложенные. Располагалось все за высоким, в полтора человеческих роста, деревянным забором. Там же был и колодец. Ефросинья уже успела выяснить, что колодцы были предметом роскоши и стояли даже не во всех боярских домах. В основном все пользовались водой из реки, туда же и сливали нечистоты.

По приезду домой Давид первым делом познакомил Ефросинью со слугами. К её огромному удивлению, кроме недавно подаренной рабыни всю эту усадьбу обслуживало четыре человека. Конюх, истопник (он же дворовый), ключница да кухарка.

«Не густо, — отметила Фрося, — учитывая, что ключнице на вид лет сто, а кухарка явно беременная».

Дом красивый, просто сказочный снаружи, внутри оказался тёмным и угрюмым. Паутина по углам, закопчённые стены, на полу песок, на лавках засаленные шкуры, поблескивающие от жира столы, частично застеклённые толстым мутным стеклом окна. Ефросинья едва подавила дрожь отвращения. До рези в зубах захотелось вернуться в свою лесную избушку. «Что ж, не удивительно, что сотника месяцами дома нет, какой нормальный человек захочет тут жизнь. В лесу на седле спать всяко чище. К тому же где-то тут еще и чешуйки лишайные летают». Непроизвольно захотелось почесаться. Единственное, что привело её в восторг, так это ледник, вырытый в глубине подвала. «Холодильник с морозильной камерой, тринадцатый век стайл», — порадовалась Фрося, подспудно отмечая, что ключница, которая не могла спуститься в погреб, очень нервничала от того, что молодая хозяйка, не успев приехать, засунула туда нос. Однако Давид излишне резко пресёк стенания старухи:

— С этого дня Ефросинья здесь хозяйка. Все ключи ей отдашь и перечить не смей, поняла, старая?

Ключница только пожевала беззубым ртом и поковыляла прочь.

— Пусти козу в огород, а молодую девку в дом без свекрови. Все разбазарит, по миру пустит, с паперти кормиться будем, — стенала она, удаляясь прочь. Молодожены проводили её долгим взглядом.

— Ты сильно не обижай её, старая она стала, её еще мой дед привез. Сначала просто холопкой была, потом ключницей сделалась. Долго хозяйство в ежовых рукавицах держала, а теперь сдала, — с некой долей неловкости в голосе произнес Давид.

Фрося кивнула, хотя было видно: просто не будет.

— Спасибо, что показал здесь всё, пойдем, есть еще пара светлых часов, я ложницу в порядок приведу. Поможешь мне с горячей водой и вещами.

Давид застыл в изумлении.

— Зачем?

— Затем, что там, наверняка, все в лишае, а ещё на твоем ложе, кажется, кто-то умер от потери крови. Тело убрали, а простыни не сменили.

Хозяин даже покраснел слегка, вспоминая, Кириянин "подарочек".

— Но для этого слуги есть!

Ефросинья насмешливо подняла бровь.

— Кто? Рабыня, которая спит и видит, как бы боярину Позвизду донести, старая ключница или беременная кухарка?

Давид отметил незнакомое слово, но от вопроса о его значении отвлёк начавший скулить щенок. Сотник мысленно выругался. Ещё недавно спокойная, размеренная жизнь превратилась в балаган с перинами, рабынями и лопоухими кутятами. Возникла предательская мысль уехать прямо сейчас, оставив женщин разбираться самим со своими проблемами. Пока он боролся с собой, щенок сделал огромную лужу.

Нечасто сотнику приходилось отступать, но в этот миг он решил, что ретироваться лучшее решение.

— Пойду, воды прикажу нагреть да наверх поднять, и Ретку твою позову. Кликнешь, как вещи нести надо будет.

Фрося покачала головой. Отчего-то вспомнилась как Марго придумывала сотню предлогов, чтобы не входить в комнату сына, где стоял террариум с мадагаскарскими тараканами.

–

[1] Рис

Ещё не зарозовела над горизонтом полоска восхода, а Давид Юрьевич уже седлал коня. Руки привычно выполняли знакомые с детства движения. Застегнул уздечку, пробегая пальцами по бархатной конской морде. Накинул потник, поверх него седло с подпругой. Затянул ремни. Привязал шлем к луке, с другой стороны — мешок с личными вещами. Достал из кожаного футляра кольчугу, обернутую пропитанной маслом тряпицей, проверил отсутствие ржи и примостил позади седла. Руки действовали привычно, не мешая мыслям превращаться в решения. На восточном берегу опять распря. Мордва просит защиты от булгар. Вчера вечером пришло письмо. Прям на свадебном пиру вручили ему послание. Хорошо, что благодаря «голубятням», нужные вести доходили за считанные часы. Немедля отдал наказ собираться. Всадники — гордость и основная сила Мурома — скоро сели в седла. Давид отправил с ними Илью, сам обещая нагнать их завтра. Не хотелось без нужды прерывать свадебный пир, оскорбляя жену и князя. Хотя мужчина видел, что трехдневное празднество надоело Ефросинье. И лишь только окончился чин поздравлений и здравиц, испросил у брата позволение отбыть с молодой супругой домой.