— Я не поеду, очень устала.

Беру сумку и натягиваю пальто. Пальцы предательски дрожат, выдавая волнение: меня трусит, словно от лихорадки.

— Что? Да ладно-о-о, ты чего, Джи?

— Не гони, поехали отрываться!

— Мы же команда!

— Выпьешь, расслабишься, сегодня ты это заслужила, — кладет на плечо руку Оззи, наклоняет голову и заглядывает в лицо через пряди волос. Брови сразу же сдвигаются к переносице, и он спрашивает: — Джи, что-то случилось?

Качаю головой, делаю глубокий вдох и выдавливаю из себя вымученную улыбку.

— Правда, ребят, простите, но я хочу упасть в кровать и поспать.

Вижу, как они сникают, Черелин не теряет надежды и старается переубедить, но отрицательно мотаю головой. Сейчас я похожа на пустой сосуд, который готов рассыпаться на миллион маленьких осколков.

— Я тебя отвезу, — проносится по помещению холодный голос Сина. Все замолкают, а я останавливаюсь и хмурюсь: вот кто-кто, но только не он. Я не в том состоянии, чтобы бороться, противостоять и сопротивляться.

— Я попрошу Тинки… — предпринимаю еще одну попытку, встречая прищуренные синие глаза.

Безнадежно вздыхаю, прощаюсь со всеми и следую за Эвансом к парковке. Он кладет Гибсон на заднее сиденье и вопросительно изгибает бровь в ожидании. Называю адрес и отворачиваюсь, глядя в окно.

Никто из нас не произносит ни слова. Всю дорогу в салоне стоит тишина, которую нарушает тихо играющее радио. Через некоторое время внедорожник тормозит возле знакомого здания.

— Джи, что случилось? — спрашивает Эванс, прожигая сапфировыми глазами.

— Ничего.

Беру сумку и хлопаю дверью, быстро шагая к дому.

— Ничего? Что за тупой ответ?

Закатываю глаза и оборачиваюсь. Парень облокотился спиной о машину, руки в передних карманах джинсов, взгляд хмурый, не предвещающий ничего хорошего.

— Все было нормально, затем ты ходила, как на иголках, теперь злишься — это, по-твоему, «ничего»? — продолжает он ледяным тоном.

— М-м-м… Эванс, спасибо, что подвез, но не стоит утруждаться, правда. Тебя заждались фанатки, так что можешь ехать развлекаться, — устало вздыхаю и поднимаю выжидающе бровь, безмолвно говоря «просто вали».

Син водит пальцами по губам, смотря куда-то в сторону, затем окидывает меня насмешливым взглядом и ухмыляется.

— Ревнуешь, Джинет?

Захлебываюсь от возмущения и нервно посмеиваюсь, качая головой.

— Что? Ревную?

— Выглядит именно так.

— Правда? — стараюсь успокоиться, чтобы не заехать по его самодовольной роже прямо сейчас. — Как я могла забыть, что у тебя «комплекс Бога».

— Я только спросил, что случилось, а ты устроила на пустом месте мыльную оперу. При чем здесь «комплекс Бога»? Хочешь поссориться? — Син достает из кармана зажигалку и щелкает несколько раз, подпаливая сигарету.

— Знаешь, есть более важные проблемы, о которых я думаю, и ты — не одна из них, Эванс.

Он внимательно смотрит, без доли сарказма на лице, выдыхает дым, и спрашивает:

— Какие, к примеру?

— К примеру, мои родители, которым нет до меня дела, — выпаливаю на эмоциях, а слова бурным потоком с горечью выплескиваются наружу. — Одна думает только о том, чтобы отхватить лакомый кусочек побольше, и ее не интересует где я и что со мной, второй — не сдерживает им же данные обещания. Родителям плевать на меня. Возможно, это выглядит, как нытье сейчас…

Боль берет в тиски, замолкаю на полуслове и отворачиваюсь, не выдерживая его тяжелого взгляда.

— Мне жаль, Джи, — говорит Син, вдалеке раздаются раскаты грома, небо разрезает яркая вспышка молнии, освещая мрачное бледное лицо парня, — правда, я не до конца могу понять твоих чувств, потому что моих родителей давно нет.

Он произносит это ровным тоном, в глазах светится пустота. Меня затапливает сожаление, еще немного — и задохнусь. Мои «проблемы» кажутся такими незначительными. Отец не пришел на Осенний бал и пропустил выступление, разве такое в первый раз? Нет. Триша легкомысленная всю мою сознательную жизнь. Хуже то, что произошло с Сином и Черелин — они потеряли обоих родителей, и сами чудом спаслись. Никто из нас не застрахован от смерти, она никого не ждет и приходит неожиданно.

Каждый из нас по-своему одинок и несчастен. Не существует людей с безупречным идеальным характером, у всех есть недостатки, душевная боль, которая хранится годами, так и оставаясь не высказанной.

Первые капли срываются с черного неба, пропитывая серый асфальт. Злость, гнев, ярость, ненависть испаряются к Эвансу в одну секунду. Подхожу и обнимаю Сина, вдыхая смешанный аромат дождя, сигарет, духов и кожи. Вцепляюсь пальцами в курточку, чувствуя, как он прижимает сильнее к себе, и прикрываю глаза. Слезы скатываются по щекам, смешиваясь с дождем, а я шепчу:

— Я проиграла.

— Нет. Мы оба проиграли, — слышу в ответ и едва заметно улыбаюсь.

— Джи.

Поднимаю мокрое лицо, заглядывая в потемневшие сапфировые глаза. Син выбрасывает сигарету, и дым быстро растворяется в октябрьском воздухе, который пахнет озоном и загадочностью. Парень чему-то слабо улыбается и тихо говорит, глядя сверху вниз:

— Скажи, о чем я сейчас думаю?

— Наверное, о том же…

Становлюсь на носочки и целую его, ощущая на губах вкус дождя. Он шумит вокруг нас, и это самая лучшая музыка.

Син

— Я плохой отец, к сожалению, — Руперт опирается о стену и смотрит куда-то вдаль, — мы очень редко видимся с Джи, потому что моя жизнь — музыка, гастроли, путешествия. Постоянно в движении, постоянно среди людей, таких же ненормальных фанатиков, как и сам. У каждого из нас наступает момент, когда нужно выбирать и от чего-то отказываться. В моем случае: семья или билет в красивую жизнь. И знаешь, — он кидает на меня тяжелый взгляд и чуть тише говорит: — Я любил Тришу, но музыку — больше.

Выслушиваю небольшой монолог и поднимаю вопросительно бровь, потому что не знаю, что сказать и надо ли. Руперт усмехается и вздыхает, подходя ближе.

— Я вижу в тебе большой потенциал, а таких людей очень мало. Ты лидер по натуре и готов добиваться желаемого. Это хорошо, даже очень, потому что в той жизни, к которой ты так стремишься, нужно быть сильным и бездушным человеком. Тогда… — он делает паузу и, не разрывая зрительного контакта, продолжает, — что ты выберешь: Джи или славу?

Вопрос заводит в тупик, я непонимающе хмурюсь и тянусь к переднему карману за сигаретой, но останавливаюсь.

— Как это касается группы?

— Это касается моей дочери, которую я люблю, — сухо отвечает мужчина. — Я рад, что Джи стала петь, находится среди творческих людей, у нее появились друзья, но не нравится, что ее может разрушить один человек, который болен музыкой. Не хочу для Джи той же участи, как у ее матери, и повторения истории…

— Долго будешь там стоять? С тебя капает вообще-то… — выталкивает из мыслей низкий голос Джи, и я быстро скидываю обувь и куртку.

— Это ведь тебе захотелось романтики и поцелуев под дождем, — хмыкаю и прохожу вслед за девушкой в гостиную, оформленную довольно-таки просто: диван кофейного оттенка, кресла в тон, стеллаж с книгами и фотографиями, телевизор — весь интерьер.

— Такое впечатление, что ты был против, — фыркает она, смеряет ироничным взглядом и выходит.

— Ты не оставила мне выбора, Джинет. Я был зажат между тобой и машиной, — кричу и улыбаюсь, оглядывая афиши, постеры и снимки из разных стран, на которых Руперт и участники «Polar bears». — И тебя не остановила даже фраза «мы можем простудиться».