— Стоять! — вскинул руку Къятта, — и обратился к кустам: — Выходи.

Мальчик посмотрел туда.

Меж ветвей появился высокий человек с бледно-желтыми волосами, стянутыми в тугой узел. Несмотря на смуглую кожу, он казался слишком прозрачным и блеклым даже для вечера — ему больше подошла бы ночь среди звезд, камней и скользящих теней. Так, во всяком случае, представилось мальчику. Но человек, похоже, вовсе не думал о своей неуместности здесь. Он смотрел презрительно, враждебно на всадников — и слегка удивленно на мальчика.

— Прячешься?

— Чтобы избежать ненужных разговоров!

— И что ты здесь делаешь? — поинтересовался Къятта. Голос холодным ветром прошелестел, и одновременно мурлыканьем был.

— Иду к переправе. Собираюсь перебраться на ту сторону, — хмуро откликнулся человек.

— Допустим, — еще больший холод появился в голосе Къятты. — Но с чего лишь сейчас, когда мы едем обратно? Один, после всех? Или тебя бросили свои?

— Именно так, — вскинул голову человек. — Это мое право — покинуть свиту, когда я захочу.

— Тогда убирайся, — велел Къятта, не спуская глаз с человека. А тот улыбнулся — скорее, оскалился, и перевел взгляд на мальчика, шагнул к нему.

— Полукровка. Судя по виду, наш. Где подобрали?

— А тебе зачем знать? — Кайе впервые за этот обмен репликами разомкнул губы, и голос его был тихим, грудным и злым.

— Не хочу оставлять ребенка у таких, как вы. В нем ведь половина северной крови.

И в его голосе тоже была опасность. Подросток чувствовал кожей — северянин говорит не то, что думает. Но он — той же крови, это верно… похож на дани чем-то. Мальчик взглянул на светловолосого человека, покосился на тех, кто вез его самого. Просить всадников «отпустите меня»? Уйти к этому, чьи волосы напоминают лунную паутину, а лицо — хмурое и застывшее? Разве отпустят? И дальше что?

— Какая доброта! Полно, да эсса ли ты? Или же мы чего-то не должны знать об этом мальчишке?

— А вы уже положили глаз на него? — едко сказал человек. — Что же, пусть так. Я смотрю, и он не особо желает слезать с седла.

— Пусть так. Ты хочешь чего-то еще? — спросил один из всадников.

— Убить эту тварь! — из его руки вырвалось нечто вспыхнувшее острым бликом… полетело в сторону Кайе. В этот миг словно невидимая белая молния сорвалась с руки Къятты — и человек упал мертвым… от одежды его поднимался слабый дымок.

Острый осколок упал на землю, ударившись о невидимый щит. Погас.

— Дурак.

Мальчик коротко вскрикнул и зажал себе рот руками, зажмурил глаза.

— Совсем без мозгов. Вот почему он заговорил об этом чучеле… пытался отвлечь. А может, отдать сейчас? Этот прах дивно о нем позаботится, — рассмеялся один из всадников.

Къятта и бровью не повел, но лицо его было удовлетворенным. Он встряхнул руками, и мальчик впервые заметил на его плече золотой знак — татуировку. Но не до рисунка было найденышу.

— Что же, продолжишь за него заступаться? — усмехнулся Къятта, указав на мальчишку. — Приманка для идиотов.

Мальчик закрыл глаза, думая об одном — только бы не чувствовать боли. Только бы…

— Приманка не помогла охотнику. Зверек теперь мой!

— Почему он вышел? Ударил бы из леса, — проговорил один из всадников.

— Не мог — я закрывал от удара, — Къятта покосился на младшего спутника. — Не повезло ему. Но мы могли ехать иначе…

Мальчик рискнул приоткрыть глаза.

— Поехали? — Кайе весело улыбнулся найденышу. То, что произошло, не оставило на этом лице ни единого следа — ни страха, ни досады, ни даже злорадства. Беспечное лицо лесного духа, юное и доброжелательное.

— Что… что это?…кто это был? — с трудом выдавил мальчик. Его затрясло.

— Эсса, — Кайе пожал плечами. — Дурак. Зачем нарушать договор? Да ты что?

— Молния… белая… что это? — мальчик был не уверен, что хочет знать именно это. Но прозвучавший вопрос был единственным, который он не боялся задать. Чувствовал — если промолчит еще хоть миг, его вывернет наизнанку.

— Чекели. Очень просто. Ах, ты северянин… Чекели лучше радужного ножа.

Он вновь дружески улыбнулся мальчишке.

— Ты ведь не знал эту крысу, нет? А почему такой понурый?

— Нет, не знал. Я… — Мальчик сжался, мечтая, чтобы его опустили на землю — и страшась этого. Ведь там лежало тело человека… — Он хотел убить тебя?

— Да. Он же сказал.

— А почему? Вы враги? — мальчик знал, что такое враг. Но никогда не видел ни одного врага.

— О да! — Кайе пояснил с легкой улыбкой, как показалось мальчику — счастливой: — Послы едва землю нашу успели покинуть… ну и дурак! Надо их всех… жаль, не удастся.

— А это… кто был? Почему? — отчаянно желая, чтобы все оказалось шуткой, и человек тот воскрес, или мальчику сказали, что это был морок.

— Дурак он, и все… Один из свиты, наверное. Может, личная месть… Не знаю.

— А ты… ты и впрямь из Сильнейших? — осторожно спросил мальчик. Про власть и тех, кто правит, он тоже знал от эльо-дани. Это ему было понять куда проще — вот, например, его дани имел полную власть над ним.

— Я? Я из самого сильного Рода. Къятта — мой брат.

Мальчишка помедлил, собираясь с духом.

— Он, тот, сказал… что со мной будет?

— Сначала ты отдохнешь, вот только приедем, — юноша успокаивающе коснулся его плеча. — Не беспокойся, ну? Тебе будет тут хорошо… Думаю, ты все вспомнишь… Хм. А ты хочешь вспомнить? Иногда без памяти проще — это как начать жизнь сначала.

— Спасибо… Я не знаю, хочу ли… наверное… я ничего о себе не знаю… имени даже. Там, где я был, меня звали ачи — найденыш. И Рыжий…

— Огонек, — Кайе засмеялся, дотронулся до его головы. — А ты лучше эсса… говорят, у полукровок так часто. Верю. Эсса все деревянные какие-то.

— Огонек? Зови так, эльо, — он робко посмотрел на него. — Это красиво…

По хорошей дороге — передвигались быстро, невзирая на ночь. Один раз, под утро, остановились для короткого отдыха.

— Травы хола нарвите, — распорядился тот, с синими глазами. — Надо его от мошкары спасать. Сгрызут! — указал на Огонька, рассмеялся, в очередной раз поправляя шарф — мошкара так и вилась над пораненной щекой, в остальном никому, похоже, не досаждала. «Они потому и в открытой одежде, что знают, как защитить свое тело», — сообразил мальчишка.

Огонек прислонился спиной к дереву. Ноги и руки были все в ссадинах и синяках, больно было двинуться. Закрыть глаза и слушать, как далеко на ветвях переговариваются птицы-кауи. Трава успокаивающе шуршала, огромный жук с гудением приземлился на колено мальчика. Огонек дернулся, охнул, стукнувшись о ствол.

Идти подростку было некуда. Люди, что подобрали его, внушали только страх. Как легко им отнять жизнь… Но идти некуда.

Сквозь полуприкрытые веки Огонек видел, как юноша по имени Кайе что-то сказал одному из людей, и тот подошел к Огоньку, протянул баклажку.

— Пей. Потом тебя накормят. Сколько времени ты не ел?

— Не помню… дня два. Орехи… там росли орехи, — прошептал Огонек, съеживаясь под тяжелым взглядом.

Человек чуть не силой всунул баклажку ему в руку и отошел. Огонек осторожно поднес деревянную бутыль к губам… попробовал пару капель, потом сделал глоток побольше. Пряный напиток теплом разлился в желудке, согрел все тело. Что мальчику дали поесть, он уже не помнил. И нашли траву или нет, не знал. Запомнил одно — чьи-то руки спустя вечность подняли его в седло. И всадники снова помчались куда-то, и постукивали о дорогу копыта длинношерстных животных… Огонек спал.

Он и на следующем привале не проснулся. Огонька опустили на траву и пристально следили за ним. Братья устроились неподалеку, поглядывая на неподвижное тело подростка.

— Ну что тебе на сей раз взбрело в голову? — устало спросил Къятта. И впрямь — как не устать от такого? Вечно как на ножах танцуешь, когда братишка рядом. Да и не рядом — всегда о нем думать, беспокоиться, не натворил бы чего.