Римский легион, который, благодаря небольшому размеру своих тактических единиц и обусловленной этим большой подвижности, был способен сражаться почти на всякой местности, стоял неизмеримо выше греческой фаланги, которая нуждалась в ровной местности и очень скоро из-за своей собственной неповоротливости выродилась в строй, годный лишь для обороны. Когда легион наступал, то на расстоянии 8 или 12 ярдов от противника хастаты, вероятно, вздваивавшие в этом случае шеренги, метали свои тяжелые пилумы в греческую фалангу, копья которой еще не могли достать римлян, и, расстроив таким образом сомкнутый строй воинов фаланги, обрушивались на них с мечом в руке. Если отдельный манипул приходил в беспорядок, то результаты этого не сказывались на соседних манипулах; если сражение продолжалось, не приводя к быстрой развязке, в интервалы вступали принципы, метали свои пилумы и кидались на врага с мечом, давая таким образом хастатам возможность выйти из затруднительного положения и перестроиться позади триариев. В случае крайней необходимости наступали эти последние, чтобы или окончательно завоевать победу, или обеспечить отступление в полном порядке. Велиты, совместно с конницей, несли службу охранения, завязывали бой с противником в начале сражения, действуя как застрельщики, и осуществляли преследование. Легкий пилум хастатов и принципов, по-видимому, употреблялся главным образом при обороне в целях создания беспорядка в рядах наступающего врага, до того как он приближался на расстояние, достаточно близкое для метания тяжелого пилума. Походное фронтальное движение легиона начиналось с любого фланга; впереди шел первый манипул хастатов, за которым следовали соответствующие первые манипулы принципов и триариев, затем в таком же порядке три вторых манипула и так далее; фланговое движение совершалось тремя колоннами, причем каждый из трех разрядов пехоты составлял одну колонну; обоз находился в наиболее удаленном от неприятеля месте. Если враг появлялся со стороны, где двигались триарии, то армия останавливалась и поворачивалась фронтом к нему; принципы и хастаты проходили через интервалы манипулов триариев и занимали свои места.

После второй Пунической войны, когда продолжительные войны и обширные завоевания римлян, в сочетании с важными социальными переменами в Риме и по всей Италии, сделали всеобщую воинскую повинность почти неосуществимой, римская армия начала постепенно комплектоваться добровольцами из неимущих классов, образуя таким образом армию профессиональных солдат вместо прежней милиции, в которую включались все граждане. В результате этого характер армии совершенно изменился; поскольку же пополнение ее происходило из все ухудшающихся элементов, все более настоятельно необходимой становилась новая организация. Эту новую организацию ввел Марий, Римская конница перестала существовать. Сохранившаяся еще немногочисленная кавалерия комплектовалась из варваров-наемников или из контингентов союзников. Разделение пехоты на четыре разряда исчезло. Велиты были заменены союзниками или варварами, а остальная часть легиона состояла из одного и того же вида линейной пехоты, вооруженной подобно хастатам или принципам, но без легкого пилума, Манипул, как тактическая единица, был заменен когортой, состоявшей в среднем из 360 человек и образовывавшейся первоначально слиянием 3 манипулов; таким образом, легион был теперь разделен на 10 когорт, которые располагались обыкновенно в 3 линии (по 4, 3 и 3 когорты соответственно). Когорта строилась глубиной в 10 шеренг, для каждого ряда воинов отводилось 3–4 фута по фронту, так что общая ширина фронта легиона значительно сократилась (она составила около 1000 футов). Таким образом не только упростились тактические перестроения, но значительно усилилось и стало гораздо более непосредственным влияние командира легиона. Вооружение и снаряжение каждого солдата были облегчены, но, с другой стороны, большую часть своего багажа он должен был нести на деревянных вилах, изобретенных для этой цели Марием (muli Mariani {буквально: «мулы Мария». Ред.}); impedimenta {обоз. Ред.} армии, таким образом, значительно уменьшился. С другой стороны, соединение трех манипулов в одну когорту не могло не уменьшить свободу маневрирования на пересеченной местности; отсутствие легкого пилума уменьшило оборонительную силу легиона, а в результате упразднения велитов, которых не всегда полностью могли заменить иноземные вспомогательные войска, наемники или антесигнаны (воины, выделенные Цезарем из легиона для несения службы легкой пехоты, но не имевшие оружия для ведения боя на расстоянии), стало труднее непрерывно вести бой и в то же время уклоняться от решающей схватки. Единственно приемлемой формой боя для этих легионов стала быстрая и решительная атака. Но римская пехота все еще состояла из римлян или по крайней мере из италийцев и, несмотря на упадок империи в эпоху цезарей, поддерживала свою древнюю славу до тех пор, пока оставался нетронутым ее национальный характер. Но как только римское гражданство перестало быть непременным условием для включения в легион, армия быстро утратила свою устойчивость. Уже во времена Траяна варвары частью из римских провинций, частью из незавоеванных стран составляли главную силу легионов, и с этого момента исчезли характерные особенности римской пехоты. Тяжелые доспехи были отброшены, копье заменило пилум; легион, организованный в когорты, снова превратился в неповоротливую фалангу, а так как характерной чертой пехоты этого периода являлось общее стремление избегать рукопашной схватки с неприятелем, то лук и дротик стали использоваться теперь не только для боя в рассыпном строю, но также и линейной пехотой в сомкнутом строю.

Упадок, который пережила римская пехота, продолжался и в византийской пехоте. Своего рода принудительный набор в армию еще сохранялся, но ничего кроме самых негодных формирований в армии он не давал. Лучшие части армии составляли вспомогательные войска из варваров и наемников, однако даже и они были невысокого качества. Иерархическая административная система в армии была усовершенствована и доведена до состояния почти идеального бюрократизма, но результат был тот же, какой мы видим сейчас в России — наличие совершенной организации для мошенничеств и растрат государственных средств при стоящих колоссальных денег и существующих отчасти лишь на бумаге армиях. Соприкосновение с иррегулярной конницей Востока все более и более понижало значение пехоты и влияло на ухудшение ее качества. Конные лучники сделались излюбленным родом войск; и если не вся пехота, то большая часть ее была снабжена, кроме копья и меча, луком. Таким образом, обычным сделался бой на расстоянии, а рукопашная схватка рассматривалась как нечто устаревшее. На пехоту теперь смотрели как на хлам и намеренно держали ее вдали от поля сражения, используя главным образом для гарнизонной службы; в большинстве сражений Велизария участвовала одна лишь кавалерия, когда же в них принимала участие и пехота, она неизменно обращалась в бегство. Тактика Велизария целиком базировалась на принципе: избегать рукопашного боя и брать противника измором. Если против готов, у которых вообще не было метательного оружия, он с успехом применял этот принцип, выбирая пересеченную местность, на которой их фаланга не могла действовать, то от франков, пехота которых по своей манере сражаться имела нечто общее с пехотой древних римлян, и от персов, конница которых была несомненно лучше его кавалерии, он сам терпел поражения.

Военные силы германских завоевателей Римской империи первоначально состояли главным образом из пехоты и сражались в своего рода дорической фаланге; вожди и более богатые в передних шеренгах, а остальные — позади них. Их оружием были меч и копье. Однако франки имели короткие, обоюдоострые боевые топоры, которые они метали в гущу неприятельских войск, подобно римскому пилуму, перед тем как устремиться в атаку с мечом в руке. Они и саксы сохраняли в течение некоторого времени хорошую, внушавшую к себе уважение пехоту, но постепенно сами тевтонские завоеватели повсюду стали нести военную службу в качестве конных воинов, а обязанности пехотинцев возложили на жителей покоренных римских провинций. Таким образом, служба в пехоте стала презираться как атрибут рабов и крепостных, а поэтому должны были соответственно понизиться и качества пехотинца. К концу Х столетия кавалерия была единственным родом войск, который повсюду в Европе действительно определял исход сражений; пехота же, хотя и гораздо более многочисленная в каждой армии, чем кавалерия, являлась не чем иным, как плохо вооруженной толпой, которую почти не пытались как следует организовать. Пехотинец даже не считался воином; слово miles {воин. Ред.} сделалось синонимом всадника. Единственная возможность содержать солидную пехоту имелась у городов, особенно в Италии и Фландрии. У них была собственная милиция, которую приходилось формировать из пехоты; а так как ее служба по обороне городов в обстановке нескончаемых раздоров среди окрестных дворян носила постоянный характер, то вскоре было признано более удобным иметь в качестве вооруженной силы платных наемников, вместо милиции, состоящей из горожан; последняя была сохранена на случай чрезвычайных обстоятельств. Но и тут мы не видим, чтобы городская пехота имела какое-либо заметное превосходство над толпой пехотинцев, собираемых дворянами и во время сражения всегда оставляемых для охраны обоза. Так было, по крайней мере, в классический период рыцарства. В кавалерии этого времени каждый рыцарь был вооружен cap-a-pied {с головы до ног. Ред.}, весь покрытый доспехами, он сидел верхом на коне, также покрытом доспехами. Его сопровождали оруженосец, значительно легче вооруженный, и ряд других всадников без доспехов, вооруженных луками. В боевом порядке эти силы располагались по принципу, сходному с принципом построения древней дорической фаланги, — тяжеловооруженные рыцари в первой шеренге, оруженосцы — во второй, конные лучники позади них. Последние, в силу характера их вооружения, стали вскоре использоваться для боя в спешенном строю, и это все чаще становилось для них правилом, так что их лошади стали применяться главным образом для передвижения, а не для атаки. Английские лучники, вооруженные большим луком, — в то время как в Южной Европе употреблялись арбалеты, особенно отличались этим способом ведения боя в пешем строю, и очень возможно, что именно это обстоятельство вскоре и повело к широкому применению боя в спешенном строю среди упомянутого рода войск. За время длительных кампаний во Франции кони тяжеловооруженных рыцарей, несомненно, быстро изнурялись и делались пригодными лишь для использования их в качестве транспортного средства. Было вполне естественным, что при таком плачевном положении gendarmes {закованные в броню всадники, конные латники. Ред.}, имевшие наиболее плохих лошадей, должны были спешиваться и образовывать фалангу копейщиков, которая пополнялась лучшей частью пехоты (особенно валлийцами); в то же время те, кто имел еще годных для атаки коней, составляли теперь подлинно боеспособную кавалерию. Такой порядок оказался весьма пригодным для оборонительных сражений; и на применении его были основаны все сражения Черного принца {Эдуарда, принца Уэльского. Ред.}, которые, как известно, оканчивались полным успехом. Новый способ ведения боя был вскоре принят французами и другими народами и для XIV и XV веков может считаться почти общепринятой системой. Таким образом, через 1700 лет мы почти вернулись к тактике Александра, с той лишь разницей, что кавалерия Александра была новым родом войск, который должен был укрепить боеспособность приходившей в упадок тяжелой пехоты, тогда как в данном случае тяжелая пехота, образованная из спешенной конницы, являлась живым доказательством того, что кавалерия приходит в упадок и что для пехоты занимается новая заря.