Бракин хотел было идти по хорошо освещенной Ижевской, но раздумал, и пошел в темноту, – в переулок.

В переулке, в самом дальнем его конце, светились огни железнодорожного переезда, да еще скудный свет проникал сквозь занавески горевших окон.

Бракина интересовало только одно окно. Окно, за которым прятался старик в очках и его странный полумертвый жилец. Бракин не сомневался, что вчера ночью именно этот жилец-инопланетянин ударил водителя автобуса по голове монтажкой, а также, кажется, натворил других дел. Надо было спросить утром у Ежихи, – да кто ж знал?

Свет в окне Коростылева не горел. Бракин осмотрелся. В переулке не было ни единой души, люди сидели по домам, напуганные последними сообщениями. Не лаяли собаки, не скребли фанерные лопаты, не хлопали двери сортиров. Только где-то далеко-далеко хрипло, с равными промежутками, каркала ворона.

Тишина и мгла, медленно поднимавшаяся от земли вверх, постепенно проглатывала весь переулок, весь квартал, – дома, заборы, столбы, крыши, деревья…

Бракин вздохнул. Видно, Рыжей придется его еще подождать.

«А как же комендантский час?» – вспомнил он. И махнул рукой: ладно, что будет – то и будет.

Возле ворот соседнего с коростылевским дома горой были навалены березовые чурки, припорошенные снегом. Бракин обошел горку вокруг, присел, съежился. Уперся ногами в чурки, спиной – в дощатый забор.

Из-за чурок его с переулка было не видно. Но и ворота дома Коростылева тоже было видно плохо. Бракин переставил несколько чурок, сделав что-то типа бойницы. Теперь он мог спокойно наблюдать в эту бойницу коростылевские ворота, оставаясь незамеченным.

За его спиной, из-за забора, донеслось вдруг робкое тявканье.

– Т-с-с! – шепнул Бракин, и собака деликатно примолкла.

Дом Коростылева был справа. Автобусная площадка – слева, через два дома. На площадке переговаривались. Видно, это были те военные, которых Бракин видел в магазине.

Время тянулось медленно, нудно. Было холодно. Бракин поднял воротник пальто, завязал шапку «ушами» назад, натянул потуже на голову. Руки сунул в карманы.

И постепенно задремал.

Его разбудил шум отъезжавшего автомобиля. Шум доносился со стороны остановки. Бракин с трудом приподнялся на бесчувственных ногах, помогая себе руками. Глянул влево, и успел заметить промелькнувшую «ГАЗель».

«Наверное, патруль уехал», – решил Бракин.

Автомобиль свернул на Ижевскую и покатил в сторону переезда.

«То ли объезд будут делать, то ли еще куда…», – подумал Бракин.

Как назло, он забыл дома часы. С ним это часто случалось из-за рассеянности. Он забывал не только часы, но и шапки, зонты, пакеты. Один раз даже оставил в трамвае «дипломат». Хорошо, что кондуктор его прибрала: пришлось на другой день тащиться в трамвайный парк и искать свой «дипломат» в груде забытых пассажирами вещей. Да потом еще описывать, что у него внутри. Он тогда еще сильно удивился, узнав, что есть люди и рассеянней его. Пассажиры ухитрялись забывать самые разнообразные покупки; в бюро находок побывали и телевизоры, и приемники, и даже однажды – детская коляска. Хорошо, хоть без младенца…

И все-таки, сколько же сейчас времени? Бракин взглянул на прояснившееся небо, на котором сияли крупные яркие звезды. И пожалел, что совсем не знает астрономии и законов небесной эклиптики: в школе таким пустякам не учили.

Во всяком случае, решил он, уже далеко заполночь.

Теперь в городе царила полная, абсолютная тишина. И лишь издалека, на пределе слышимости, доносился стрекот: наверное, вертолет барражировал над центром города, патрулируя с воздуха «губернаторский квартал» и окрестности местного «Белого дома».

Под этот далекий стрекот Бракин снова задремал, и снова его разбудила машина, и снова со стороны остановки.

«Ну и ночка!» – подумал Бракин вяло. Все следят за всеми. Прямо по Салтыкову-Щедрину: за каждым шпионом – шпион.

Бракин опять задремал, и уже в полусне подумал, что всё: пятнадцать минут ждем – и уходим. Как на занятиях в универе.

Он даже не заметил, как бесшумно открылись ворота со двора Коростылева. Опомнился, лишь когда услышал легкий скрип под ногами.

Черный человек маячил в сгустившейся мгле. Он шел ровно, прямой, словно палка, в сторону переезда.

Бракин приник к бойнице.

Сзади что-то зашумело. Бракин быстро обернулся, и увидел, что автобусная площадка внезапно погрузилась во тьму; оставался только слабый свет из закрытых жалюзи окон круглосуточного магазина.

Бракин снова развернулся. Высокая фигура уже была почти не видна.

С заколотившимся сердцем Бракин выполз на четвереньках из укрытия. И побежал по-собачьи, на четвереньках, держась как можно ближе к заборам.

Краем уха услышал: сзади, на оптовом складе, разъяренно разлаялись сторожевые собаки, что-то стукнуло. И снова стало тихо.

Приостановившись, чтобы отдышаться, Бракин снова ринулся вперед. Он не видел, что позади него, совершая гигантские прыжки, едва касаясь земли, бесшумно летит громадная белая волчица. В тумане ее силуэт казался неправдоподобно огромным; казалось, это летит сказочное чудовище: бескрылое, медлительное, но опасное, как кошмар. Она не догоняла и не отставала. Просто бесшумно взлетала и опускалась почти за самой спиной Бракина.

Вот и Корейский переулок. Темный человек миновал перекресток и зашагал дальше.

Витька сбежал по лестнице вниз из сторожевой будки, выгнал машину из бокса, быстро скомандовал:

– Быстро по местам. Каждый берет ствол. «Сайгу» – Саньке.

– А где он? – спросил кто-то.

– Бешеный? Он к переезду пошел. Мы обгоним его по Ижевской и выедем навстречу, с того конца переулка.

Мужики быстро втиснулись в машину, разобрали оружие. Санька, сидевший впереди, аккуратно поставил карабин между ног, дулом вниз.

– Да осторожнее! С предохранителей не снимайте, а то кто вас знает, шоферюг, – сказал Витька и на малых оборотах выкатился за ворота.

Ка остановился у высокого крепкого дома с металлическим забором выше человеческого роста. В одном из окон горел свет. И возле этого окна стояли два молодых парня, переговаривались, мялись.

Ка замер, наблюдая.

Парни сунули в открывшуюся форточку деньги, получили маленький полиэтиленовый пакетик, перевязанный ниткой, и пошли к переезду.

«Уазик» резко затормозил, не доезжая до переулка. Позади были трасса и хорошо освещенный переезд, а вокруг и дальше, вытянувшись вдоль железнодорожного полотна – скопище разнокалиберных металлических гаражей.

– Вот он! – сдавленно крикнул Санька.

Из переулка, горбясь, вышли два подростка. Увидели «уазик», повернулись, и бегом кинулись к гаражам.

– Да нет, – сказал Витька. – Это ж наркоманы. К местным цыганам за дурью приходили…

Он заглушил двигатель, открыл дверцу.

– Я – вперед, на разведку. Если надо – позову.

Витька выглянул из-за забора. По переулку стелилась синеватая мгла, и во мгле неподалеку он разглядел смутный силуэт темного человека, стоявшего возле высоких железных ворот под массивной кирпичной аркой.

И внезапно он вошел в ворота, которые со скрежетом и металлическим визгом провалились внутрь.

Сейчас же раздался бешеный собачий лай, а потом – множество певучих быстрых голосов.

Во дворе вспыхнул свет. Сквозь мглу Витька видел обманчиво громадные тени, метавшиеся по обширной усадьбе. Потом вдруг бахнул выстрел из двустволки. Восклицание, шум, и предсмертный визг собаки. Сначала один, затем другой.

Потом из ворот выскочила полуодетая толстая женщина и закричала:

– Люди добрые, эй! Караул! Убивают!..

Но голос ее погас в уплотнявшейся сырой мгле.

Она снова убежала во двор. И снова послышался крик:

– Всё возьми! Деньги, золото, на!..

Ответа не последовало, но крик внезапно оборвался.

У Витьки дрогнуло сердце.

Заверещали дети, заплакали.