– И куда ты потом ее дел?

– Печень? – морщась от невыносимой боли в голове, переспросил Потрошитель. – Выбросил... по дороге, когда опомнился.

– Почему ты убил Садыкову?

– А что мне оставалось? Если бы она не завлекала Адамова, была бы жива и здорова. Я рассчитывал сделать его главным подозреваемым. Все они заслужили свою участь! И Крюкова, и Садыкова, и даже Адамов. Врачи! Они дошли до того, что превратили благородное служение здоровью людей в коммерцию! И этого им показалось мало. Медицина становится опасной: ради денег она может поставить ложный диагноз и назначить дорогостоящее лечение или изъять у пациента орган, чтобы продать его другому пациенту. А еще лучше – взять орган у здорового человека! Он ценится выше. Скажешь, такого не происходит?

– Но ведь Адамов не участвовал в этом! – заметил Палач.

– Ну и что? Он мог участвовать! Он потенциально был готов, ведь поспособствовал же он смерти собственной жены. Только не говори мне о гуманных мотивах! Доктор небось просто дрожал за свою репутацию: никому не хочется иметь полоумную супругу и дочь с дурной наследственностью! Если мы начнем мотивировать свои деяния соображениями гуманности... Разве мучительная смерть не очищает душу? Почему же тогда мученики становятся святыми и попадают прямиком в рай? Выходит, мы помогаем спасению душ! – захохотал Потрошитель.

Он так привык вести разговоры с двойником-Тенью, что этот жуткий диалог в подземелье не удивлял его. Пугал? Отчасти. Но и увлекал – все сильнее. Звон в ушах и внутренний жар притупились. Впервые Потрошитель открыто высказывался, выплескивал наружу зловещее содержимое своего мрачного зазеркалья, опрокинутого с ног на голову, уродливо вывернутого мира. И упивался этим.

– А Костя Марченко? – спросил Палач. – Он чем провинился?

– Кристофер Марло, этот любитель заумного вранья? Я помог его выдумкам осуществиться! – захихикал Потрошитель. – Он нарушил правила игры. Кривляться и лицедействовать следует на сцене, а не в жизни. Ну... была еще причина: я обещал артисту денег на операцию сестре, большую сумму. А где же я мог ее взять? Бедняга стал жертвой собственной алчности. И еще – он бы выдал меня, доберись до него Ищейка или менты.

Палач кивнул головой, как бы соглашаясь со словами двойника. Он взял со стола кружку с водой и протянул Потрошителю.

– Пей!

– Зачем? – растерялся тот. – Я же усну!

– Разве мы с тобой и так не спим? – вкрадчиво прошептал Палач. – Пей... иначе мне придется тебя зарезать.

Невыносимый звон, боль и жар вспыхнули в ушах, в голове, во всем теле Потрошителя, он покачнулся. Палач услужливо поднес кружку.

– Пей!

Когда Потрошитель сделал последний глоток, кружка вывалилась из его руки и покатилась по каменному полу. Головная боль усилилась, дошла до своего предела – и вдруг начала стихать. Сон во сне подернулся забытьем и слабостью, потянул его в глубину черного, непроницаемого колодца, у которого не было дна...

Ева открыла глаза. Нестерпимый белый свет резанул, ударил в зрачки. Выступили слезы, и белизна вокруг стала размытой. Свет вместо тьмы. Не может быть...

– Где я? Неужели проснулась?

Ева думала, что говорит вслух, но на самом деле она только слабо пошевелила губами. Над ней наклонилась женщина с полным румяным лицом, улыбнулась.

– Очнулась? Ну, слава богу! А то спит и спит... я уж врача вызывать собралась. Хозяин неизвестно когда будет. Что мне делать? Ты глаза не закрывай, смотри по сторонам-то. Вдруг опять уснешь?

Ева ничего не понимала. Где она? Кто эта женщина? Что за кошмар ей привиделся – словно она живьем в могиле побывала?

– Где я? – с трудом шевеля губами, спросила она.

И вспомнила слабый плеск воды, пробивавшийся сквозь забытье, мыльную пену, горячий пар. Она что, в бане мылась? Там ей, наверное, стало плохо, она упала... и потеряла сознание, бредила. Теперь она в больнице, потому и стены белые. А румяная женщина – медсестра или сиделка.

Еве стало легче. Ничего страшного с ней не произошло.

– Ты лежи, лежи. Отдыхай! – ворковала сиделка. – Я тебя давеча купала в ванной, так ты вроде при своем уме была. На ногах плохо держалась, но ничего, мы с тобой справились: вымылись, расчесались, переоделись во все чистое. А потом ты до постели, голубушка, добралась, упала на подушку и уснула, как мертвая! Чаю хочешь горячего?

Ева не знала, хочет она чаю или нет. Тело, словно налитое свинцом, не слушалось, во рту пересохло.

– Где я? – упрямо повторила она.

– В Горелове, – ответила сиделка. – В доме Николая Крюкова. А я – его сестра двоюродная, по хозяйству помогаю. Он тебя среди ночи вдруг привозит, спящую, трезвонит... у меня аж сердце зашлось! Выскочила на порог раздетой. А он и говорит – принимай, мол, сеструха, гостью. Вымой ее, чаем напои, уложи и глаз не спускай. Случится что – прибью! Сам-то повернулся – и к машине. Куда, зачем? Только рукой махнул! Уже с дороги позвонил, объяснил, что ему срочно в Москву вернуться надо. И чтобы я, значит, языком не трепала.

Ева закрыла глаза. Слова сиделки ее испугали. Кто ее привез? Куда? Что за Горелово? От беспорядочных, путаных мыслей заболела голова.

– Эй, ты не спи! – всполошилась женщина. – Хватит! Давай чай пить. Колька приедет, сам тебе все объяснит.

Напротив кровати Евы белел четырехугольник окна. Глаза медленно привыкали к свету. Она лежала и смотрела, как летят за окном белые хлопья. Что-то темное, жуткое осталось позади, в длинной веренице ее ночных снов...

Прошли день и ночь. Снегопад прекратился. Все опять таяло и капало. По светлому небу бежали обрывки туч.

В доме было тепло, через раскрытые шторы в гостиную лилось яркое весеннее солнце.

– По традиции разожги камин, Николай, – попросил Смирнов.

– Какой еще традиции? – удивился Крюков.

– Когда я подвожу итоги расследования, раскрываю все тайны и называю все имена – это обычно происходит в доме наподобие твоего, с множеством комнат, большой гостиной и горящим камином. У огня собираются участники событий, угощаются хорошим коньяком, вином или кофе. А я рассказываю им занятную историю о преступлении и о сыщике, который раскрыл его. Как он это сделал? Какими извилистыми путями пришел к разгадке?

– Ну, раз надо, – вздохнул, поднимаясь с кресла, хозяин. – Пойду принесу дров. Традицию следует поддерживать.

В Горелове, в гостиной дома господина Крюкова, собрались доктор Адамов, его жена Кристина, Ева Рязанцева и Всеслав Смирнов. Ждали Николая. Он вошел, отдуваясь, с охапкой березовых поленьев в руках, и скоро дрова занялись веселым огнем, затрещали в камине. Запахло лесом, березовым дымком.

– Вы нас вызвали сюда, чтобы назвать имя убийцы? – неприязненно спросила Кристина Адамова, красивая холодная блондинка. – Обязательно было ехать за город?

Ради такого случая она накрасилась, тщательно оделась и сидела с видом человека, которого отвлекли от чего-то важного из-за пустяка. Она нервничала и старалась это скрыть.

– Кристина, ради бога! – раздраженно прошептал Адамов, одергивая ее. – Прекрати.

– У меня есть причина назначить встречу именно здесь, – спокойно ответил сыщик. – Но я не буду вам ее называть. Вас это не касается. Лучше объясните нам, как в вашем шкафу оказался хирургический костюм, весь в крови Лейлы Садыковой?

Кристина побледнела и закашлялась.

– Н-никакого... ничего по...подобного!

– Бросьте! – рассердился Всеслав. – Мне вчера вечером позвонила ваша падчерица, Ася, и все рассказала.

– Это недоразумение! – воскликнул Адамов. – Ася еще ребенок. Она любит... фантазировать.

– Костюм подбросили, – пробормотала Кристина, поняв, что отпираться бесполезно.

– Кто?

Адамовы в панике переглянулись.

– Ну, допустим, вы правы, – сжалился над ними Смирнов. – Куда вы его дели? Это вещественное доказательство, между прочим.