На втором этаже распахнулось окно. Послышался длинный женский крик, а потом – пушечный выстрел из крупнокалиберного ружья.

Пуля опрокинула Белую. Она с изумлением поглядела вверх. Приподнялась, и неуверенно поползла под пихты, волоча задние ноги. Раздался второй выстрел, но пуля попала в каменный бордюр, брызнувший мраморной крошкой.

А потом на пихты словно упало с неба темное дымное облако. И мгновенно поднялось вверх. На снегу остались кровавые пятна. Но кровь быстро, с шипением, исчезала, оставляя в снегу дыры до самой прошлогодней травы.

Темнело. Баба слушала радио, качая головой, и стряпала пирожки. По радио с утра только и говорили, что о зверском убийстве губернатора Максима Феофилактовича Феоктистова. Говорили о чрезвычайном положении, о том, что прилетели замминистра МВД Александр Васильев и генеральный прокурор Юрий Скуратов. В «Белом доме» беспрерывно заседала комиссия по ЧС. Временно, на период ЧП, вся власть в области передавалась председателю комиссии, и. о. губернатора Владимиру Густых. По радио передавались его выступления, решения, указания.

Баба только качала головой.

Пришла Аленка, – насилу рассталась с Тарзаном.

– В стайке его оставила? – спросила баба.

– Угу, – сказала Аленка, уплетая пирожок с картошкой.

– Привязала там?

– Не-а.

Баба вздохнула.

– А что, надо было привязать?

– Да нет. Все равно всю стайку загадит. Ты бы его на старое место посадила, в палисад. Я бы ему ящик приспособила под конуру. Цепь там осталась…

– Я уже думала, – серьезно ответила Аленка. – Нельзя его в палисад. Ему всю улицу видно, и его тоже всем видно.

– Ну и что? А как же дом сторожить, если никого не видеть? Так и воров не заметишь.

Аленка помотала головой.

– Нельзя в палисад. Он чужих людей не хочет видеть.

Баба хмыкнула:

– Это он сам тебе, что ли, сказал?

– Нет. Я сама заметила.

Баба сказала:

– Все равно в милиции уже знают. Завтра надо им справку принести. А если он людей боится – как же его к ветеринару поташшишь?

– Ветеринара можно домой вызвать.

– Ага. И заплотить. Все твои «детские» за два месяца.

Аленка быстро прикинула в уме.

– Нет, еще останется пятнадцать рублей.

Баба удивилась:

– А ты откуда знаешь?

– А посчитала в уме.

Баба промолчала. Алёнкины способности её не то, чтобы настораживали. И не то, чтобы пугали. Скорее, вызывали какое-то тяжелое, неприятное чувство.

– Да ничего, баб! – весело сказала Аленка, и потянулась за вторым пирожком. – Сейчас про Тарзана все забудут.

– Это почему еще?

– Так губернатора же убили.

Баба присела, судорожно вздохнув.

– Ну, если ты такая грамотная… – начала она и снова задохнулась; перевела дух. – Если грамотная и всё знаешь, то должна понимать: губернатора не человек убил. Его зверь какой-то растерзал.

Аленка замерла с открытым ртом.

– Значит, опять на собак подумают? – тихо спросила она.

– А на кого им еще думать? Медведей и волков пока в городе нету.

– Значит, опять облаву устроят, – упавшим голосом проговорила Аленка и положила недоеденный пирожок.

Вскочила, быстро стала одеваться на улицу.

– Да ты куда на ночь глядя? – крикнула баба.

Дверь захлопнулась.

– Вот же стрекоза, а? – сказала баба.

Аленка подошла к дому, где жил Андрей. Стукнула в калитку. Калитка, к её удивлению, почти сразу же открылась. Андрей стоял красный, распаренный, в расстегнутой старой шубейке, наверное, доставшейся ему от старшего брата.

– Алёнка! – ахнул он. И немедленно провел под носом рукавицей. – Ты чего, а? А я тут снег вот чищу. Папка пьяный пришел, отругал. Днем снег шел, а я не почистил, забыл.

– Выйди, – сказала Аленка.

– Ага! Я счас. Мне маленько осталось. А то папка проснется, в туалет пойдет, – заругается.

И он стремительно начал откидывать снег огромной отцовской лопатой.

– Хорошо у тебя получается, – сказала Аленка, присев на корточки и оперевшись спиной о забор.

– Ну. На… это… натернировался.

Аленка промолчала.

Андрей в пять минут закончил чистить двор, сбегал домой, переоделся и выскочил.

– Так ты чего? – спросил снова, когда они оказались на улице.

– Слышал, что губернатора убили?

– А это кто? – удивился Андрей.

– Это – губернатор. Самый главный в области дядька. Его прямо перед его домом убили. Почти на куски разорвали, и даже некоторые кости разгрызли.

Андрей вытаращил глаза.

– Ну? А ты откуда знаешь?

– По радио весь день передают, и по телевизору. Ты что, телевизор не смотришь?

– Не-а. Папка хороший телевизор давно пропил, а старый только одну программу показывает, и то плохо.

– Ну так вот. Прятать надо Тарзана.

На этот раз Андрей не стал удивляться и переспрашивать. Он как-то сразу всё понял.

– А куда? – понизив голос, спросил он.

– Думать надо, – сказала Аленка.

И они оба задумались, не спеша бредя по пустому переулку.

Вдали задребезжала пустая бочка на санках: Рупь-Пятнадцать плелся за водой.

– Стой, – сказала Аленка. – А может, нам его попросить?

Андрей заоглядывался, ничего не понял и переспросил:

– Кого?

– Да вот его, – Аленка кивнула в сторону дребезжавшей бочки.

– Бомжа?! – удивился Андрей и открыл рот.

Аленка с неудовольствием посмотрела на него.

– Ну да, бомжа. Он у цыган живет, а к цыганам редко кто заглядывает. Они милиционерам платят.

Андрей опять было разинул рот. Потом сказал:

– А вдруг они его съедят?

– Кто? Цыгане? Ты что! Цыгане собак не едят. У них вон, две овчарки во дворе, добро стерегут.

– Ну, бомж съест, – упрямо сказал Андрей.

– Не съест, – твердо сказала Аленка и пошла вперед.

– Здорово, детишки! – издалека закричал Рупь-Пятнадцать.

– Здорово, – сказала Алёнка. – Стой. У нас к тебе дело есть.

– Ко мне? – удивился Рупь-Пятнадцать.

– К тебе, к тебе, – нетерпеливо повторила Аленка. – Ты слышал, что опять облава на собак будет?

– Нет.

– А что губернатора собаки загрызли – слышал?

– Да говорили вроде что-то…

– Значит, опять собак ловить будут, – понял?

– Понял, – кивнул Рупь-Пятнадцать. – Только не понял, я-то тут при чем?

– А ты нам помочь можешь. К вам ведь милиция не ходит?

– Да не видал пока.

– Ну вот, значит, цыганских собак не тронут.

Рупь-Пятнадцать сдвинул вязаную шапочку на лоб и присвистнул:

– Так вам что – собаку надо спрятать, что ли?

– Догадливый, – проворчал Андрей. Он стоял боком и участия в беседе старался не принимать.

– Собаку. Тарзана нашего, – сказала Аленка.

– А! Знаю я вашего Тарзана. Так его ж в лес увезли?

– А он вернулся! – Аленка рассердилась на себя – из глаз едва не брызнули слезы. Она даже топнула ногой.

– Ну, так какой базар! Спрячу.

– Где?

– Ну, у цыган и спрячу. Алёшку попрошу – цыганенка ихнего. Он паренёк добрый, надежный. Не продаст.

– А где он его спрячет?

Рупь-Пятнадцать снова присвистнул – на этот раз не без самодовольства.

– Да у них двор какой – видела? Как три ваших. Они ж две развалюхи соседние купили, и один участок сделали. А там сараев, стаек, погребов – немерено. У них и тайные норы выкопаны. Они там деньги хранят и разное барахло, которое наркоманы приносят – телевизоры там, видики, камеры, – ну, всю такую халабуду. За дозу все тащат. Даже мамкины шубы.

Рупь-Пятнадцать и дальше продолжал бы говорить, но Аленка внезапно погрозила ему пальцем. Рупь-Пятнадцать мгновенно закрыл рот.

Мимо них, пошатываясь, прошел прохожий, – бывший военный, который жил в самом конце переулка, почти у самого переезда.

Когда он скрылся в конце переулка, Рупь-Пятнадцать нагнулся к Аленке и они начали шептаться.

– Завтра в садик пойдешь, – сказала неожиданно баба, когда Аленка вернулась.