Дом словно вымер, но снаружи слышались слабые голоса. Койл вышел из двери, дрожащими руками достал и зажег сигарету.

Группа людей собралась вокруг чего-то на дороге, лежащего в тени кустов. Словно притягиваемый магнитом, Койл двинулся туда. Нечто было накрыто одеялом, сквозь которое проступило большое, бесформенное пятно крови.

— Ди Марио, — без всякого выражения сказал Койл. — Что… что убило его?

Все повернулись к нему. Одного из собравшихся Койл не узнал. Это был сгорбленный старик со впалыми щеками и острыми, бесцветными глазками. Старик, но с мускулистым, как у юноши, телом.

— Это мой внук, — сказал Эверетт Койл.

Голос его был спокоен, но желтые глаза неестественно расширены.

— Эдгар, это шериф Дакин.

Тот кивнул в ответ и пробурчал:

— Не знаю, что убило его. Возможно, какое-то животное. Здесь много следов. Похожи на следы койота, собаки или волка.

Койл и сам теперь видел следы в пыли. Подушечки, длинные когти. Живот у него вдруг скрутило судорогой. Это было невозможно… немыслимо, если бы не ужасные легенды, которых он наслышался в детстве! Но ведь это всего лишь суеверия? Хотя ныне всем знаком медицинский термин ликантропия, форма мании, когда пациент считает себя диким зверем! Дрожащий, с болью в груди, Койл отошел в сторонку, чувствуя на себе взгляды собравшихся. Кто-то тронул его за руку. Он мгновенно поднял глаза.

— Альма, — сказал он. — Я… Вам не следует это видеть.

— Я нашла… Его нашла я, — запинаясь, возразила девушка.

Лицо у нее было бледным. Серые глаза пытались встретиться с ним взглядом. Потом Койл почувствовал чей-то пристальный взгляд.

Подошел Эверетт, не сводя странных глаз с лица внука.

— Эдгар, — медленно проговорил он, взяв его за руку, — что задержало тебя так долго? Ты, правда, спал?

— Я… да. Я спал.

Койл обнаружил, что с трудом выдерживает пристальный взгляд старика. Эверетт повернулся к девушке.

— Вы простите нас, Альма? Я хочу…

Девушка понимающе кивнула и пошла в дом, а старик повернулся в другую сторону и кивнул на чашу кустарника.

— Нынче утром я встал поздно. Мы все поздно поднялись. Но я был первым, и кое-что увидел под твоим окном, Эдгар.

Лицо Койла побелело.

— Под моим окном? — с трудом произнес он. — Кто-то пытался залезть?

— Под окном были следы, — тихо произнес Эверетт. — Следы волка.

— Что вы имеете в виду? — прошептал Койл пересохшими губами. — Бога ради… что вы имеете в виду?!

— Я не дурак, Эдгар. И еще я не суеверен. Но думаю, что волк или нечто, похожее на волка, залезло вчера вечером в дом. Одно это не имело бы большого значения — волка можно убить. Но я… — старик заколебался, его полускрытые бородой губы скривились, словно от боли. — Я нашел под твоим окном и другие следы, — продолжил он наконец. — Следы босых ног. И заметил на пятке маленький треугольный шрам. Я помню, как ты получил этот шрам, когда был мальчишкой, Эдгар. Ты наступил на разбитую бутылку.

Койл застыл на месте, безумные мысли проносились у него в голове. Губы его беззвучно произнесли одно слово, которое тут же подхватил старик.

— Ликантропия. Да, именно этого я и боялся. Я уничтожил твои следы, Эдгар, но… — Его морщинистое лицо превратилось в трагическую маску боли. — Эдгар, не заставляй меня поверить в это. Я считал, что все эти легенды — просто суеверие, порожденное необычными глазами Койлов. Но это ужасное безумие…

Молодой человек отвел глаза. С ужасной отчетливостью он вспомнил свой сон… если это был сон. Во всяком случае, теперь ему казалось, что это не сон, а воспоминания. Ликантропия! Ужасная мания, при которой больной, сам веря, что превратился в волка, бегает по ночам и убивает, чтобы заглушить жажду крови!

Койл вспомнил о прочитанных историях об этой болезни, о людях, которые крались тенями в ночи и устраивали настоящую бойню, людях, которые кончили жизнь в психиатрических клиниках, не способные говорить, а только рычать и выть по-волчьи. И в голове Койла, точно четкая запись фонографа, крутилась безумная короткая фраза. Много раз, снова и снова: «Я — волк. Я — волк».

Медленно наступала ночь. Тишина плотным одеялом нависла над домом. Она висела так весь день, с тех пор, как увезли в деревню изувеченный труп Ди Марио. Завтра соберутся люди с оружием и собаками, чтобы отправиться на поиски убийцы.

— Это был волк, — мудро рассудил шериф. — Время от времени они все еще появляются в округе. Вероятно, он был голодный, а Ди Марио напился, иначе ничего бы не случилось.

Весь день Койл ощущал наблюдающие за ним глаза. Глаза Линча, расширенные от ужаса и чего-то сродни ненависти. Желтые глаза деда. Глаза скульптора-блондина Ральфа Кэйна, выражение которых невозможно было прочесть. Задумчивые глаза писателя Арндта.

И серые глаза Альмы Денисон, немного озадаченные, немного взволнованные. Но без всякого страха. По крайней мере, Койлу причинило бы боль увидеть страх в пристальном взгляде девушки.

Поели они в тишине. Наконец, Койл, не в силах больше выдержать потайные взгляды, поднялся, подвинул стул к столу, взял чашечку с кофе и вышел в сад. Прохладный ветерок приятно овевал его раскрасневшееся лицо. Он стоял, медленно потягивая кофе. Какой-то звук позади заставил обернуться. К нему шла Альма Денисон.

— Попьем вместе кофе? — спросила она, делая приветственный жест своей чашечкой. — Если вы… Ой!

Под ногу ей подвернулся камень, и девушка чуть не упала. Койл вовремя подхватил ее. Мгновение она податливо лежала в его руках со спокойными, улыбающимися глазами. Не в силах сопротивляться, Койл нагнул голову и впился губами в ее очаровательные алые губки.

Затем стремительно отпрянул.

— Простите. Я не должен был…

Но девушка продолжала улыбаться.

— Мне… Мне это понравилось, Эд, — прошептала она. — Однако, кажется, у нас не осталось кофе.

Койл мельком взглянул на разбитые чашки.

— Это я и имел в виду, Альма. Я не должен был целовать вас. Можете ли вы… забыть об этом?

Глаза девушки потухли.

— Конечно, — пробормотала она. — Если это необходимо.

Альма молча направилась в дом, Койл тоже молча пошел за ней. Всеми, казалось, овладела странная сонливость. Молодой человек думал, что не сможет уснуть, но когда остальные, сонно моргая, разошлись по своим комнатам, он тоже почувствовал унылую тяжесть в голове и какую-то слабость, заставлявшую каждое движение делать с усилием. Застегивая пижаму, он подошел к окну и остановился, тупо глядя на него. Затем распахнул створки окна и увидел закрытые тяжелые ставни. Запертые ставни — Койл проверил это, они лишь слабо заскрипели под его нажатием, но не открылись. Тогда он с облегчением вздохнул. Молодой человек уже отвернулся от окна, когда в дверь постучали.

— Эдгар? — раздался голос его деда.

— В чем дело? — сонно отозвался Койл. — Входите.

Ответа не последовало. Разделся щелчок поворачивающегося ключа и медленно удаляющиеся шаги. Криво усмехнувшись, он подошел к двери и проверил. Она была заперта. Эверетт предпринял кое-какие шаги, чтобы защитить своего внука — а также себя самого. И, успокоившись, Койл уснул. Это был не летаргический сон, как прошлой ночью, но такой же отрывистый, тревожный. Снова он видел жуткую, но уже знакомую картину залитого лунным светом леса, по которому бегут темные тени.

Какие-то слабые, тоненькие звуки проникали в его сон, словно далекий, неясный шепот. Он становился то громче, то почти замолкал, а потом друг снова усиливался. Койлу казалось, что он видит во сне лицо своего деда, бородатое, залитое лунным светом лицо. Койл бежал к нему, чувствуя ужасный голод внутри. Пронзительный крик сорвал туман, покрывавший сознание молодого человека, и он мгновенно проснулся. В комнате было темно, но рука Койла безошибочно потянулась к прикроватной лампе и включила ее. В ушах еще звучал бормочущий что-то голос.

Койл сел на кровати и ошарашенно уставился на предмет, который только что снял со своей головы. Наушники! Провод от них бежал к черной металлической коробке возле кровати, наверху которой медленно вращался темный цилиндр. Это был диктофон. Призрачный голос стал теперь вполне различим. Глаза Койла расширились, когда он прислушался.