Так они и ехали до самого ПТБО – полигона твердых бытовых отходов.
Дверцы фургона открылись. Рабочий специальным крюком стал вытаскивать собак.
– Эй! Да тут один кобель живой!
Коля мгновенно подбежал, уже зная, о ком идет речь. Он взял на руки Бракина, как ребёнка, и под изумленным взглядом рабочего оттащил его подальше от фургона, положил в снег.
Бракин открыл мутноватые глаза. Тявкнул. Сосредоточенно взглянул в глаза Коле, перевел взгляд на фургон и снова коротко тявкнул: серьезно и настойчиво.
– Чего это он? – спросил рабочий, вытаскивая крюком мертвых собак.
Коля не ответил. Подошел к фургону, стал осматривать собак. И точно: вот она, дышит. Рыженькая, на лисичку похожа. Коля и её взял на руки и бережно отнёс к Бракину, уложил рядом. Бракин дотянулся и лизнул Коле руку.
– Ну-у, вы даёте, вообще! – протянул рабочий. Он даже на корточки присел, чтобы получше разглядеть всю эту сцену. – Ты чего, Колян? В собаки решил записаться? Во, блин, доктор Айболит!
– Заткнись, – кратко сказал подошедший Сашка. – Где Галя? Галь-ка!
Из питомника вышла заплаканная тетя Галя.
– Ну, чего?
– Возьми ещё двоих.
– Да миленькие вы мои! Я бы с радостью, – да куда? Им уже повернуться негде, только стоя! Я уж себе двоих определила, а больше не могу. Муж убьет! У нас их дома и так уже двое есть.
– И у меня двое, – сказал Сашка.
– Ладно, – сказал Коля. – Я их себе возьму. Пусть пока здесь, до конца смены… Присмотришь?
– Ой, – сказала Галя. – Да куда ж тебе? У тебя у самого дома пятеро! Чем кормить будешь?
– Чем-нибудь. А эти, – видишь, – не простые.
Сашка сдвинул шапку, поскреб затылок.
– Точно, не простые. Этих продать можно. Рублей триста за кобеля. Ну, и сотню – за рыжую.
Коля закурил. Сказал с усмешкой:
– Я бы, Сань, тебя продал. Да только кому ты нужен?
А Бракин смирно сидел на снегу, словно ожидая, когда решится его судьба. Изредка лизал в морду Рыжую. Рыжая очнулась. Жалобно тявкнула и начала хватать пастью серый снег.
Лавров оглядел место битвы. Переулок погружался в ранние зимние сумерки; примчалась, взвыв сиреной, «скорая», и тут же умчалась. Народ, пришибленный, молчаливый, стал исчезать. Только военные еще толклись в дальнем конце переулка.
Лавров сел в персональную «Волгу». Водитель вопросительно взглянул на него.
– Домой, Павел Ильич?
– Куда там домой… Давай на полигон.
На полигон приехали, когда сквозь плотные темные облака на несколько минут выглянуло багровое солнце, тонувшее за горизонтом. Вершины дымящихся мусорных гор окрасились кровавыми отсветами.
Хрипло каркало воронье. Высоко в небе все еще кружили несколько стервятников, высматривая добычу. Под горой замерли два бульдозера, рабочие курили на крыльце сторожки, ожидая автобус. Снег стал мягким, рыхлым, и над полигоном стояла удушливая, тошнотворная вонь.
Лавров велел:
– Не въезжай в самое говно. Остановись, где почище.
Остановились метров за сто от сторожки. Начальник смены, увидев его, встал было, потом махнул рукой. Если надо, дескать, – сам подойдет. Пусть потом ботиночки молодая жена отмывает.
Лавров нехотя вылез, зажал нос рукой и сделал несколько шагов по направлению к сторожке. Подождал. Никто к нему и не думал бежать с докладом. Вот дерьмо собачье!
Только над кромкой ближайших мусорных гор показались головы нескольких любопытных бомжей.
В машине заговорила рация, Лавров взял протянутый водителем микрофон.
– Пал Ильич, ты где? – раздался низкий бас директора «Спецавтохозяйства».
– На полигоне.
– А чего там делаешь? – удивился бас. – Ты вот что, давай-ка в контору. В шесть разборки будут в «Белом доме». Сам вызывает. Наделал ты шума…
– Ничего я не наделал, – обиженно выкрикнул Лавров. – Собака на меня из-за забора кинулась. Кто ж знал, что она цепная и не бешеная?
Директор помолчал.
– Это всё понятно, и не в этом беда. Ты мне скажи, кто тебе, старому дураку, автомат дал?
Лавров не сразу понял смысл сказанного, а когда понял, – швырнул микрофон в кабину и, с треском захлопнув дверцу, пошел к сторожке, не разбирая дороги, – прямо по каше из снега и отходов.
Но, пока он шел, его обогнал служебный «пазик», и рабочие быстро попрыгали внутрь, словно не желая встречаться с Лавровым.
– У, б…! – выматерился Лавров и остановился.
Темнело быстро и неотвратимо. Издалека, из переполненного питомника, доносились звуки собачьей грызни. Сторожиха закрывала ворота огороженной территории.
Слева, прикрытая железобетонной заглушкой, слегка парила труба Беккера, разнося в сыром воздухе тошнотворный запах недоваренной требухи.
Справа, на кручах, шевелились смутные тени бомжей.
А впереди, у ограды, на снегу чернели силуэты двух собак. Лаврову показалось, что собаки смотрели на него.
«Да, зря я сюда приехал», – подумал он.
Неудачный день. Всё пошло кувырком с самого начала, когда выяснилось, что к операции подключились и ОМОН, и воинская часть. «Будто бы мы сами не справились бы!» – подумал Лавров.
Он повернулся и пошел к машине. Внизу, под ногами, что-то чавкало. Вот и водителю, Гришке, работы прибавил – коврик в машине мыть придется. Что за день!..
«Да ничего, – подумал Лавров дальше, – вывернусь как-нибудь. Не впервой. А, действительно, какая сука мне автомат дала?»
Он начал вспоминать. Вроде, какой-то молоденький милиционер-патрульный. Или омоновец? Черт, некогда было глядеть, запоминать. Вроде, молодой такой, пацан совсем. Струхнул, видать, перед генералом. Главное, автомат-то был полностью готов к стрельбе. С предохранителей снят, патрон в патронник дослан, и регулятор поставлен на непрерывную стрельбу. Как будто нарочно, специально, падла… В мозгу затеплилась какая-то отгадка, ключ ко всей истории. Но, главное, теперь все можно было свалить на молодого омоновца. "Вот этого сосунка и надо наказывать… А то ишь – сразу «ра-апорт!»
А во-вторых, его, Лаврова, подставили. Вот оно! Именно так – подставили!..
В темноте фыркнул двигатель, зашуршали колёса. Лавров поднял голову. Ему показалось, что его «Волга» разворачивается, и плавно, не торопясь, отъезжает.
Лавров остолбенел. Это ещё что? И свет, гад, не включает!
Да что они все сегодня, – сдурели?? В машине и мобильный остался!
Лавров плюнул. Обернулся: по периметру рабочей зоны загорелись тусклые лампочки. В сторожке свет не горел.
Лавров постоял в раздумье: шум отъезжавшей машины затих вдали. И сразу вокруг будто наступила мертвая тишина. Ни ворон, ни бомжей, ни собачьей грызни в переполненном питомнике.
И тьма.
А потом из-за облака медленно стала выползать луна. Больная, горькая, – словно открывался огромный бело-голубой глаз.
«Подставили, подставили, – тупо думал Лавров. – Только вот кто? И зачем?..»
Он топтался на месте, толстый, низенький, и вся фигура его выражала полное недоумение. Но потом что-то заставило его насторожиться.
Лавров увидел, что две собаки, сидевшие у ограды, поднялись и неспешно направились к нему. Лавров машинально оглянулся в поисках палки, камня, – какого-нибудь оружия. Впрочем, он знал, что бродячих собак легко обмануть: надо только сделать вид, будто нагнулся, чтобы поднять с дороги камень. Бродячие собаки прекрасно понимали этот жест и, как правило, поджимали хвосты и убирались восвояси.
Когда собаки приблизились и Лавров уже хотел применить испытанный обманный прием, он вдруг увидел, что собак стало больше. И оглянулся. Луна мертвенным светом озарила припорошенный снегом мусор. И с этих белых слегка дымящихся холмов бесшумно и медленно спускались прямо к нему, Лаврову, небольшие стаи собак. Облитые лунным светом, собаки казались серебристо-белыми.
Лавров почувствовал, что взмок. Первые две собаки были уже близко. Лавров быстро нагнулся, глянул искоса: собаки замерли на месте.
Но те, что спускались с круч, продолжали медленно приближаться, смыкая вокруг Лаврова круг, отрезая все пути к отступлению.
