Довольный этой рокировкой, Эвелин откинулся на спинку кресла и взглянул на Марго.

— С кем бы вы были, если бы не создали семейную ячейку с Фросей? — прервал он наконец молчание, царившее в кабинете.

Марго удивлённо посмотрела на него, потом неуверенно дернула плечом.

— Ни с кем, наверное. Я крайне нетерпима к людям, а из длительных связей у меня только работа.

Иван усмехнулся и отпил из бокала. Да уж, эта характеристика как нельзя точно отражала его суть.

— Ефросинья же умела без любви, лишь на одном уважении строить длительные отношения, — продолжила гостья. — Мы делили быт, финансы, ребёнка, секреты, но не чувства. Думаю, все эмоции доставались вам с Елисеем.

Эвелин задумался. Доставались ли ему эмоции? Страсть — да, а в последнюю встречу немного раздражения и обиды, и на этом, пожалуй, всё. Они разговаривали, но никогда о личном. Иван не спешил делиться своими тайнами, и Фрося не откровенничала в ответ. Всегда приветливая, гибкая, удобная. Нет, она не притворялась, но и не раскрывалась целиком. Единственный раз дала слабину, рассказав про Елисея.

Не получится ли так, что когда он найдет её, то придётся знакомиться заново?

Их нескладный разговор снова сошёл на нет. Марго допила ром и отставила бокал.

— Иван, вы хотели обговорить со мной некоторые детали без Фросиного отца. Я вся — внимание.

Коренёв скривился. Он не хотел, но считал необходимым. Две большие разницы.

Проведя пять лет внекастовым, он прекрасно понимал, что человек сколь угодно может думать, планировать, готовиться, но быть уверенным в успехе невозможно, а потому сантименты и суеверия прочь.

— Вы правы. Теперь слушайте и запоминайте всё, что я вам скажу. Завтра я отправлюсь за Фросей. Мне уже скинули карты и минимум данных по эпохе и региону. Скажу сразу: площадь поиска огромна. Надеюсь, Ефросинья не успела за три дня уйти дальше, чем на сотню километров. Лучше бы ей вообще обитать где-то в районе деревни. Тем не менее запас времени я даю себе примерно три дня, но максимум — месяц. Не больше, потому как даже за месяц мы оба в прошлом можем столько дел наворотить, что возвращаться будет некуда. Соответственно, если мы не вернёмся через месяц, то, скорее всего, не вернёмся вообще. Во всяком случае в эту реальность. Вы меня поняли? — Иван дождался утвердительного кивка и продолжил:

— Поэтому закидывайте ЗАА «Сфера» жалобами, подавайте иски, кричите в сети. Отвлекайте, одним словом. И следите. Если мы не вернёмся, вы поймете это из новостей. Говорят, что месть принято подавать холодной, я же считаю, что она должна быть выдержанной, как хороший алкоголь.

Марго открыла рот, чтобы спросить, что конкретно задумал политик, но тут дверь открылась, с грохотом ударившись о стену. В кабинет влетела взбешенная Ариадна.

— Ты! Самоубиться решил?! — прорычала она прежде, чем заметила, что они не одни.

Елисей стоял у ворот Дома Надежды и сжимал одноразовый пропуск. Надо всего лишь приложить карточку к замку, и дверь откроется. Какое простое и незамысловатое движение, но сколько сил требуется! Ноги приросли к земле, а кусочек пластика по ощущениям весил не меньше центнера. Проще было бы развернуться и уйти прочь, но после того, что случилось с Фросей, он не мог себе позволить эту слабость.

«Не затягивай, — сказала она тогда. — Человеческая жизнь непозволительно быстротечна». Мог ли он представить, что это будет их последний разговор? Нет. Мог ли подумать, что ему будет физически больно от известия о её пропажи? Тоже нет.

Елисей вздохнул. Очень долго он воспринимал Фросину любовь как прихоть богатенькой тетушки, которая не могла получить разрешение на рождение ребёнка и играла в «маму», а вчера понял, что навсегда потерял её. Не будет улыбок, обниманий, слёз. Не будет строгого «Лесь, не бросай, где попало, носки!» Она никогда не потреплет его по волосам, а он не съехидничает в ответ. И это чувство беспомощности, отчаяния всколыхнуло в нём забытые, потерянные воспоминания.

Словно плоское кино, всплыла сцена его расставания с родной матерью.

Он цепляется за её одежду, хватается за её шею, что-то кричит. Она судорожно гладит его по голове, целует в щеку, шепчет «Всё будет хорошо» и больше ничего не обещает, только карие глаза наполняются слезами. Его снова пытаются оторвать, но он хватается за мамины опаловые бусы. Прочная нить не выдерживает и рвется, бусины разлетаются по полу. И лишь три остаётся у него в руке. Он сжал пальцы так, что их пронзила судорога. Разжать смогли только через несколько дней и расслабляющего мышцы укола.

Елисей вытер вспотевшие ладони и сделал шаг в рамку. Аппаратура подтвердила его право посетителя находиться здесь.

— Стефания Мазур расположилась во внутреннем дворе VIP-апартаментов, следуйте за подсветкой, — сориентировал его электронный голос системы.

Парень стоял, опершись на живую изгородь, и смотрел на женщину, подстригавшую можжевеловый куст, зеленые мягкие ветки устлали каменную дорожку. Вот она закончила работу и не спеша повернулась.

— Ты пришел, — произнесла Стефания одними губами, и улыбнулась. А Елисей понял, что все эти годы мать ждала и помнила его. Жила надеждой встречи.

____________________

[1] Имеется в виду Вацлав II Чешский, коронация которого произошла в 1300 году.

Холодный колючий ветер бросал в лицо комья снега, щёки давно занемели, а ресницы покрыл иней. Руки мёрзли, несмотря на теплые рукавицы, а ноги в тонких кожаных ботинках уже не чувствовались. Кончился и горячий взвар, и каша на сале закончились и ржаные хлеба, напечённые для раздачи, только короткий зимний день никак не хотел подходить к концу.

— Сударыня Ефросинья, ты б уже в дом пошла, раздали всё на сегодня, нет ничего более, только мороз крепчает, — позвала Илта.

— Почему они не расходятся? — Фрося подняла глаза в отчаянье. — Холодно же, замёрзнут.

— А куда им идти? В нетопленной избе немногим теплее, разве что ветер не дует, за то дети орут.

Дети…Фрося вспомнила голодного, одичавшего Елисея. Что он там в супермаркете украл? Быстрый завтрак, кажется, в виде маленьких звёздочек. Первые несколько месяцев только его и ел, на остальное глядя с опаской.

Горло сдавил ком. Как всегда, воспоминания о семье пришли неожиданно, выбивая почву из-под ног. Как они там? Отец, Марго, Елисей, Иван?

— Надо достать ещё еды, раздать, помрут же, — выросшую в эпоху синтетического питания, Ефросинью каждый раз приводил в ужас вид голодающих людей.

— На всё воля Божья, — Фросины плечи укрыл тёплый плащ, — иди в дом, застудишься, завтра будет ещё хлеб, — князь Давид хмуро смотрел на площадь, с которой медленно расходились люд.

Дом…Их новым домом стал княжий терем. Серый, неуютный внутри, поделенный строго на мужскую и женскую половину. С множеством тёмных клетей и чужих людей. Усадьба Давида, как и его удел, перешли младшему брату, и теперь Юрий стал там хозяином. Князь вспомнил, как спала с лица супруга, когда он велел ей готовиться к переезду, как побелели её алые губы. Странная, непостижимая женщина… Другой бы сказали, что она княгиней Муромской стала, счастлива была б, а эта все силы истратила на то, чтоб не разреветься. И вдруг самому Давиду стало жалко и дом их уютный, и время скоротечное. Очень мало они провели вдвоём, а сейчас ещё меньше будут. Обнял он супругу и в порыве нежности предложил:

— Хочешь, оставайся здесь. В этом доме матушка моя жила, покуда отец в Муроме правил.