Я снова позволила себе выпить два бокала шампанского, стало легко и весело. Я спела для Кира в качестве подарка песню. Потом мы много танцевали. Мирит говорил, какая я замечательная и необыкновенная, и нежно целовал ладошки, а я смеялась и не отнимала их. Мне было приятно и щекотно.
Потом я вспомнила, как мальчики и некоторые девочки удалились в одну из дальних комнат, Кирстан с Кенетом и Донатом вместе с ними, но Мирит не пустил меня, сказав, что они там будут баловаться с травкой, а я еще маленькая. Я смутно поняла о чем он и не стала сопротивляться.
Мы много танцевали и разговаривали. Обо всем. И тогда я поняла, что Мир — неплохой парень, а первое впечатление было неправильное. Он проводил меня домой, снова поцеловал ладошку и ушел. Я же решила, что прикосновение теплых губ было очень приятным.
Я поблагодарила Пресветлую Богиню, что встретила Кира, который перевернул жизнь с ног на голову, и благодаря которому разжались тески на сердце.
Я понимала, что не разлюбила Джейсона. Наверное, я всегда буду любить его, но теперь было не больно вспоминать его, сердце каждый раз болезненно не сжималось и не ныло от тоски. Я успокоилась, потому что поняла, что смогу жить дальше без него.
Когда я заканчивала третий курс, Кир спросил, почему я никому из парней не даю шанса, а особенно Мириту, который извелся из-за меня и любит уже несколько лет.
Я вдруг поняла, что могу рассказать Кирстану о Джейсоне, и, вообще, обо всем на свете. Мириту — нет. Кенету — нет. Девчонкам из компании тоже нет. А ему могу. Все и обо всем.
— Я люблю Джейсона уже очень давно, с детства, — грустно призналась я.
— А свободная любовь для тебя табу, да? — осторожно спросил Кир. — Ну, он — там, ты — здесь. Молодая, здоровая…
— Прекрати! — я слегка ударила его кулачком. — Мы это проходили год назад. Я могу быть только с тем, кого люблю. Иначе никак!
— Я понял, Лори, — Кир задумался, но потом произнес задумчиво, как-то непонятно меня разглядывая, будто увидел впервые: — Но ведь он ничего не узнает.
— Ты не понимаешь? — искренне удивилась я — Кир за время нашего общения показался более понятливым и порядочным, чутким и внимательным. — Я сама буду знать, а это противно и подло. Я могу быть только с тем, кого люблю, а если я не люблю, то никогда не смогу быть с этим человеком.
- Твой парень ждет тебя? — с любопытством спросил Кир.
— Не ждет, — нехотя ответила я, уже представляя недоумение друга.
— То есть? Ты ему верность сохраняешь, а он там направо и налево развлекается? — искренне возмутился друг.
— Нет, Кир. Все не так, — я понимала, что хочу все рассказать и не сдержалась: — Джейсон — не мой парень.
Когда я все рассказала, то в итоге обнаружила себя, рыдающей в объятиях Кира. Я постаралась успокоиться и, наконец, замерла, сопя ему в рубашку на груди, вздрагивая и дрожа от переполнявших чувств, а Кир успокаивающе что-то бормотал и гладил меня по голове.
— Бедная девочка. Твой Джейсон просто дурак, — серьезно сказал друг. — Ты — настоящее сокровище, Лори, а он не смог тебя разглядеть.
Мы долго молчали и я поняла, что впервые за много лет как будто вскрылся огромный гнойный нарыв в груди, и я могу дышать полной грудью.
— Лори, но ты же не можешь убиваться всю жизнь по этому парню, — осторожно начал Кир, когда я окончательно успокоилась. — Жизнь продолжается, а ты так молода.
— Наверно, да. Жизнь продолжается, — неуверенно согласилась я.
— Вот именно! И надо жить и радоваться каждому дню, понимаешь? — Кир нежно заглядывал в мои заплаканные глаза и улыбался.
Но вдруг его лицо стало серьезным.
— Хочу поцеловать тебя — ты выглядишь такой беспомощной и хрупкой. Можно? — неожиданно удивленно признался он.
Я испуганно попыталась отстраниться, но Кир невесело рассмеялся, удерживая меня.
— Не бойся. Я умею держать себя в руках. Нельзя — значит нельзя. Не хочу разрушить нашу дружбу, повинуясь минутному порыву.
Я знала, что он сдержит слово и успокоилась, хотя постаралась осторожно освободиться из нежных объятий.
Но Кир заметил это и обиделся.
— Лори, я признался тебе потому, что мы друзья, я не имею виды на тебя. Девчонок, с кем я могу целоваться и кого могу потискать, хватает, поверь. А ты, как друг, бесценна для меня.
Я посмотрела на серьезное обиженное лицо и почувствовала раскаяние.
— Кир, прости меня, пожалуйста.
И чтобы показать, что я доверяю ему, снова залезла к нему в объятия. Кир довольно хмыкнул.
— Я никогда не обижу тебя, малышка, и никому не позволю тебя обижать.
Я поняла, что верю ему. Хотя Джейсон тоже клялся, что никогда не обидит меня и мы всегда будем вместе. Но Кир был другим. Очень похожим на Джейсона, но другим.
— Ни один мужчина не стоит твоих слез. И ты должна жить дальше — если Джейсон не понимает, что ты — это самое лучшее, что с ним могло произойти, значит, постарайся забыть его, вычеркнуть из жизни, и не закапывать себя заживо, храня верность тому, кому это не нужно.
Тангрия. Зарданский округ. 3201 год.
Я и еще четверо мужчин стоим внутри огромного шатра. Это военный шатер и он принадлежит командованию марилийской армии, которая ведёт военные действия в Зарданском округе Тангрии.
Я знаю, кто стоит рядом со мной. Это последние выжившие "зеленые лучи" тангрийской армии. Все мы в оборванной и грязной одежде, худые, с впалыми щеками, кожа да кости, шатаемся от усталости и вечного недосыпа. Одежда, которая когда-то была военной формой тангрийского солдата, сейчас бесформенным грязным мешком висит на нас.
Перед нами за узким небольшим столом сидит незнакомец. Он в скромной серой форме солдата марилийской армии без всяких знаков отличий. Выглядит очень холеным, важным и… сытым. Очень сытым. Мой живот давно прилип к спине от вечного голода, а этот незнакомый важный марилиец аж лоснился, такой весь ухоженный.
На вид незнакомцу лет пятьдесят, у него волевое породистое лицо с квадратным подбородком, крупный нос, раскосые черные глаза и черные с сединой волосы. Он строен и с широкими плечами. Он что-то пишет и не обращает на нас внимание.
— Господин генерал, "зеленые лучи" доставлены. Среди них лера Тубертон. По словам этих людей лер Джейсон Тубертон, который младший, умер сегодня, — произносит стоящий рядом с нами солдат марилийской армии.
Я вздрагиваю при первых словах солдата, потому что вдруг понимаю, кто передо мной. Это легенда военной армии Марилии — генерал Мирадович. Герцог марилийской империи Мирадович-Ставицкий, родственник императора Марилии, и злой гений для нас, простых тангрийцев.
Я пошатнулась от осознания всего этого, но стоящий рядом Джонатан поддержал меня. И снова я вздрагиваю при имени Джейсона, произнесенного врагом, а Джонатан успокаивающе пожимает руку.
— Крепитесь, лера Тубертон, — еле шевелит он губами. И я стараюсь взять себя в руки. Очень стараюсь.
Генерал Мирадович поднял голову:
— Умер? Вы уверены? — спрашивает он ледяным тоном солдата, а тот на глазах бледнеет.
— Нет, мой генерал. Так сказали эти люди, когда вышли из крепости, — вытянулся в струну солдат.
— Сказали, — насмешливо передразнивает солдата генерал и смотрит прямо на меня:
— Лера Тубертон?
Я согласно киваю, но молчу. Мне страшно и руки дрожат. И стоящий рядом Джонатан, правая рука Криса, сильнее сжимает мою руку, чтобы поддержать.
Генерал переводит взгляд на наши руки и улыбается, но улыбка не затрагивает его глаза. Святые небеса! Какие же страшные у него глаза. Я видела такие глаза не раз, ведь идет война. Но эти глаза нельзя было сравнить с остальными — глаза хладнокровного жестокого убийцы.
