— Я… не подумал, — единственное, что сумел сказать полукровка.

— К сожалению, охранники оказались редкостными ротозеями… но я не могу их винить. Только безумный мог предположить, что ты полезешь туда, куда тебя вовсе не звали. — Он тронул висок, на котором сильно забилась жилка — Огонек не увидел, но почувствовал это: — Пойми, ты мог быть уже мертвым. Думаешь, мне так важно таинство переговоров? Да через пару часов любая сорока в долине будет знать, о чем там говорилось. Но мы хоть знаем, ради чего рискуем, а ты?

Подросток вспомнил ненависть, на миг исказившую лицо оборотня. В голове Огонька мысли совершили скачок.

— И… он мог сделать со мной все, что угодно?

— Вот умница — ты лишь сейчас подумал об этом? Я мог только надеяться, что все обойдется.

Словно горькой мазью губы намазали:

— Ну, вот, я остался в живых…

— Что ж… сходи еще раз, может, он позволит погладить себя по шерстке. Тогда сможешь спокойно позабыть остальных.

— О чем ты, эльо? — сипло сказал Огонек.

— О долине Сиван. Она нужна юва. Почему они прислали сюда его? У него имеется опыт…

Огонек подскочил.

— Нет!

Лачи сдвинул брови.

— Сядь же. Что ты скачешь, будто горная коза?

— Он не сделает подобного снова!

Лачи чуть свысока глянул на мальчика.

— Глупый. Даже если он сам и не захочет… Разве сложно вызвать у него ярость?

— Я жил бок о бок с ним! Он не станет…

— Ты сам-то хоть веришь в свои горячие слова? — с насмешкой спросил северянин.

Огонек промолчал, а Лачи, выждав немного, продолжил:

— И что ты, в самом деле, так цепляешься за это существо? Ты уже знаешь — на нем десятки жизней. Может, и сотня. А будет еще больше.

— Он не виноват, что таким родился.

— Если бы только родился! Хочешь воочию увидеть новую реку Иска? Знаешь, сколько легло там эсса три года назад?

— У него не было выбора. Его, в конце концов, обучали так…

— Обучали, ты верно сказал. Еще вернее звучало бы «натаскивали».

— Не говори о нем, как о звере!

— Да что ты так вцепился в него! — не сдержался Лачи. — Кто он тебе?! «Он хороший»! — сказал с насмешкой, передразнивая.

Мальчишка вспыхнул, открыл рот — и залился краской, вспомнив насмешки подростков в Тейит.

— Он — человек. Живой человек.

— Ой ли? Ты полагаешь, его стоит мерить меркой обычного человека? Ходячую смерть? Которой нравится разрушать?

— Не нравится. — Огонек вспомнил скользящую походку… там, на Атуили… полный сдержанной страсти голос… Кайе ведь испытывал радость тогда, собираясь убить. Но проговорил упрямо: — Он и другим бывает.

— Скажи, если на одной чаше весов — много невинных жизней, а на другой — он, кого стоит выбрать?

— Я знаю. Но я не хочу слышать о нем злые слова. Он ведь… так или иначе, благодаря ему я обрел Лиа. И остальных…

— Это случайность — счастливая, не спорю. Не думай о нем как о своем ровеснике, — Лачи все еще выглядел терпеливым, — Он — воплощенное темное пламя, оборотень-кана. С детства его учили нести смерть и получать от этого удовольствие. Вспыльчивый, неудержимый, жестокий…

— Да! — горько воскликнул мальчишка, невольно коснувшись шрама под ребрами. — Я знаю, я видел! Но и вы все с ним жестоки, пусть и не прямо — не хотите видеть в нем человека. И сами…

— Мы все — иное. Когда зверь нападает, его убивают.

— Нет!! — он даже зажмурился. — Пусть зверь… Но он был добрым со мной.

— Странная доброта, — Лачи смерил его взглядом. — Он делал с тобой все, что хотел, как с игрушкой. Он забавлялся, пытаясь пробудить в тебе Силу — чудо, что ты остался в живых — и за это ты благодарен? Конечно, теперь ты особенный…

— Не за это, — Огонек сжал руки, — И не такой уж особенный. Он подобрал меня в лесу, оборванного, ничего не помнящего. Думал, я прислан вами. Он мог убить, не просто мог — должен был; но вместо этого давал все, о чем я и просить не смел. Он защищал меня от своих же… — Огонек чувствовал нетерпение северянина. Лачи не понимает. Для него все перечисленное — прихоть избалованного мальчишки с юга.

— Но даже если и так. А другие? Те, кто добывает камень в долине Сиван? И… твои друзья здесь и в Тейит? Ты уже успел позабыть о них?

— Я никогда не забуду.

— Хорошо. Представь тогда, что они все мертвы — а это может случиться скоро, если твоему котенку вздумается-таки направить взор на север.

— У вас десятки айо — неужто не остановите одного?

— Остановим, если удастся… ценой скольких жизней? А может, и нет… — Лачи задумался. — Боюсь, он и сам до конца не осознает, что носит в себе. Ты не хочешь ему зла, это я знаю — и одобряю отчасти; сам понимаешь, в полной мере согласиться с тобой не могу. Но ты видишь себя чем-то вроде гриба, растущего под землей — уютно, никто не трогает — или же человеком? Скажи, кто ты?

— Почему же я не человек, эльо? — вскинулся Огонек.

— Люди умеют любить… люди стремятся защитить то, что им дорого.

— Если я могу отдать жизнь ради Лиа и остальных…

— Это все красивые слова, мальчик. Допустим, ты в самом деле сейчас способен залезть наверх и сигануть со скалы — кому от этого будет лучше?

— Но что я могу еще?

— Можешь стать защитой всей Тейит.

— Я? — подросток опешил. Так не бывает. Только недавно думал… никчемный… Прищурился, пытаясь понять, не издевается ли Лачи. Похоже, не издевался.

— Но почему — я?

— Извечный вопрос, — Лачи положил подбородок в ладонь, смотрел на рыжее заходящее солнце. — Каждый, оказавшийся избранным, сомневается, испытывает страх. Тебе ведь не по себе, мальчик. Но те, кто страх преодолевают, становятся избранниками по-настоящему.

Огонек хотел было возразить — какой же из меня… и вспомнил.

— Ши-алли…

И северянин только улыбнулся. Он тоже понимал, что Огонек знает.

— Ты — наш щит, мальчик. И наше оружие, если понадобится.

— Нет, — тихо ответил он, — только не оружие. Только не против него.

— Почему? Никто не заставляет тебя делать что-то немедленно. Да и вообще делать обязательно. Но ты ведь сознаешь, что я прав.

Огонек мучительно пытался хоть что-то сказать, но слова слиплись в один ком. Наконец мальчишка выдавил:

— Я же по сравнению с ним…

Лачи кивнул и сказал серьезно и уважительно:

— Ты всего лишь весьма средний айо, но и не нужно большего. Достаточно дать тебе полный чекели.

— Так вот зачем его изготовили… Вы заранее… — подросток начал закипать, но сник под спокойным и, как показалось, грустным взглядом:

— Скажи, ты всерьез считаешь, что надо было тебе все рассказать заранее? И как бы ты поступил?

Огонек прикусил губу. Лачи сказал, как ни в чем не бывало:

— Отмеченный Тииу — враг Тейит. Но он не обязан нападать и ты не обязан помогать северу. Думай, ты существо со свободной волей.

— Нет, эльо… — он вспомнил историю с украденным Солнечным камнем в Астале. Там Огонек думал не о себе. И вновь повторил, словно говорящая птица-кауа, затвердившая одно слово:

— Нет.

А лицо Лачи неожиданно просветлело.

Среди валунов нелегко было разглядеть фигурку девушки в сером, узколицей и светловолосой. Этле стояла на небольшом возвышении, сжимая камень в ладони — чистейший кристалл, играющий зелеными искрами на свету. На шее северянки висел Солнечный камень — и тоже безо всякой оправы. Всего в нескольких шагах справа и слева от Этле стояли двое других уканэ — не шевелились, и вглядывались как будто в подступающую мглу, на деле — внутрь себя и кристаллов.

Понемногу, будто паутина под лапками паука, возникали завесы — против человека и против зверя. Одному не сработать. Лачи привез в долину Сиван пятерых.

Огонек шатался по окрестностям, не находя себе места. Будто камней на шею навесили, дышать можно, только тяжко… Во рту был вяжущий пыльный привкус, и даже медовое питье не помогало избавиться от него.

Помнил, как сердился Лачи — казалось, теперь все подозрительно косятся на мальчишку.