— Точно… осел, который поверил в эту чепуху, — хмыкает парень и отворачивается, глядя в переднее стекло: там стоит непроглядная темень. Где мы вообще? Он с такой скоростью гнал…

— О чем ты? — устало спрашиваю.

— Ты не понимаешь? — произносит тихо, но вкрадчиво Син, все так же не отрывая взора от окна.

— Да, я не понимаю твоего поведения! Или я похожа на экстрасенса и могу влезть в голову, чтобы прочитать твои дебильные мысли?

Эванс посмеивается и опускает руки на руль, кладя на них голову.

— Разве, черт возьми, не видно, что ты мне нравишься? До тебя до сих пор не дошло?

Шокировано застываю, а воздух будто постепенно выкачивают из салона и легких.

— Или мне надо посвятить тебе балладу о любви, Джинет? Записать ее на радио, чтобы все узнали об этом?

Син поворачивает голову, и наши глаза встречаются. Удивленно оглядываю его серьезное лицо, плечи облегченно опускаются, словно тяжелый груз остался позади.

— Можешь посвятить, почему бы и нет, — едко бросаю и смотрю на свои сомкнутые руки, слыша тихий смешок.

Эванс тянется к проигрывателю и что-то переключает.

— Что ты делаешь?

— Ты же хочешь, чтобы я посвятил тебе песню. Пусть музыка скажет за меня, — поясняет Син, пока я недоверчиво оглядываю его сосредоточенное лицо. В голове не укладывается…

— Думаю, эта вполне подходит, — Син откидывает голову на спинку сиденья. По салону разливается голос Клауса Майне, от которого бегут мурашки по коже.

Мы сейчас находимся на планете звука: только я, Син, музыка и ночь, которая наполнена таинством и чем-то потусторонним. Это магия.

— Ты подарила мне свою улыбку, кусочек своего сердца. Ты подарила мне чувство, которое я искал. Ты подарила мне душу, твою невинную любовь. Ты единственная, которую я ждал. Мы потерялись в поцелуе. В моменте вечно молодые и всегда любимые. (слова из песни Scorpions — When You Came Into My Life).

Ладонь Сина накрывает мою, отчего я вздрагиваю, погруженная в красивую мелодию и слова. Взгляд переплетается с потемневшей синевой, тянусь и провожу пальцами по гладкой щеке, слабо улыбаясь.

— Какой же ты все-таки дурак, Эванс, — шепчу, упираясь лбом в его плечо.

— Для меня это ново, Джи, — говорит медленно парень, подбирая слова, — но давай дадим друг другу шанс и попробуем?

Сжимаю губы и прикрываю глаза. Не могу поверить… Просто не могу поверить. Это точно говорит Син Эванс?

— Слышишь? — Син осторожно берет двумя пальцами за подбородок, заглядывая в глаза, и сейчас в них столько чувств. На мгновение даже теряюсь, не зная, что ответить.

— Значит, эта песня для меня? — еле слышно произношу, облизывая пересохшие от волнения губы.

— Для тебя. Музыка лучше передает то, что в сердце, — отвечает Син, слабо улыбаясь.

— Как мне надоели твои загадки и ребусы, Эванс, — выдыхаю и ловлю в его глазах озорные огоньки. Наклоняюсь и целую, но Син шипит, выругиваясь, и отстраняется.

— Так тебе и надо, — подтруниваю над ним.

— Какая ты добрая, Джинет, — фыркает парень и заводит машину, освещая пустынную дорогу.

— Нечего было набрасываться на Оззи.

— Нечего было тереться рядом с ним. И тем более, он лапал мою девушку.

— Я не была на тот момент твоей девушкой! — возмущаюсь в ответ и сдвигаю брови. — Он твой друг! И мой тоже!

— Ты была моей девушкой уже тогда, когда я вытащил тебя из бассейна и делал искусственное дыхание, Джинет Браун. Я спас тебе жизнь, — косится Эванс, а я разражаюсь смехом.

— Боже, какой ты самоуверенный, — выдыхаю и откидываю устало голову на спинку сиденья, счастливо улыбаясь.

Наконец-то в душе стало легко, будто груз, тянувший на дно, испарился, как и все проблемы с вопросами, давящие на сердце и разум. Ладонь Сина поглаживает мою коленку, и я постепенно проваливаюсь в сон под убаюкивающую музыку и его согревающее тепло.

Джи

— А где табличка? — спрашивает Тинки, когда мы устраиваемся за столиком в столовой на большой перемене.

— Что? Какая еще табличка? — непонимающе ворчу, ставя поднос с обедом.

— Типа… — друг задумчиво поднимает глаза и почесывает пальцем над верхней губой, — «Частная собственность Сина Эванса».

Пытаюсь жевать и одновременно не подавиться от смеха, вытирая губы салфеткой.

— «Осторожно, не прикасаться, ударю током или просто ударю», — продолжает издевки Тинки, а я стараюсь подавить вырывающийся из груди хохот. — Или «Осторожно, злая собака».

— Дай спокойно поесть, Чемптон, — качаю головой, ловя на себе заинтересованные взгляды учеников Альберты.

После Хэллоуина все перевернулось вверх дном. Неделя началась сенсационной новостью, как только мы появились в школе, держась за руки — Син Эванс и Джи Браун встречаются. Если раньше ко мне подходили, говорили комплименты, восхищались, приглашали на разные тусовки, в один момент это резко изменилось. Девушки смотрели на меня, как на врага народа. На их лицах отчетливо читалось «сжечь её», «расчленить», «казнить», «убить» — все в таком духе. Доброжелателей и тех, кто остался на нейтральной стороне, оказалось не так много: такое впечатление, что я покусилась на их общее божество, коим считался Эванс. Но когда разлетелась новость о драке Сина и Оззи в баре на Хэллоуин, я отчетливо ощутила негативную ауру, исходящую чуть ли не от каждой второй. Услышав «официальную» версию произошедшего, моя челюсть отвисла до пола. Я выступала в роли «разлучницы», рассорила парней с Джанис и нагло играла двумя популярными гитаристами «Потерянного поколения», которые из-за меня подрались. Холл же выходила жертвой и чуть ли не святой в этой впечатляющей истории.

— В тихом омуте и черти водятся…

— Монашка-обманщица…

— Строит из себя невинность, а на самом деле та еще…

Это самое безобидное, что я слышала за спиной. Мне хотелось крикнуть: «Эй, люди, очнитесь! Это наша личная жизнь, и нечего совать туда свои длинные носы, если ни черта не знаете!». А толку? Одному Богу известно, что творилось в их помешанных мозгах, если дошло до того, что я плохая, а Джанис — божий одуванчик.

Так продолжалось уже две недели: испепеляющие взгляды, полные ненависти, и шепот за спиной. И не надоело им еще? Неужели у людей нет личной жизни? Только дай повод пообсуждать кого-то, мусоля вдоль и поперек тему самыми изощренными способами.

— Видимо, последний учебный год у тебя будет очень веселым, Браун, как ты того хотела. Слышишь проклятия в свой адрес? — подняв брови, пробормотал Тинки, озираясь вокруг, как шпион. — Только посмотри на эти обиженные лица. Ты ведь разбила их розовые мечты и растопила холодное сердце звездули.

— Ну, хватит! — шикнула на друга-приколиста и нахмурилась. Мне и так не нравилось, как складывалась ситуация и смешного в ней мало.

После занятий мы устроились в библиотеке за самым дальним столом. Хотя бы здесь не витала темная энергия, как в коридорах школы, где бы я ни появилась. Из-за постоянных репетиций, моя успеваемость заметно снизилась. Я стала отставать по некоторым предметам, что не очень радовало. Могли возникнуть проблемы с учителями, а этого хотелось меньше всего в выпускном классе.

— Ты ему доверяешь?

Ручка замерла над тетрадью, глаза уперлись в формулы по физике.

— А разве доверие сразу приходит?

— Я не поменяю своего мнения насчет Эванса, пусть вы и вместе, я против и не одобряю этого, Джи, — продолжал рассуждения друг, а я пыталась сосредоточиться на теоремах. Бесполезно. Отложила ручку и взглянула на Чемптона, который сидел, подперев голову рукой: он должен объяснять темы, а не промывать мозги нравоучениями.