Подросток отскочил в сторону, вскрикнув.

— Стоять!

Мальчик застыл, от испуга дыша прерывисто.

— Кто ты и откуда?

— Башня, старая… там, — найденыш ткнул пальцем куда то позади себя, — или не там… я не помню где, эльо…. я шел долго… — голос получился ломким, высоким.

Шорох прополз по верхушкам деревьев — словно лес посмеивался недоверчиво.

— И куда же? Зачем?

— Не знаю… я просто шел… заблудился.

— Не помнишь, значит. Конечно, такой дурачок, — почти ласково прищурился всадник. — Заблудился? И ты шел один, выжил в лесу? — и, неожиданно резко: — И северное посольство не встретил на этой дороге?

— Нет… Я не знаю, о чем ты говоришь… — мальчик вздрогнул, как от удара, растерянно оглядел остальных.

— Я помогу понять.

Подчиняясь его знаку, один из всадников спрыгнул с седла и шагнул к подростку, крепко ухватил за плечо.

— Но я не вру! — от ужаса голос мальчишки сорвался. — Я не могу… я не знаю, что сделать!

Пальцы больно впились в его плечо — мальчик пискнул, словно зверек в ловушке.

— Что за башня? — спокойно спросил человек с янтарными глазами.

— На той стороне реки. Я жил там.

— Один? — издевка была столь откровенной, что мальчик подумал — а стоит ли отвечать? Кажется, ни одному его слову не верят.

— Къятта, оставь! — тон подъехавшего ближе спутника был веселым. — Он весь мокрый, и в паутине… ну и вид…

Он рассмеялся.

— Кто ты, чучело?

— Я не чучело, эльо, я ведь живой, — сказал мальчик растерянно, вспомнив, как дани порой набивал сердцевинкой ватного дерева шкурки мелкого зверья, и те становились совсем как настоящие.

Раздался дружный хохот всадников. Младший всадник стянул ткань — лицо, совсем юное, теперь было открыто. Приподнятые брови, словно чуть удивленные. Глубокая свежая царапина через всю щеку — кровь еще не свернулась толком. И невозможные, необычайно синие глаза — неправильный цвет, как и цвет глаз того, другого. И было в этих глазах шальное веселье.

— Ой… — тихо проговорил мальчик, сообразив, что смеются над ним и он ляпнул что-то не то.

— Так кто же ты?

— Я не знаю…

— Что ты несешь? Что значит — «не знаю»? — резко спросил Къятта.

Мальчик опомнился, перевел взгляд на говорившего.

— Я жил в башне с эльо-дани и его слугами. — Но они мертвы.

— Отчего?

Мальчик покачал головой, понимая, что сказать ему нечего. Очередное «не знаю» не даст ничего.

— Не нравится это мне, — Къятта встряхнул кистью. — Дурачок, попавший на нашу землю неизвестно как и неизвестно откуда… Не эсса ли водят нас за нос? — И добавил лениво: — Мне не хочется разбираться.

Мальчик не понял жеста и слов, но опасность почувствовал. Невольно вскинул руки, пытаясь заслониться от пока неизвестной угрозы, пискнул, словно зверек в капкане:

— Я же не виноват!! — и шагнул назад, поближе к недавно такой пугающей чаще.

— Стоять. — Незнакомец чуть наклонил голову, явно прислушиваясь. Потом извлек непонятно откуда продолговатый полупрозрачный камень, бледно-золотистый. Этот жест, в котором вроде как не было ничего страшного, вызвал у мальчика новый приступ ужаса. Виной тому были глаза человека — один раз мальчик видел неподалеку от башни волка, убившего олененка, и запомнил, какой взгляд хищник бросил на человека, стоя над еще целой добычей. Смерть из этого взгляда манила длинным когтистым пальцем.

— Ради Солнца и Неба! — пронзительно-высоким от страха голосом воскликнул мальчик. Но замер, привыкший подчинятся приказам. Глаза расширились, лицо побелело — словно изваяние из мелового камня, застыл на дороге.

— Погоди, — Юноша подъехал ближе. — Обыщи его, — кивнул тому, кто стоял подле мальчишки.

Мальчик закрыл глаза, подчиняясь. Обыск длился недолго — где прятать-то?

— Ничего нет, Дитя Огня. Если его подослали крысы, то уж точно без оружия.

— Да какая разница? — с легкой досадой отозвался Къятта. — Теряем время.

Он приподнял руку, небрежно, словно намеревался смахнуть паутину.

— Оставь! — в голосе синеглазого зазвучали повелительные нотки. Старший откликнулся не менее властно и недовольно:

— Кайе…

— Сказал же.

— Тебе и впрямь нужно… это? Или назло?

— Подумаешь! Возьмем с собой. Он смешной… — фыркнул, и обратился к найденышу. — Да не дрожи так. Или замерз в реке? Обсохнешь, согреешься. — Снова беспечно рассмеялся и кивнул одному из спутников — тот подхватил мальчика в седло. Самое время — того уже ноги не держали.

— Спасибо… — прошептал мальчик. Он не знал, стоит ли благодарить, не ждет ли впереди нечто ужасное — но у этих людей была сила. А ему оставалось лишь подчиняться.

В седле оказалось удобно, однако мальчишку и правда трясло — то ли от холода, то ли от страха. Беспомощность — полная, такой он никогда не испытывал. Он не мог даже плакать от ужаса — не знал, что с ним будет за это.

Юноша поправил ткань над щекой, вновь улыбнулся ему — совершенно по-дружески. Мальчик робко взглянул на него. На синеглазом не было вообще ни одного украшения. Не было в нем и ничего ломкого, угловатого — каждый жест, каждая линия неправдоподобно округлы и, невзирая на быстроту, протяжны.

Тронулись с места. Кайе поехал рядом.

— Значит, в реку свалился? Как же ты так? Скажи по-человечески, почему ты один? — в его голосе было удивление — и радужные брызги веселья. Ни угрозы, ни сочувствия.

— Я ушел из башни, когда погиб дани, и все умерли, — ответил мальчик, робко и напряженно улыбнувшись в ответ; он еле мог говорить, с трудом подбирая слова, — Потом я шел по лесу… очень долго, больше одного дня… а потом вдруг река… я не знаю откуда она взялась. Не заметил… — при этих словах пара человек засмеялось, а мальчик продолжил:

— Я упал, а вода понесла, а потом я не помню, а очнулся уже на берегу….

— Дорогу не помнишь?

— Нет, — мальчик в ужасе замотал головой. Не хватало еще проделать путь назад!

— Да что за башня! Развалины, что ли? Таких на Лиме полно, хотя куда больше там, за восточным хребтом, говорят. В них обычно никто не живет. Умерли, значит? Хм… — он задумался. — Если ты с севера… да нет, ты бы один в жизни не прошел так много. Разве кто-то помог, что ли? Выясним… Ты ведь полукровка? Жил с эсса-одиночкой?

— Эсса? Я… я не знаю этого слова… там все были люди.

— Люди… понятно, что не дикари. А! — он легко взмахнул рукой. — Там разберемся.

— Спасибо… — вновь сказал еле слышно, по-прежнему не понимая, стоит ли благодарить и за что. — Но кто вы?

Тот посмотрел на него немного удивленно, покачал головой.

— Странный ты, право… Что же ты делал в своей башне?

— Я… Дани… Я был его слугой… А до этого я не помню. Я несколько лет служил ему. Дани говорил, что не любит север, там не осталось достойных… и что на юге — твари…

Он говорил, уже сознавая всю нелепую наивность своих слов, и даже намеренно преувеличивая ее — ну, поглядите, ведь я ничего не помню, ведь я не заслужил ни смерти, ни жестокого обращения! Это была не хитрость — плохо умел хитрить этот заблудившийся подросток, напротив, единственным его щитом была честность, пусть и низводящая его на уровень маленького испуганного дурачка.

— Бред какой-то, — дернул головой синеглазый. — Твари! Еще бы! Но Север — это эсса, понимаешь? А ты не знаешь такого слова… но говоришь, как они. И штаны северные… ну, были, — окинул взглядом изодранную ткань.

— Либо идиот, либо хорошо притворяется, — раздался хмурый, тяжелый голос Къятты.

— Нет, нет, поверьте, я говорю правду!! — воскликнул найденыш — Я могу многого не знать, но я не лгу!!

— Да ладно! — юноша наклонился вперед, стиснул пальцы на браслете старшего. — Пусть, чем он тебе помешал?

— Ушам своим не верю! — тот бросил косой взгляд через плечо, но, похоже, решил не выяснять, кто прав, при остальных.

Младший фыркнул сердито, по-кошачьи. Волосы его взметнулись от порыва ветра. Послышался тихий возглас одного из сопровождающих. Глаз найденыша последним уловил движение впереди, в кустах у дороги.