– Пока Николай ездил в Горелово и обратно, я установил в темнице записывающее устройство, чтобы иметь хоть какие-то доказательства, – продолжал Смирнов. – Но живой свидетель тоже не помешал бы. Около пяти утра вернулся Крюков, и мы договорились, как будем действовать дальше. Он спрячется неподалеку, в темном закоулке подвала, а когда похититель появится и войдет в темницу, закроет дверь снаружи. Я же, переодевшись в костюм Палача, чтобы остаться неузнанным и вырвать у Потрошителя признание, буду ждать его внутри, в полном мраке. Как я и предполагал, Рязанцев утром начал мне звонить с целью назначить время передачи бумаг. Не дождавшись ответа, он пришел в ярость и ринулся в свою подземную нору, сгорая от нетерпения выместить злобу на Еве. Его оторопь взяла, когда он вместо женщины столкнулся в темнице со своим двойником! Это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Остальное разыгрывалось по всем законам жанра.

– Я слышал каждое слово, открыв заслонку верхней ниши, – добавил Крюков. – Потрошитель туда ставил свечу. У меня волосы встали дыбом от его откровений! Негодяй производил впечатление безумца, одержимого. Ясно, что он – шизофреник! Мы дали ему выпить изрядную дозу снотворного, и он уснул... подозрительно быстро. Буквально сразу! Как будто просто потерял сознание, отключился. Мы привезли его сюда же, в Горелово.

Кристина вскрикнула, Ева побледнела. Смирнов сел рядом и обнял ее.

– Я не хотел тебе говорить, – прошептал он.

– Где он? – прогремел Адамов, вскакивая с дивана. – Покажите мне его! Немедленно!

– Он в подвале, – нервно хихикнул Николай. – Жертва и палач поменялись местами. Я заглядывал к нему два раза. Он выглядит и ведет себя как-то странно. Как парализованный. Я его связал на всякий случай.

Адамов был настроен решительно.

– Идемте, – потребовал он. – Ведите меня к нему!

Женщины остались греться у огня и пить вино, а мужчины в полном молчании спустились в подвал.

Потрошитель в балахоне Палача, но без колпака, был жалок и казался спящим.

– Он что, опять уснул? – наклонился к пленнику Крюков.

– Вадим? – удивленно воскликнул Адамов, всматриваясь в Потрошителя. – Тот самый человек, который... Пустите-ка! – Доктор Адамов с профессиональной сноровкой осмотрел лежащего. – Да он мертв! Уже как минимум пару часов.

– Мертв?! – завопил Крюков. – Как это – мертв? Не может быть! Я его пальцем не трогал! Я еще не решил, буду его сам убивать или сдам в ментовку! Как это...

– Что с ним? – опустился на корточки рядом с доктором Всеслав.

– Предварительно... похоже на обширный инсульт, – заявил Адамов. – Не выдержал нервного напряжения. Бывает. Возможно, его удар хватил еще там, в его норе. Потому он и отключился.

Мужчины в растерянности уставились на труп.

– А Вадимом он себя называл неспроста – взял имя отца! – вдруг сказал сыщик. – Задолго до всех описываемых событий. И Шкляров его знал как Вадима.

– Великолепный случай для практикующего психиатра, – заметил Адамов. – Впрочем... боюсь, Шклярову сей экземпляр не по зубам!

Вечером того же дня Николай провожал своих гостей.

Пережитое сблизило этих разных людей – хирурга Адамова и его жену, бизнесмена Крюкова, преподавательницу испанского, частного сыщика. Особенным расположением гореловский «магнат» проникся к Еве. Они обменялись телефонами.

– Если какое редкое лекарство понадобится, обращайтесь ко мне! – от души предложил он. – Из-под земли достану!

Ева улыбнулась, протянула ему руку. Крюков засмущался, неловко коснулся ее руки губами.

– А бывают вообще... счастливые люди? – спросил он. – Вот если, к примеру, мою жену убили, я уже никогда не буду счастлив?

Ева не сразу ответила.

– Счастье не уходит навсегда, – вздохнула она. – Оно возвращается.

Крюков вышел за ворота своей усадьбы и долго смотрел, как удаляются, растворяются в вечернем сумраке две машины. Через сорок минут хорошей езды они будут в Москве.

Адамовы ехали молча, ощущая себя уже не врагами, но еще не возлюбленными. Просто – мужем и женой, которым предстоит все начинать сначала.

Добравшись до своей квартиры, они закрылись в супружеской спальне и проговорили ночь напролет. Они сказали друг другу больше, чем за всю предыдущую совместную жизнь.

Утром, измученные и уставшие, они вышли в гостиную. Что-то изменилось вокруг них – в воздухе, в самом пространстве комнат. Кристина впервые почувствовала себя хозяйкой этого дома.

– Знаешь, Лева, – прошептала она. – Елена здесь больше не живет. Она ушла. Ушла! Мы обе свободны.

– Идем завтракать, – сказал Адамов, ощущая, как с его плеч свалился давний тяжкий груз вины и непонимания.

На кухне сидела Ася, пила чай. Она подняла голову и посмотрела на родителей. Девочка поймала себя на том, что впервые подумала так об отце и Кристине. Наверное, ее сердце смягчила любовь к Игорю. Или вчерашний телефонный разговор с сыщиком... Разве это важно?

Всеслав тем временем с удовольствием наблюдал, как Ева примеряет свой новый бирюзово-розовый наряд. Ему было приятно каждое ее движение, жест или слово. Его ничто в ней не раздражало. Словно прошел бурный весенний дождь и смыл все наносное, ненастоящее...

Дождь и вправду шумел за окнами – небесный водопад, обрушившийся на город. Он летел косо и густо, падая на грешную землю, гремел в водосточных трубах оглушительным хором ангелов. От стекающей по стеклам воды мир казался написанным смелой и вдохновенной кистью импрессиониста.

Ева подошла к окну.

– Проявление неразделимой сути бытия, – сказала она, глядя на дождь. – Каждое мгновение жизни наполнено противоречиями. Они-то и создают жесточайшие драмы духа. Где я об этом читала?

– Может, у Шекспира?

– Вот что странно! Потрошитель мертв, но... я не смогу прийти в тот тупичок, спуститься в тот подвал одна. Ни за что!

– Жутковато там, – согласился Смирнов. – Мы не знаем о влиянии событий на то место, где они произошли. Возможно, ужасное зло или сильная радость оставляют свой отпечаток в пространстве. Несмываемый энергетический след прошлого. А впрочем... дождь смывает все следы!

Ева, не поворачиваясь, улыбнулась – дождю, себе, своему чувству свободы. Она больше никому не хочет подражать, ни на кого не желает быть похожей – ни на рубенсовских женщин, ни на великих королев, ни на изящных юных пастушек, ни на знаменитых актрис. Какое наслаждение – быть собой!

– Тени притворяются, что они исчезли, – неожиданно произнесла Ева. – А сами продолжают жить среди нас.

– Только если мы им позволяем! – возразил Смирнов.

Любовная лодка Всеслава и Евы выдержала первую серьезную бурю, скорее даже разрушительный ураган – и выстояла. Она едва не перевернулась, получила пробоину, и на ее дне плескалась вода.

Но буря улеглась, ураганный ветер стих, а лодка все так же, как и раньше, покачивалась на ласковых волнах. Она плыла к неоткрытым островам...