А смерть везде и всюду одинакова. От нее ничто не спасет и никто не спасется. Короли, предатели, трусы, герои – все умирают. Рано или поздно. Какая разница, когда? Смерть приходит неслышно, ее объятия черны, словно нескончаемая ночь. Сон – это легкая тень смерти. Он так похож на нее, что Ева запуталась. Каждый раз, выпивая горьковатую жидкость, она опускалась в мутный туман, просыпаясь, оказывалась во тьме... Тишина звенела, сводя ее с ума. Отдаленный грохот казался обвалом земли, засыпавшей ее могилу.

Ева не знала, каким образом появлялись в ее темнице кружка с водой, кусок хлеба и свеча. Она жевала и глотала, не ощущая вкуса. Чувство голода притупилось, как и все остальные чувства. Самым живучим оказался страх: он не хотел уходить и вспыхивал с новой силой каждый раз при появлении Палача. Палач – жуткое бесформенное существо – приходил с ножом, прикладывал холодное острое лезвие к горлу Евы...

– Каждый твой вздох может стать последним, – шептал он. – Стоит мне слегка надавить, и твоя кровь брызнет на эти грязные камни. Ты сдохнешь... сдохнешь в муках, подлая, лживая тварь! Но сначала ты подаришь мне свою любовь, она особенно сладка за миг до смерти. Ха-ха-ха! Смерть окрашивает мир в свои цвета, играет на своих собственных струнах. И мы с тобой поиграем в ее объятиях, ощущая на губах ее ледяное дыхание...

В последний раз он отрезал у Евы прядь волос и долго, хрипло смеялся, потрясая этой прядью перед ее носом.

– Вот этим, детка, мы выманим у Проклятой Ищейки все, что нам вздумается. Мы заставим его ползать на коленях и вымаливать нашей милости! Мы отлично повеселимся.

Ева не понимала, с кем иногда разговаривает Палач. Явно, что не с ней. Он обращался к кому-то третьему, незримому. Советовался с ним, просил о чем-то, хвалился и льстил. Он видел третьего, а Ева – нет. У нее волосы шевелились от этого диалога Палача с пустотой. А может быть, там, в темноте, за ее спиной он видел... смерть?

Пленница уже перестала отдавать себе отчет, приходит ли Палач на самом деле в ее тюрьму или он – плод ее кошмарного сна. Но боль была настоящей. Когда Палач сильнее провел ножом по руке Евы, выступила кровь, и Ева вскрикнула.

Он вытер кровь срезанной прядью волос и приглушенно засмеялся. Его смех походил на шипение змеи.

– Тебе осталось недолго ждать, – прошептал он, склоняясь к ее уху. – Смерть уже хочет тебя, так же, как и я!

Ева лежала на топчане, укрывшись ворохом тряпок, или бездумно бродила из угла в угол, звеня цепью. Кто-то приходил разговаривать с ней... призраки! Денис Матвеев, Кристофер Марло... Они звали ее. Куда?

– Ты обманул меня, Крис, – бормотала Ева в полубеспамятстве. – Почему?

– Это расплата.

– За что? Я пришла, чтобы помочь тебе!

– Мне уже никто не поможет. Я умер. Из-за тебя.

– Нет! – плакала Ева. – Нет... Крис, ты ничего не понял! Смерть пришла за тобой оттуда, из Англии, из деревенской гостиницы... от нее нельзя убежать.

Марло смеялся... его смех внезапно обрывался, замолкал. На смену актеру приходил «великий комбинатор» Денис Матвеев. Он тоже обвинял Еву.

– Ты была обманута, потому что обманывала сама. Мы стоили друг друга, не правда ли?

Она робко защищалась:

– Я никому не лгала.

– Разве? – потешался над ней бывший любовник. – А как же муж? Доблестный служака Олег Рязанцев? Он что, не в счет?

– Олега я не любила. Я искала родную душу...

– Ха-ха-ха-ха! – глухо раздавалось в тишине подземелья. – Ха-ха-ха... Как мило с твоей стороны теперь признаться в этом. Ха-ха!

Эти изнуряющие разговоры с пустотой, меняющей лица и роли, сводили Еву с ума. Она бы прогнала прочь назойливые образы, но сил не хватало. Ей чудились то возня крыс, то плеск воды, то шорохи насекомых, то бессвязный, взволнованный шепот, то чьи-то шаги во мраке. Ей снились плаха и топор, глаза Палача в прорезях его колпака, кровь, стекающая отовсюду, собирающаяся в ручейки, в реку... Ева плыла по красной реке, задыхаясь, слабея. Она погружалась в беспамятство, все реже вырываясь на поверхность из пучины бреда и галлюцинаций. Но никогда, ни разу она полностью не потеряла себя.

Каким-то краешком, капелькой сознания Ева цеплялась за то дорогое, что еще у нее оставалось, – едва заметный огонек среди черноты. Там, где он продолжал светить, ее ждали. Это была ее маленькая блистающая звезда, указующая путь. Ева боялась упустить ее из виду, оторваться от нее взглядом хоть на секунду... Это любовь пробивалась сквозь ужас и мрак, сквозь безысходность и страх смерти, протягивала Еве руку! Она звала за собой, и Ева шла, шла, как измученный жаждой и зноем, заблудившийся в пустыне странник, ослепший, оглохший и почти безумный.

Ее найдут, за ней придет тот, кто обещал сделать ее счастливой. Он еще не успел выполнить свое обещание! Эта последняя искорка в сознании удерживала Еву на грани срыва. Она дождется...

От Адамовых сыщик поехал в театр «Неоглобус», разыскал там Гиви и Сашу. Оба были заняты в вечернем спектакле. Ему повезло, попал как раз в перерыв.

– Ребята! – взмолился он. – Выручайте! Позарез нужен какой-нибудь балахон, который можно на себя напялить и чтобы никто меня не узнал! Я заплачу!

– Какой еще балахон? – удивился Саша. – Вы не пьяны?

Они не ожидали встретить сегодня в театре «журналиста», который интересовался Костей Марченко.

– Трезв как стеклышко! У нас в редакции костюмированный бал, а у меня нет наряда. Горю!

Молодые люди переглянулись. Сыщик вытащил из кармана три стодолларовые купюры и протянул актерам.

– Две в залог за костюм, а одна – вам, за услугу. Послезавтра верну ваш балахон в целости и сохранности!

– Да нет у нас балахонов, разве что монашеская ряса. Подойдет?

Они почти согласились. Заработать сто долларов, дав напрокат костюм, им удавалось не каждый день. С костюмершей можно договориться. К тому же балахон – не царский наряд, особой ценности не представляет.

– Желательно, чтобы лицо было закрыто, – сказал Смирнов.

– Тогда ряса не катит, – с сожалением вздохнул Гиви. – О! Слушайте, возьмите костюм палача! Он редко используется. В течение недели он точно не понадобится.

– Палача? – растерялся «журналист». – Это уж слишком... экстравагантно.

– Зато оригинально!

– Ладно. Несите, а то у меня времени в обрез.

Пока Гиви улаживал вопрос с костюмом, Саша все сильнее мрачнел. Между бровями у него пролегла глубокая складка.

– Ты почему кислый такой? – не удержался, спросил Всеслав. – Боишься, костюм не верну? Я же залог оставил, чудак.

Парень поднял на него подведенные гримом глаза.

– Не в этом дело. Примета плохая.

– Палачом, что ли, рядиться? Я не суеверный.

– Вы про Костю статью собрались писать... так вот, он за пару дней до смерти тоже взял напрокат два костюма: женское придворное платье и одеяние палача. Вернуть уже не смог! Залог предлагал, да ему и так дали. Объяснил, мол, друзей разыграть хочет. А сам... умер. С платьем замяли, у нас их много, а костюм палача пришлось новый заказывать.

– Почему раньше не сказали? – рассердился сыщик.

– Во-первых, вы об этом не спрашивали. Во-вторых, я не связывал гибель Кости с костюмами. Мне только что пришло это в голову.

Прибежал, запыхавшись, Гиви, принес пакет с костюмом.

– Вот. Через два дня просили вернуть. Еле уговорил костюмершу! Оказывается, Костя тоже это брал...

– Мне уже все рассказал Саша, – остановил его «журналист». – Была не была! Проверим, так ли плоха примета.

Актеров позвали на сцену, а Смирнов поспешил к машине. Он очень торопился домой.